Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика.
Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея.
Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.
Все, срифмованное мной до двадцати семи, представляет собой конспект поисков, столь туманный и путанный, что читать его можно только в качестве путеводителя по несуществующим землям, написанного на несуществующем же языке – то есть не читать вовсе. Однако тот факт, что не могу предугадать, как наше слово отзовется, удерживает меня от любых решительных действий на этот счет.
Поэзия, разумеется, не решает никаких задач – ни в искусстве, ни в жизни. И, уж конечно, не отражает готовый смысл – она его создает. Стихи выталкивают человека из привычного для него размеренного звучания и ввергают в такие пространства, где он внезапно – весь целиком – обретает смысл. Этот смысл оказывается настолько больше него самого, что остается только расти, тянуться изо всех сил, заглядывать за край горизонта, меняться, течь. Изумление и восторг – самые полезные для человека эмоции, отменяющие что угодно, любые страхи.
Вот почему стихи – совсем безымянные, чужие или собственные, – следует практиковать всем и всегда. Устраивать поэтические турниры, заселять поэтические кварталы, возводить поэтические города. Каждое случайно оброненная строчка может оказаться посланием или молитвой. И кто-то будет твердить ее до тех пор, пока она не сбудется. А как только сбудется – возьмется за следующую. Так и происходят все самые главные события в мире, которые мы, по рассеянности, называем чудесами.
* * *
Кукла клоуна смотрит вверх, говорит устало: Ты достал уже дергать, уважаемый кукловод. Видишь, ночь на дворе, видишь, осень уже настала, У всех заводных игрушек пропал завод. На железных дорогах поразбирали рельсы, Куда-то погнали плюшевых бегемотов, И радио, ссылаясь на минус один по Цельсию, Не дает команд радиоуправляемым самолетам. И только я один пляшу тут, как идиот. Что, для марионеток время идет в обход? Хватит, сворачивай нитки, бери коробку. Заверни в салфетку, а то до весны испорчусь. Мне бы чуток везенья, твою сноровку, Я бы тогда добрался уже до ножниц. Мы бы тогда уселись с тобой по-свойски, Мне канцелярского клея, тебе бы водки. Впрочем, от разговоров одно расстройство. Марионетки все для тебя сиротки. Ты никогда не думал о нас всерьез, А я, между прочим, бритву вчера унес. Мог бы войти в историю, я же прыткий. Клоун-убийца, сверкающий словно сталь. Но я не хочу. Я перерезаю нитки. Кричу: «Свобода!» – и падаю на асфальт.
* * *
Сделай так, чтоб искрило, Господи, чтобы жгло, И визжало даже на поворотах, Чтобы тот, кто отдал свое ребро, Был уверен в крепости оборота. Чтобы мы забегали к себе домой За гитарой, выспаться, созвониться. Чтоб упорно прущие по прямой Умудрялись все-таки не разбиться, Чтобы все успели, ты слышишь, все: На платформе, станции, в терминале. Кто бежит по взлетной густой росе – Поднимались в небо – и улетали. Нет, не денег, Господи, на билет, Но пошли нам добрую проводницу – Чтоб шепнула – Тот или Этот свет, Когда вновь очнемся в чужих столицах.
* * *
Шел мальчишка темным лесом, за каким-то интересом, Нес под курткой Смит-энд-Вессон. Пачку «Мальборо» в руке. Налетели робин-гуды. Кто такой, куда, откуда, кошелек отдай, паскуда, и часы на ремешке. Говорит пацан: ребята, Ну, зачем оно вам надо, Шли бы вы домой, солдаты, Лес, темно уже совсем. Ну, да разве им докажешь, Было ваше – станет наше, Кто-то луком длинным машет, Кто-то вытащил кистень. Ты смотри, какой отважный, Погоди, ща будет страшно, Мы одни – лесная стража, Испугался, мелкий бес? И вздохнул пацан: нисколько Мы, адепты культа Кольта, Не боимся вас, поскольку, Далеко шагнул прогресс. Шел мальчишка темным лесом, за каким-то интересом, нес под курткой Смит-энд-Вессон. Улыбался и курил. А в лесу кругом красиво. Все свободны, всем спасибо. В равных шансах – наша сила, Кто бы что ни говорил.
* * *
В пятницу вечером, когда в городе не остается трезвых, Оборотни в подворотнях воют так, что их даже жалко. Она идет сквозь все это – ставить на огонь свою джезву, Пить свой грог, читать своего Ремарка. Перед ней расступаются звери, убийцы, люди, Драконы уползают обратно в свои чертоги. Потому что если только ее не будет – В городе не останется одиноких. Тех, что не в стае, в стаде, гуртом, все вместе, Тех, кто хрупки, болезненны и неловки. Кто им тогда станет петь на рассвете песни, Указывать на жестокие их уловки. Кто тогда смоет кровь с клыков, перевяжет раны, Соберет осколки, возможно, предложит чаю. Все чудовища вращаются, как ни странно, Вокруг кого-то, кто их потом прощает.
* * *
Вышить бы гладью – в сердце ушла игла. Стягивать там узелки, узорки, полоски, Нам врали в школе, будто земля кругла, Человеческий мир – плоский. Плоский, как чисто поле, дубовый стол, Тени по стенам, стоны по тем теням. Гладью без толку – здесь вышивать крестом. Здесь умолкать огням. Ну же, ответь, пожалуйста, не молчи. Звуки уходят вверх под косым углом. Сначала пойдут саперы, а не врачи. Время пойдет потом.
* * *
А пока небесные рыбы плывут, задевая крыши, И снега летят сквозь глазные прорези января – Где-то говорят, что газеты о тебе пишут. Где-то пишут, что люди о тебе говорят. А ты стоишь и смотришь, как грузно время Клубится между каменных берегов. И нет ничего больнее и неизменней, И ничего желанней его шагов. Зимой во всех событиях особый шарм, Открой окно, швырни в темноту билет. У девочки из-под ног уплывает шар, И шум в ушах, и повода больше нет: И что лежать с дырою во лбу в снегах, Что у окна слова в темноту ронять. Любовь опережая солнце, рождает страх Не досказать, не выплакать, не обнять.
* * *
Когда ты пьяный, и смелый, и горький – ночью по встречной, Развилки и светофоры сжимали тебя кольцо, Когда не хотелось долго, и страшно подумать – вечно, Ты правда не видел ангелов, глядящих тебе в лицо? Не видел, как несся Первый, сметая с дороги ветки, Отшвыривая с обочин машины или столбы, Не слышал, кричал Второй – уклон, поворот, разметка Не помнишь, как Третий мучил потрепанный том судьбы, Пытаясь найти лазейку – мол, просто доехал. Точка. А лучше – заглох в ужасной осенней сырой грязи. И пальцем водил прозрачным по непреклонным строчкам. Хоть что-то. Оштрафовали? Не рассчитал бензин? Ангелы ровно в полночь ходят меж нас по трое. Снимают с маршрутов пьяных, а с окон – самоубийц. Бросают на счет десятку, в обойму – патрон герою, Поддерживают самолеты над крышами всех столиц. Меняют в бокалах яд на грог, перелом – на вывих, Вытаскивают из-под завалов, депрессий, аварий, драм. Сигналят наверх: без жертв. Все живы. Нашлись живыми. Бьют по щекам, запястьям, по стеклам и тормозам. А после дышать, не верить, всхлипывать, ужасаться, Благодарить врачей, и – нижней дрожать губой, У ангелов тьма заданий – но, чтоб увеличить шансы – Я всех своих отсылаю приглядывать за тобой.
* * *
Что написать тебе, милый друг – непогода из непогод: У моего прототипа в оконном стекле горит через грудь фонарь. У меня болит голова, а еще кончается год. Прототип попирает ногами твердь, я щекою – явь. Сквозь него деревья цепляют небо, машины летят в туман, Плечи теснят то оконный крест, то отчетливый горизонт. Он берет пару звезд – и срывает их, и кладет их себе в карман. Ночь идет на него всей своей войной, тучи северный тянут фронт. Сигарета проколет дыру в ночи, и саднят у нее края. Неужели вот так здесь всегда теперь, от сегодня и навсегда. Это я отражаюсь в стекле, говорю, он молчит – что еще за «я». Вместо тысячи слов с его стороны по стеклам течет вода. Непогода, мой друг, пригибает к земле, учит меньше быть и прочней. Жить в впотьмах, кутать плечи, рядиться в мех, экономить дрова и ром. А иначе подхватит, и закружит, и утащит во льды Борей, И уложит спать во льдах вечным сном, самым белым на свете сном. Мне пора идти, выключаю свет, небо, дворников на углу, Выключаю ворон, повороты, смог, и спешащий на землю снег. Прототип уплывает – но не в асфальт, слякоть серость, туман и мглу А куда-то к крышам, к верхушкам дней, звездам, будущему – наверх.
* * *
Не заполнить листа в ноябре пустотой пейзажа, Карандаш выкатывается из онемелых рук, Небо запорошила черным воронья сажа, отсутствие листвы в ветвях порождает звук Одиночества. Пронзительный скрип калитки, Вошедший ветер заполняет собою двор. Осень собирает в тумане свои пожитки и сносит их на огромный, как лес, костер. Все, что нами не спето – уже не спето, Никаких печальных надежд на текучесть дней. Осень не так спасительна для поэтов, Как со времен Александра твердят о ней. Но, несомненно, полезна для обретенья Внутренней пространственной пустоты, Когда от шума, разъездов, жары, цветенья, Когда от всех причин остаешься ты – Как повод для раздумий и размышлений, как средство для событий и перемен. Даже будущее – во множестве отношений Это ты – ничего не требующий взамен.
ќћћ≈Ќ“ј–»»
≈сли ¬ы добавили коментарий, но он не отобразилс¤, то нажмите F5 (обновить станицу).
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
