ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня четверг, 03 апрел¤, 2025 год

Фрагменты детства

Говорят, и предметы нужно любить, чтоб они не попадались под ноги и не ранили тебя. В общем, отвечали взаимностью. А город…

Кто-то забросил тебя именно в это пространство, как семя, как агента Бога, для врастания  в почву, для вдыхания дымов отечества, последующего упорного роста стеблем в небо со всеми вытекающими… и передачи информации Господу:

— Да, спасибо. Живем, в общем, хорошо. Да тебе разве соврешь?

Вздохи, жалобные интонации, все соберешь от каждого и на обработку… день за днем. И ответ:

— Тебе все равно жить тут. Пользы своей ты никогда не познаешь, да это тебе и ни к чему. В общем, живи в любви или учись ей, что тоже неплохо. 

Ну и ладно…

Тебе девять. Когда не знаешь, что можешь упасть — никогда не упадешь. Такой порыв к солнцу, такая тяга лезть вверх: на башню, на террикон. А потом выслушиваешь стенания взрослых о том, что ты был на шаг от смерти, что месяц назад там погибли дети. Забрались на террикон, а он открыл свою пасть и проглотил их, как Змей Горыныч. Но ты-то знаешь, что смерти нет, и лезешь на трубу котельной, на самую верхушку и радуешься восхождению, и смеешься в небо, потому что вниз смеяться нельзя — силы, которые внизу — смеха не признают, и от злости на твой восторг могут смахнуть тебя, как муху, а ты не муха, крыльев-то у тебя нет. Но, слава Богу, ты об этом тоже еще не знаешь, и благополучно и весело спускаешься вниз.

А завтра созревает шелковица. Черные по локоть руки, черный язык. Черное мое сладкое счастье. Долгое время два любимых цвета — черный и белый. И это не дальтонизм. Когда ловишь кузнечиков, высший пилотаж — поймать розовокрылого в зеленой траве. А черное и белое — доверие к основам, на которых замешиваются краски мира.

Не замечаешь, как приходит осознание, что ты живешь в городе-символе, городе шахтеров. Здесь ты свой, ты чувствуешь некую принадлежность, реальное приобщение к касте. И это тайна, которую так просто не раскрыть.  Завершается цикл приспособления души к ландшафту.

Я рано начала красить глаза, лет в тринадцать. Провела четкую линию по верхнему веку и другую под нижним. Я даже сейчас и не отвечу, кто больше повлиял на мой косметический выбор, которому я не изменяю по сей день, независимо от моды, Элизабет Тейлор с ее Клеопатрой или возвращающиеся домой шахтеры. Больше склоняюсь ко второму. Шли они со смены, гурьбой, все черноглазые, и вызывали мое неосознанное восхищение.

Это красиво — решаю я.
         

Сейчас политики стерли мою детскую восторженность, сместили, как отработанный пласт, и шахтеров, и шахтерскую славу, изменили реперные точки ассоциаций. Донецк сегодня вызывает бурные эмоции у разных людей. Клещи, проникшие в биополе города, прогрызают его духовную форму. Знобит…
           

Помню, как читала в школе стихи Анциферова ко Дню шахтера. «Я работаю, как вельможа: я работаю только лежа». Произносишь эти строки пафосно, с восторгом и без души. И только позже начинаешь понимать, чего стоит это вельможество, это познание мира спиной, находясь внутри живота земли. А тогда ты просто непроизвольно приобщаешься к процессу, бегаешь смотреть, как растекается по вагонеткам это черное молоко земли.

Что ж, у каждого человека свое задание: одни роют землю, добывая тепло, другие — небо, обжигаясь о холодные угли звезд.

Одни познают мир через труд, другие через безделие. У Обломова, героя одноименного романа Гончарова, свое задание – лежать на диване, и он не может пренебречь им. Он тоже вельможа. Он роет пустоту, проращивая в ней зерно. А вот его друг Штольц пытается разрушить Божий замысел и столкнуть Илью Ильича в пропасть деятельности…
           

В детстве тебя ничего не пугает, наоборот, веселит. Любовь-нелюбовь. Мальчишки бегают, потом пропадают. Тебе все равно. А один все ходит и ходит, не отступает.

Опять не тот. «Совсем не тот ко мне приходит».

Но почему не тот?  Он — твой одноклассник — великий геометр, избрал тебя опорной точкой, поместил внутрь своей любви и активизировал в сознании. Представь, что нет его с его выбором — и нет тебя, возвышенной.

Подружка моя, Танька, в отличие от меня, влюблена в него.

Вот он после уроков идет за мной, а она — за ним крадется. А потом мы с ней решаем, что делать.

— Ну что он зря ходит? — нашептывает она. Скажи ему, чтобы хотя бы пряники носил.

Я не люблю пряников, это она любит пряники. Но я оборачиваюсь однажды и произношу эту фразу:

— Носи хотя бы пряники, — и ухожу.

— Хорошо, — говорит он.

Завтра он уже идет за мной с пакетом пряников.

Танька сидит в засаде. Он передает пряники мне, я отдаю их ей. Мы громко хохочем. Затем она начинает жадно жевать их. Восторг преображает ее лицо: оно то подергивается в истоме, то расслабляется от удовольствия. Сейчас только приходит в голову, что их соединение в любви через пряники с эндорфинами это и есть невоплощенный оргазм…
             

Папа у Таньки шахтер, и в выходной мы с нею идем на одно шахтерское кладбище, о котором все говорят почему-то шепотом. Ряды могил. Мы долго бродим между ними. Я никак не могу понять, почему оно тайное, почему смерть нужно скрывать? Танька заговорчески мне сообщает:

— Нужно, чтоб все думали, что шахтеры не умирают, что они бессмертны.

— Понятно, — соглашаюсь я.

Впервые от Таньки я узнаю и легенды о Шубине — этом горном духе, в которого верят большинство шахтеров. Я и сейчас иногда мысленно возвращаюсь к этому образу. Что видят они на самом деле? 

Может быть, это предвестник-метан, который уже начинает просачиваться в клетки мозга и видоизменяет сознание человека, находящегося глубоко под землей. Подсознание вдруг отделяется и предстает пред тобой в виде духа.

Видят-то и слышат его шахтеры чаще всего перед бедой.

И, может, от тебя самого зависит, поверишь ты в его доброту или в злобность, выведет он тебя в безопасное место или обманет, зло рассмеявшись? Кто знает…
        

А летом мы оставляем свои черные горы и едем смотреть на белые, в Святогорье, к меловым пещерам. Прикосновение к новым тайнам…

Мы еще не знаем, что в тех местах оставили свой энергетический след великие мыслители и поэты, но каким-то чудным образом чувствуем присутствие светлого духа, бесконечно радуемся колокольным звонам.

А потом, набегавшись, накупавшись в Донце, напитавшись многовековой прелестью, наполнив ею до отказа душу — возвращаемся домой…

Много лет возвращаемся. Неосознанный магнетизм. Влипание подошв.

У Неба своя астрономия, у Земли — своя. Точки, соединяющиеся в земные созвездья — города и поселки, и люди — со своей любовью и болью, продуцирующие свет. Донецкий этнос. И вопрос. Любишь ли ты разветвленную внутри себя кровь?
           

По возвращению мне почему-то всегда хочется петь, все равно о чем. Главное, рассылать чистые звуковые сигналы во все стороны, вдруг кто примет…

����, ���������� * ���������, ���������� ���������!

���� ���*
������
�����*
mailto:
HTTP://
��� �����������* �������� ��������