А.К. Большое видится на расстоянии. А такая крупная фигура, как Дмитрий Бураго, особенно хорошо видится из Донецка. Поэт, редактор, издатель, культуртрегер, политтехнолог – и это еще не все социальные роли, которые играет этот человек, надеясь, наверное, в итоге, сыграть себя.
    Событием, перевернувшим жизнь столичного плейбоя, стала смерть отца. Профессор филологии Сергей Дмитриевич Бураго, был известной и значимой в городе личностью, зачинателем многих культурологических проектов – гуманитарного фонда, международной научной конференции «Язык и культура», журнала «Collegium» и его театрализованного приложения «Collegium на сцене», различных издательских программ и др. 
    Упавшее культурное наследство могло раздавить своей неподъемностью, могло расколоться на части, рассыпаться, растранжириться. Но этого не случилось. Случилось другое: человек, которому это выпало, стал другим, в нем открылись силы и возможности, что соответствовать некой миссии, значение которой, может быть, и ему самому еще не до конца ясно.
    Начатое Сергеем Дмитриевичем достойно продолжается Дмитрием Сергеевичем и по сей день. Кроме того, у Дмитрия Сергеевича вполне достает и своего креатива – у него постоянно возникают все новые идеи, а самое главное – эти идеи ему удается осуществлять: это уникальный «Издательский Дом Дмитрия Бураго», этакий элитный островок в море массовой литературы, это и просветительские поездки по городам Украины, и проблемные научно-литературные семинары, и многое другое.
    Он реалист и прагматик, умеет считать и просчитывать, но, что удивительно, при этом он остается идеалистом и романтиком, находя смысл жизни в поэзии, а поэзию находя в жизни, не утруждая себя их разграничением…

    Д.Б. Слушая эти слова, я смотрел на себя со стороны и думал: это ж надо! Как все это не соотносится: то, как ты видишь себя сам, - с тем, как ты отражаешься в социуме, в друзьях, в любимых. И с этим парадоксом приходится уживаться…
    Вчера мы посидели немножко с Сан Санычем, поговорили… Водка была свежая, белая, холодная… А говорили мы о том, что наступает полный распад, страна уже не имеет тех функций, какие имела еще в прошлом веке. Уже границы иллюзорны: во-первых, оружие совсем другое, во-вторых, другие информационные технологии… Соответственно, мы приходим к модели княжеской, древней Руси. Это обусловлено еще и тем, что бюджеты международных корпораций превышают бюджеты большинства стран; эти корпорации и подменяют теперь страну, идеологию и т.д.; это уже их игра, на их поле. Страна как таковая уже зачастую теряет свой смысл.
    Поэтому единственный выход – это строить свой дом, сажать свое дерево, рожать ребенка. Все это очень правильно. Поэтому когда я называю свое издательство «Домом» и как бы нескромно ставлю рядом свое имя и фамилию – это означает лишь то, что я несу полную ответственность за «домоустройство» этого социального порядка.  И, соответственно, я делаю в этом «Доме» то, что считаю нужным.
    И вот, в то время, когда литература (я не говорю о массовой литературе), тем более поэзия, стала уделом только богатых людей (потому что нищий человек не может себе позволить не только писать стихи, но даже их читать…), я позволяю себе такую роскошь - писать стихи, по прихоти, или просто взять и приехать, пообщаться с человеком, который тебе интересен…  И глядя на себя со стороны, начинаешь понимать, что и те несколько сотен изданий, которые осуществлены, и те конференции, которые проводятся, и многое другое – это всего-навсего эгоизм отдельно взятого человека, который хочет, чтоб это было.
    Есть замечательный городок в Египте – Эль Гуна, возле Хургады. Его построил один миллиардер египетский, живущий в Америке. Он купил участок, вырыл венецианские каналы, построил дом, потом рядом построил еще, сдал кому-то в аренду… И сейчас там вырос целый город, который отличается от других определенной изысканностью – там дорогие цены, там мало людей, зато там лучшие в мире гольф-поля… В пустыне! Сумасшествие!.. Мне это близко: человек построил город. Он что-то основал. Там атмосфера несколько искусственная – как в сказке, но чувствуется незримое присутствие личности, которая это затеяла, придумала…
    Не знаю, зачем я это говорю. Лучше почитаю стихи…

 

    - Я так и не понял, где вы работаете?
    - Нигде. У меня нет трудовой книжки.
    - Ага, вы анархист?
    - Нет, я не анархист. Я сам не знаю, кто я.
    - То есть, вы надеетесь…
    - Я не надеюсь, у меня нет надежд.
    - Один умный человек сказал, что книга – любая – завещание будущим поколениям. А вы как полагаете?
    - Я думаю, что не любая. Да, собственно, вся наша жизнь – завещание.
    - Сейчас мы говорим не о жизни…
    - Если говорить о поэзии только в стихах, то это как-то унижает человека. Поэзия существует во всем мире. И не обязательно писать стихи – можно любить женщину, видеть сон…
    - Как вы видите свое место в литературном процессе?
    - Я могу сказать, что я не вижу литературного процесса. Литературу – вижу, литературного процесса – нет... Возможно, все, что я создаю, это только для того, чтобы понять: где я? кто я?
    - Согласны ли вы, что нужно постоянно устанавливать новые связи между прошлым и будущим?
    - Конечно. Связи надо устанавливать. Но, понимаете, устанавливать связи между прошлым и будущем намного легче, чем устанавливать их в настоящем. Потому что когда мы устанавливаем их в настоящем, то мы должны смирять свою гордыню. Это проблема и всего человечества, и каждого человека.
    - Вы много правите свои стихи?
    - Есть четверостишия, которые я пишу годами. А если за 5 часов напишу одно четверостишие – слава Богу! Легкость – это когда ты уже подготовлен к тому, что ты сделаешь. И тогда выходит легко. Если же ты не готов, то, конечно, тяжело. Кроме того, я считаю, что поэзия рождается не в момент записи. Человек созревает к ней. А записать – дело техники…
    - Скажите одним словом: что вы хотели показать своими стихами?
    - Ничего. Абсолютно. Я – являюсь поводом, а для чего это уже Бог весть.
    - Что в поэзии первично – язык или человек?
    - Язык развивает человека, а человек развивается в языке. Вне языка человек не существует. Язык – это вообще основа всего и вся.
    - Вы пишете на украинском языке?
    - Этот язык я начал слышать после 20 лет. Я и в школе его не изучал, и в институте… Это не мой язык. К сожалению. Это необычайно песенный язык, с ним очень интересно, но я не настроен на него.
    - В чем разница между тусовкой и установлением творческих связей?
    - Тусовка – это определенный стиль жизни, когда человек кажется кем-то. А связь – это нечто более серьезное, более ответственное…
    - Издательская деятельность – это ваше основное занятие?
    - Это мое хобби.
    - А вообще, чем вы деньги зарабатываете?
    - Проституцией. (Смеется.)
    - Нет, серьезно.
    - Серьезно. Политикой.
    - Проституция честнее.
    - Честнее. Согласен.
    - Что читаете?
    - Сейчас – ничего. Уже с месяц. В смысле – романов. А так – читаю древнерусские тексты, летописи…
    - Для чего?
    - Для своего удовольствия.
    - А рукописей молодых авторов много приходится читать?
    - Я избегаю этого занятия. В отличие от Сан Саныча, у меня есть замечательные помощники, которые этим занимаются, а я читаю только то, что мне нужно.
    - А свои стихи вы любите перечитывать?
    - Не всегда. Более того, через некоторое время я забываю о них. Они живут своей жизнью, а я – своей…
    - А бывает такое, что свои стихи забываете?
    - Я их вообще не помню. (Смех.)
    - Ваша основная задача в творчестве?
    - Никаких задач! Прожить свою жизнь.
    - Что вы издаете?
    - Что хочу. Вот сейчас я издаю трехтомник известного, великого националиста Ивана Михайловича Дзюбы. В него войдут все вещи, которые он написал на русском языке.
    - Вы думаете, что Дзюба – националист?
    - Ну, во всех энциклопедиях он так прописан. Во всяком случае, сидел он за национализм.
    - А Параджанов сидел за что? (Смех.)
    - В отношении Дзюбы я произношу слово «националист» в больших кавычках. Это человек, каких вообще очень мало, который несет в себе ту самую городскую культуру 60-х годов до наших дней, ту самую интеллигентность…
    - Вам не нравится слово «национализм»?
    - Я думаю, задача творческого человека – прожить свою жизнь и создать свой контекст, а не просто вписаться в чей-то. А для этого абсолютно не важно, где ты живешь – в Горловке, Киеве или Новой Гвинее (куда я надеюсь переехать в ближайшее время)…
    - Как известно, во время пожара люди ведут себя иначе, чем в обычной обстановке. Верите ли вы, что есть такие люди, которые, если начнется пожар в нашем обществе, останутся такими же, какими они были в мирное время, не станут сволочами, мародерами и т.п.?..
    - Я понимаю, что нам всем нужно готовиться к этому… Я думаю, что такие люди есть. И не только думаю – я знаю таких людей.  Например, я знаю людей, у которых нет органа, которым завидуют. Обычные люди завидуют, а у них – нет такого органа! Я знаю людей, которые не могут пожелать другому зла. Ну не могут! Им нечем. У них нет такого органа.
    - Вы видели журнал «Киевская Русь»?
    - Да, видел, Дима Стус его издает, замечательный журнал. Это класс. Но классно и то, что в нем печатается. У нас с ним сейчас целый ряд проектов. Мне очень нравится, как Дима ведет политику журнала и какую позицию он занял. Сидим мы с ним в кафе: он говорит по-украински, я – по-русски. Но это не мешает нам понимать друг друга! Да, на некоторые вещи у нас разные взгляды. Но у нас выбора нет – мы сидим в одном окопе, а окоп – вот это всё! А нам с ним делить вообще нечего. И мы оба хорошо понимаем, зачем этот раскол: борьба за голоса, за электорат и т.д. Это и есть политика: разделяй и властвуй! Замечательная, проверенная методология!
    - Так вы ж сами этим занимаетесь...
    - Это плохо, конечно, но жить-то надо… Надо освобождать себя для чего-то еще. Например, приехать сюда, увидеться с Сан Санычем… А еще я очень хотел увидеться с Сергеем Шаталовым, которого считаю человеком высочайшей культуры. И то, что он сделал для Донецка, уже тем, что он просто здесь живет, это будет понятно только через какое-то время. Большое видится на расстоянии. Это замечательный, великий художник, достояние нашей культуры…
    - Бедная культура…
    - Все мы «бедные люди» – об этом еще Достоевский писал.
    - А вы общаетесь с теми писателями, которые пишут «массовую литературу»?
    - Знаете, я и с таксистами общаюсь…
    - И все-таки?
    - Ну, с Андреем Курковым. Все знают Андрея Куркова? Все знают, но никто не читал. Вот что значит сила пиара. Даже я не читал. Но мы с ним дружим, замечательный человек.
    - Как вы относитесь к такой литературе?
    - У меня нет времени ее читать. Но отношусь хорошо.
    - И все-таки несколько пренебрежительно.
    - Почему же? Если звезды зажигают, значит это кому-то нужно.

    С.Шаталов. Получил сегодня большую дозу поэтического адреналина… Считаю, что сейчас в Украине только три русских журнала: «Крещатик» (редакция которого находится в Германии), «Соты» (редактор которого сейчас перед нами) и «Дикое поле». Всё!
    М.Панчехина. Слушать было сложно, но очень интересно, потому что идет постоянное наращение смысла… Ритмика и звукопись напоминают позднюю Цветаеву…
    Е.Скрипченко. Стихотворная структура интересна и необычна… Хороший и чистый русский язык…
    Я.Сайгаков. Понравился ответ на вопрос «Зачем?»…
    А.Таран. Поэзия – это своего рода гипноз. Тем более, такое чтение…

    И.Кошелев. До этого вечера я знал лучшего поэта Донецка (это – я); теперь я узнал лучшего поэта Киева…

    А.Чушков. Понравилось. Во-первых, потому что не начал нас тут учить. Во-вторых, потому что человек занимается еще чем-то полезным, кроме поэзии…
    П.Свенцицкий. После прочтения книжки «Шум словаря» впечатление сложное. С одной стороны, автор пытается осмыслить себя во времени и в языке. С другой – встречаются штампованные вещи и не всегда удается вовремя поставить точку…
    В.Верховский. Не стихи необыкновенны, а отдельные строчки…
    М.Южелевский. Авторское чтение несет заряд энергии…
    О.Юрьев. Понравилась жизненная позиция… Похож на кукловода, вступающего к какие-то отношения со своими текстами…
    Е.Морозова. Эти стихи, может, и не надо понимать, их надо чувствовать…
    А.Куралех. Когда слушаешь стихи, впечатление невольно распадается на то, что получаешь от самих стихов и от того, кто эти стихи читает… С одной, человеческой стороны – увидел человека доброго, увлеченного, с другой, поэтической – ощущение языка, который, может быть, исчерпывает человека…
    А.К. Многое импонирует: отношение к слову, отношение к жизни, а также то, как соединяются слово и жизнь… Стихи могут быть и такие – сложные, плотные. Но слушать их жутковато – после таких стихов либо умирают (Марина Цветаева, Сильвия Платт), либо умолкают (Иван Жданов). После таких стихов остается ждать – либо откроется какая-то иная сложность, либо неслыханная простота…

    Д.Б. Спасибо всем. Спасибо Сан Санычу – за то, что он расставляет верстовые столбы на этом Диком поле. Спасибо Вадиму Гефтеру – это такой мощный тыл, а я очень хорошо знаю цену этому тылу. Это «точка опоры» не только для журнала «Дикое поле», но и для всего литературного Донецка. И все это – то самое подвижничество, благодаря которому жизнь приобретает если не смысл, то некое оправдание.
    Я вот в церковь редко хожу, по большим праздникам, но однажды за собою заметил: когда у меня нет какого-то оправдания, я начинаю срочно что-то издавать – как свечку ставить.
Спасибо Донецку – за доброту. Киев сейчас – как загнанная лошадь, которая тяжело дышит над водой, которую пить нельзя – подохнет же! А пить хочется – после такой гонки. А у вас как-то все спокойнее, и слава Богу! Люди у нас в Киеве жутко накручены, а здесь единение какое-то…
    Я благодарен абсолютно всем – и тем, кто что-то сказал, и тем, кто промолчал. Потому что молчание – это тоже синтаксис.
    Мы говорили о сложности стихов… Жизнь сложна. Так хочется в одно время вложить как можно больше пространства, жизни, чувств и всего-всего…
    Если позволите, я закончу свой вечерний монолог стихотворением. Я его отложил, когда читал, и я рад, что его отложил – теперь я могу прочитать его отдельно. Может быть, оно поможет понять, к чему я это все горожу…


    ПЕРЕПЛЕТ

    Когда уходит речь из заливного дола,
    И солнечный щенок резвится на полях,
    И тополя из дальнего глагола
    Спускают тетиву и гаснут в облаках,

    Срывают грозы звук из высохших наречий,
    Из воспаленных трав, из горемычных строк,
    Снимают пену слов с парной крестьянской речи,
    И нет таких имен, чтоб отодвинуть срок.

    И мир произнесен в причастии, в союзе,
    Из соколиных глаз, чтоб охватить окрест,
    И век преподнесен, в обшарпанном картузе,
    И голос озарен, как дождевой оркестр,

    Когда на полсмычка остановив дыханье,
    Глотая оборот немыслимых слогов,
    Из заливных лугов уходит в придыханье
    Открывшаяся речь тисненых берегов.