ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня воскресенье, 24 ноября, 2024 год

(25 января 2009 года)

Первое выездное заседание этого донецко- го литературного клуба, официально именуемого Вольным филологическим обществом, а неофи- циально — «кораблевником», состоялось не где-нибудь, а в стольном горо- де Киеве, в самом что ни на есть центре — на улице Банковой, в помещении Союза Писателей, в непосредственной и опасной близости от знаменитого Дома с Химерами и Администрации Президента…

Об этой встрече рассказали Литсовет, Литературный портал, Поэзия, Точка Зрения и некоторые другие сайты.

Из Донецка приехали десять авторов: Елена Морозова, Майя Климова, Екатерина Мирошниченко, Мария Панчехина, Екатерина Сокрута, Игорь Борисов, Евгений Мокин, Григорий Брайнин, Вячеслав Верховский и др. Посмотрели город, посетили Дом Булгакова. И только потом пришли в Дом писателей. Представившись, сказали:

— Мы рады, что наша встреча, или, как говорят в Донецке, стрелка, все- таки состоялась. Мы приехали в Киев, а вы — на Дикое поле. С вашего позво- ления, в начале, чтобы наш разговор был предметным, прозвучат некоторые тексты, а затем, если они кого-нибудь заинтересуют, мы надеемся на диалог…

И диалог состоялся. Это ведь не обязательно дискуссия или ток-шоу. Диалог — это когда говорящие слышат друг друга…

— Мне очень понравились стихи донецких ребят, особенно Кати Со- круты. Могу сказать, что это вполне состоявшийся поэт, со своим лицом, у нее есть свой стиль, и стихи у нее очень живые. Еще понравились не- которые вещи Игоря Борисова и, несомненно, миниатюры Верховского… (Юрий Крыжановский).

— Мы услышали много нового и еще больше интересного. Впечатле- ния у меня самые радостные, самые светлые.

Очень трогательный рассказ прочитала Майя Климова. И дело не только в том, что он трогательный (хотя, безусловно, тематика у него та- кая, что не может не вызвать отзыва в сердце). Он написан именно так, как и должен быть написан рассказ — кратко, выразительно, емко. Приятное впечатление оставили выступления молодых авторов. Наша давняя знакомая Лена Морозова сделала убедительный и инте- ресный аналитический обзор взаимоотношений поэта и интернета, осно- ванный на личном опыте.

Конечно, самый большой респект Кате Сокруте. Она замечательно талантлива, и мы теперь с большим вниманием будем следить за ее раз- витием.

Евгений Мокин в очень кратком, емком и лапидарном жанре сумел многое сказать.

Безусловно, поэт высокой культуры и большого человеческого и поэ- тического опыта — наш уважаемый Григорий Брайнин. Его стихи звучали очень мощно.

Вячеслав Верховский… Это автор, который может собирать очень за- интересованные аудитории.

Спасибо, что вы к нам приехали (Владимир Гутковский).

— Меня поразил рассказ Майи Климовой. Вы так много сумели ска- зать через такие мелочи… Безусловно, хочу отметить Екатерину Сокруту. Для такого молодого поэта это очень зрелые и профессиональные стихи. Очень мощная поэзия Григория Брайнина. Это настоящая мужская поэ- зия. Прекрасные стихи моего земляка Игоря Борисова. Мне понравилось решительно всё… (Наталья Вареник).

— Восхищения заслуживает буквально каждый автор. Меня, на- пример, потрясла Катя Сокрута, и потряс Вячеслав Верховский, до основания…

Очень трогательной и по-женски чуткой была проза Майи Климо- вой. Я восприняла этот рассказ как рассказ о материнской любви. Я виде- ла у многих женщин слезы, когда вы читали рассказ. Вы не оставили нас равнодушными.

Лена Морозова сделала интересный обзор по Интернет- пространству…

Мне кажется, очень большое будущее у ваших молодых прозаиков и поэтесс — они волшебные, у них волшебные глаза, они совершенно восхи- тительные девушки, которые открыты для мира, для общения и для само- реализации (Татьяна Гурьева).

— Я стараюсь следить за тем, что происходит в Донецке. Мне очень интересно, что пишет Хаткина, Свенцицкая, Рафеенко, Шаталов, Кора- блев… Конечно, сейчас следить за этим труднее. Поэтому очень приятно увидеть воочию тех, кого знаю, хоть и давно не видел. Такое общение до- рогого стоит. Только вот постоянно к нам приезжают «донецкие, адские», не пора ли и нам поехать в Донецк? (Игорь Кручик).

— Мы можем дружить сайтами и порталами. Но я была бы рада позна- комиться еще и так, не виртуально. Благодаря таким встречам мы можем сказать, какие чувства кого задели, что поразило… (Ольга Иванова).

— Так случилось, что я свое детство и юность провела в Донецке, по- этому знакома с большинством здесь выступавших. Но два года назад я переехала в Киев, поэтому я уже здесь как бы своя, мне можно доверять. Я пришла сюда, наверное, для того, чтобы подтвердить: все, что здесь проис- ходило, это правда. Мы же понимаем, когда человек едет в другой город, у него возникает искушение себя приукрасить, в чем-то обмануть, в чем-то слукавить. Так вот, здесь украшательств, по-моему, не было. Конечно, это не то мясо — со спорами, дискуссиями, иногда мордобитием… — которое происходит в Донецке по средам… (Лера Шмырова).

— А у вас и такое бывает?

— У нас и не такое бывает…

— Это ж прекрасно!

— Я присоединяюсь ко всему сказанному. Я очень люблю донецких поэтов. Если б еще Хаткина приехала… Вроде бы она сейчас невыездная, да? (Андрей Грязов).

— Я опоздала на встречу, но выступления двух последних авторов, Верховского и Брайнина, которые я слушала полноценно и сосредоточив- шись, на меня произвели очень сильное впечатление (Татьяна Аинова).

— Очень хорошие авторы… Впечатление такое, словно дома посидел. Я не слышал здесь слабых вещей. Вы привезли очень хороший состав, и дай вам Бог, чтобы у вас таких людей было как можно больше… Приезжай- те к нам еще. (Василий Дробот).

По дороге домой, пока впечатления не остыли и не выветрились, кое- кто успел записать их. Потому что для того, чтобы событие завершилось, оно должно стать словом…

«СТРАХ И УЖАС НА НИХ НАПАДУТ…»

Перед моим отъездом в Киев мне подвернулась бывшая зна- комая: «Что-то мне не по себе». — «А что такое?» — «Я такая умная, аж страшно!»

Страшно и мне, но по иной причине: я в Киев еду с такими умными людьми, по сравнению с которыми… Они же настоящие писатели: Сокрута , Мокин… ^*Знаете, когда-то говорили: и примкнувший к ним Шепилов.

Похоже, здесь Шепилов буду я…

И еще о страхе. Город Киев. Подкатили мы к перрону — стало страш- но: на Киев опустилась ночь, хотя въезжали — ожидалось семь утра.

Небо стало черным. Абсолютно. Потому что стало черным от ворон. Оккупированное воронами, летевшими куда-то миллионом, небо дыша- ло, хлопало крыльями и каркало, как будто в мегафон. Зрелище могло све- сти с ума.

К счастью, очень скоро распогодилось…

*

Люблю ли я Киев? Казалось, мать городов русских. Но, если честно, не люблю я этой матери! Во-первых, в Киеве меня чуть не убили, когда я проходил здесь службу в армии. Во-вторых, в 1979-м под Владимирским собором я просил милостыню, а это унижает. А еще Киев — город скольз- кий во всех отношениях. Киевская старина превратилась в бездушный гламур. А цены на все-такие высокие, что поесть в свое удовольствие мож- но только за счет больших денег.

В общем, город Киев мне не близкий…

*

 

Мы в районе Мариинского дворца, я и Брайнин^**, замечательный поэт.

Нет, такого мы еще не видели! Все произошло в одно мгновение. Кортеж из четырех машин, они летели на запредельной, на нечелове- ческой скорости. Люди шарахались, движение прервалось: весь транс- порт пугливо прижался к обочинам. А они летели. Один из пешеходов усмотрел: в первой мчался сам гарант. Во второй его штандарты. Он же с флагами везде, еще не наигрался. Как дитя. Может, и спит, обложен- ный штандартами. В третьей находилась Тимошенко. В четвертой был дублер ее косы.

Я б и Януковича приплел. Не ехал он…

 

*

 

Предстоящий день я распланировал умело. Выступление назначено на пять. Выступаю, в том числе, и я. Итак, на пять. Значит, волноваться я начну не раньше двух (если раньше, можно просто кончиться). А пока до двух я был свободен.

По городу шататься очень холодно. Я предложил Григорию музей.

У входа в Национальный художественный музей Украины два ва- льяжных льва, монументальных, разлеглись, как будто охраняют. А на деле совершенно бесполезные, потому что… У самих дверей — прислоненные к стене две скифских бабы, по бокам. Опасаясь, как бы их не сперли (а на львов — надежды никакой), к стене их прикрутили грубой проволокой. Одну в районе ниже живота, у другой перехватили ее горло. То-то у нее лицо такое жуткое, она и выглядит, как будто задыхается…

Ровно в десять стали запускать. Григорий Брайнин тут же приобрел себе билет за двадцать гривен. Я же, в отличие от Григория, человек на- столько неприхотливый, что спокойно обошелся без билета.

А я вообще кругом хожу бесплатно, это к слову…

 

*

 

Итак, музей.

Идем из зала в зал. Тихо, вдруг неясный гул, и в нем слышится какая-то мелодия. Я ищу поддержки у Григория:

— Вы что-то слышите?

— А что я должен слышать?

— Музыку не слышите?

— Откуда?!

И Григорий Брайнин не шутил.

Неужели у меня галлюцинация?!..

С подобным я столкнулся год назад, когда один из московских музеев нервы мне изрядно потрепал. Уже не помню, что я там смотрел. В залах — классическая музейная тишина. И тут я слышу: гул. Я еще подумал: ну и ну! Потом не только слышу, но и вижу: в залах что-то мелко дребезжит. Гул шел из-под земли. Он нарастал. Кто-то из посетителей заметался, как японские рыбки, предсказывающие землетрясение. И только смотритель- ница была невозмутима и даже, казалось, дремала, как будто землетрясе- ние в Москве, на Волхонке, в Музее частных коллекций — норма жизни.

К ней бросились:

— А что это такое?

Она очнулась:

— Это? А метро! Очень близко от поверхности земли и, извините, пря- мо под музеем. Щас проехал поезд, что ж такого?!

Ничего. Но он проехал — ощущения остались.

Так и здесь: какой-то гул. В нем вырисовывалась музыка. И чем даль- ше шли, из зала в зал, тем она ближе. И теперь услышал даже Брайнин. Ну, наконец-то! Музыка — волшебная!

И мы пошли уже целенаправленно. Приходим. А там — этаж уже вто- рой — Микалоюс Чюрлёнис, привезенный из Прибалтики, картины. Но оказалось, ему мало рисовать. Большой художник, оказался он не мень- шим композитором. И это музыка его — как иллюстрация. Что он и швец, и жнец, и на дуде…

Так мы выбрели на композитора Чюрлёниса.

Уже не помню, кто? Да вроде я. Чтоб совсем уж было мне комфортно:

— А нельзя ли музыку погромче?

Куратор выставки кивнула головой:

— Я могу, мне ничего не стоит. Но тогда вы не услышите картин.

Это ж надо, как она ответила?!

И мы пошли послушать, о чем эти картины говорят.

Картины странные. Вот картина «Демон». Но Демона там нет. Поин- тересовался: «Где же он?» Куратор: «Вы смотрите». Снова нет. Как будто отлучился. «Вы внимательно!» Куда уже внимательней.

Из десятков картин только ее одну содержат под стеклом. Приглядел- ся — в стекле отражался я сам: «И это Демон?!" Куратор: «Вот нашли! Не- многие находят». Мол, ищите Демона в себе…

 

*

 

Днем немного потеплело. Я уже сам гулял по центру города, где дома элиты прошлых лет. Не заметить это невозможно: несколько жилых домов, облепленных мемориальными досками. «Здесь жил такой-то…». Множество пысьмэнныкив. И что ни пысьмэннык, обязательно «вели- кий»! Все «великие». Ни одного нормального писателя. Легкого, весело- го, без званий. Одни лишь титулованные классики: Нагнибеда, Вырви- глаз, Перекусигорло…

А как у них с великими сейчас? Я никого не хочу уесть, я просто рассуждаю. Союз писателей есть? Есть! Газета «Литературная Украина»? Есть, конечно! А сама литература, где она? Кто их читает? Совер- шенно верно!..

Есть доска и на здании самого Союза писателей Украины. Див- ный текст! Откуда следует, что этому Союзу достославному ничуть не меньше ста пятидесяти лет. Вот бы отвинтить себе на память! Я ци- тирую: «Охраняется государством. Союз писателей Украины. Середи- на XIX века»…

 

*

 

Это здание на Банковой старинное, киевский магнат С. И. Либерман выстроил его для себя и своих домочадцев без дураков. Знал ли он о том, кто здесь объявится?!

Идеальная сохранность интерьеров, как будто владелец на минуту отлучился. Люстры, мебель, инкрустация, парадная лестница, наборной паркет, дубовый потолок — все той поры. Десятки непохожих друг на дру- га каминов…

Нет, не зря дом Либермана у украинских пысьмэнныкив хотят от- нять. Но пысьмэнныкы не сдаются. Судя по их книгам, наверное, все их силы уходят на то, чтоб не сдаваться.

А страсти бушуют нешуточные. Дом уже который год пытается при- брать к рукам ни много ни мало Администрация Президента Украины, очевидно, что с подачи самого. Представить на минуту: рейдерский захват. Люди в масках. Под одной оторопевшие пысьмэнныкы угадывают само- го гаранта…

Интерьеры настолько роскошные, что иногда становится не по себе. Прямо там я даже записал, как мне не по себе: «Особняк перегружен деко- ром, он полон архитектурных излишеств… — а дальше записал, имея Ли- бермана: — Богатого человека ничто не сдерживает. Даже вкус». Да, он мог себе позволить быть безвкусным, Симха Ицкович!

 

*

 

В этом доме перебор и с Т. Шевченко. Он сидит, он возлегает. Он на рушнике, под рушником. В кабинетах по Шевченко. Примелькался! Ну нельзя же так любить, чтоб так навязчиво! Рядом с Шевченко портреты тех, кто Спилку возглавляет. Но, кажется, они не понимают…

По утрам, поднимаясь на второй этаж, они проходят мимо соб- ственных портретов. Ладно, хорошо, пройдем и мы, — не это главное. Они прошли, вошли в свои начальственные кабинеты. Ладно, разде- лись, сели. Понимаю я и это: это жизнь. Я не понимаю: что же дальше? Нет, серьезно, дальше — что? Я хочу понять: как они руководят лите- ратурой? Точней: а разве можно ею руководить?! Как заметил, а может, процитировал кого то, людожэр профессор Кораблев, «творчество — это дело одиноких».

Так зачем стране писательский колхоз?

Вообще-то удивительное дело: до чего же Спилка непоследова- тельна! С одной стороны, они ратовали за развал СССР, за отказ от со- ветского прошлого. Но их Спилка тоже ведь из прошлого, порожденье сталинской системы. Чтоб держать писателей в узде. Так откажитесь! Самораспуститесь!

Но кто же от кормушки добровольно?!..

 

*

 

В одной из комнат либермановского особняка, его личном кабинете на втором этаже, до середины 30-х годов прошлого века потолок был раз- движным. И это неспроста.

С помощью специального механизма в день новолуния потолок раз- двигался, в комнату закатывалось небо, и богобоязненный Либерман, об- лачившись в праздничную одежду, принимал участие в освящении новой луны. Трижды приподнимаясь на носках, он произносил — слова молитвы остаются неизменными — «Благословен ваятель Твой, благословен соз- датель Твой… Подобно тому, как я приподнимаюсь навстречу Тебе, но не могу Тебя коснуться, — так пусть и все враги мои не смогут коснуться меня, чтобы причинить мне вред». Не помогло!

Своих врагов — своих детей — Симха Либерман выкор- мил сам.

«Нападут на них [врагов] ужас и страх; при виде мо- гучей силы Твоей онемеют они, слов- но камень. Словно камень, онемеют они при виде силы Твоей могучей. Страх и ужас на них нападут». Не напали…

Даже истовая набожность либер- мановских детей не помешала им уда- вить родного папу подушкой. За что?! За то, что в карты проигрался он настолько, что даже не оставил им наследства. А чтоб следы преступления сокрыть, они папашу взяли и повесили. Мол, мы здесь не при чем, па- паша сам.

Отцы и дети, вековечная проблема…

Повторяю: шов в потолке давно замуровали. Навсегда. А раздвиж- ной механизм уничтожили. И умные люди, еще тогда, смогли преду- гадать: да, украинские пысьмэнныки звезд с неба наверняка хватать не будут…

Нас — А. А. Кораблева и меня — провели в святая святых, кабинет самого Симхи Либермана, где он молился, где его и удавили. Действи- тельно, намоленное место. По иронии судьбы сейчас здесь кабинет Мушкетика…

Нет, не могу я в жизни быть спокойным! Если в мире есть преемствен- ность хозяев, я просто опасаюсь за Мушкетика!

А Симха — в переводе это радость. Вот такая радость в доме Ли- бермана!

В доме со столь славной историей нам и предстояло выступать: Мокину, Панчехиной, Морозовой… Ну и мне, примкнувшему Верхов- скому.

Пронырливый, я дом излазил вдоль и поперек. А, и еще минут за-де- сять до начала, человек общительный, я, повстречав на лестнице технич- ку, стал ненавязчиво расспрашивать: «А есть ли в доме странности какие?»

— «Еще какие!» — «Расскажите!»

Она была словоохотливой техничкой: «Каждую ночь, — сообщила до- верительно, — ровно в полночь из камина…» — «Из какого?» — «А рядом здесь, идемте… Вот из этого… — в том самом зале, где нам выступать. — Возникает призрак бывшего владельца Либермана и бродит по Союзу», в смысле, Спилке…

И мне это запало. А еще бы!

Началось. Выступает Морозова Лена. Она сегодня молодец, она в уда- ре! И Мокин молодец! И Майя Климова! И Панчехина туда же, она умнич- ка! Потому что если я об этом не скажу…

— А теперь Верховский!

Я вскочил. С чего начать?..

А, признаюсь, я такой непредсказуемый, что иногда и сам себя боюсь. С чего я начал — сам не ожидал, под мощным впечатлением от призрака:

— Каждую ночь, ровно в полночь вот из этого камина… — и указал рукой, все оглянулись. — Выходит призрак бывшего владельца, неприка- янный. Он бродит по пустынному Союзу…

Господи! Куда меня несет? Что я мелю?! Останови меня! Не хочешь. Грешен я!

И продолжаю:

— Он бродит. А кругом же книги и газеты, много книг, — вся пе- чатная продукция Союза… Здесь хватает этого добра. Призрак тянется к одной газете, призрак морщится, берет другую и… С брезгливостью отшвыривает: «Изолгались, украинские пысьмэнныки!» Призрак Ли- бермана…

И это ж я при них! Я что, сдурел?!

Но остановиться я не в силах.

А они молчали, как убитые.

Куда меня несет поток сознания?!

— Так вот, — я начал пятиться назад, — врать, хотя бы здесь, я не осме- люсь: мне ни к чему проблемы с этим призраком… Они опять молчали, как убитые.

Как я дальше выступал, уже не помню. Только помню: это было, как во сне: я что-то там читал, из заготовленного. От текста я уже не отступал.

Еще что вспомнил, это же смешно: ведущая все время повторяла: ко- раблевка. Кораблевник так еще никто не обижал!

А потом, конечно, был фуршет. Ничего оригинального: еда.

 

*

 

Затем нам показали дом с химерами, где находится секретариат Пре- зидента Украины. Я об этом доме что-то слышал. Правда, раньше, по наи- вности, я думал, что они химерами и есть, его сотрудники, а наша главная химера — сам гарант.

Я ошибался: наш гарант сидит как раз напротив. В здании, где раньше был ЦК республиканских коммунистов. Само здание помпезное, с колоннами…

Один из киевских поэтов, нас сопровождавший, причем поэт серьез- ный, рассказал, что ему его знакомый рассказал, что знал он человечка в этом здании…

Постараюсь его речь восстановить:

— Первый секретарь здесь был Хрущев, а до него был Лазарь Кагано- вич. Вот то окно, за которым он работал. А вот сама история…

В первый же день работы Кагановича к нему срочно вызвали комен- данта здания ЦК. Он не замедлил:

— Вызывали, Лазарь Моисеевич?

Тот даже не поднял головы, а что-то там сосредоточенно писал.

Комендант намекнул о себе покашливанием.

Ноль внимания. Он подумал: может, тот увлекся, и испуганно, слегка повысив голос:

— Я вас слушаю, товарищ Каганович! Каганович — будто отключился.

Комендант, конечно, больше не осмеливался. Ясно же: тот слышал. Что еще?

Он стоял, ни жив, ни мертв, а тот писал. Час стоял, а Каганович всё писал. За окном шумела улица, машины, а на пороге кабинета, как проштрафившийся школьник, стоял насмерть перепуганный человек. Что делать, он не знал. Развернуться и уйти? Так он же не самоубийца, комендант. Навытяжку стоял он два часа! Потом он все-таки не выдер- жал, и — будь, что будет! — осторожно, задним ходом, удалился, чуть ли не на цыпочках.

В тот день работать он уже не мог. А только думал, думал неотвязно: где он стратил? Думал он и ночь. А утром — стоп! А, может, те машины, за окном?! Они мешают первому лицу…

Ранним утром следующего дня он своим приказом движение под окнами прикрыл, и больше там машины… Все в объезд. Каганович вызы- вает его снова.

Комендант, бледнея:

— Вызывали?

Тот был краток:

— Вижу, мы сработаемся!

Всё.

И сработались! А ничего не оставалось…

Вот таким был Лазарь Каганович.

К чему я вспомнил, я и сам не знаю…

 

*

 

Уезжаем. Вот, опять вороны, это ж надо! Снова выкрасили небо в чер- ный цвет. Но летят они уже обратно. Где они были, эти миллионы?! Загад- ка для ума непостижимая… Всё, Донецк:

— Ну и как? — на кораблевнике спросили. Призраков бояться — я не маленький:

— Мы всех порвали и домой вернулись без потерь…

 

Вячеслав ВЕРХОВСКИЙ

ДОНЕЦК

 



 

Мы в Киеве. Здесь снег, и свет, и смех.

Мы в Киеве. В старинном этом храме.

Открытом сквозь столетия для всех.

Сомкнувшемся, когда вошли, за нами.

Здесь древний, прочный, правильный уклад,

Быт старорусской масляной картины.

В камнях свой смысл. В деревьях и холмах,

Цепляющих взгляд жителя равнины.

 

Все в том ключе, что золото рассвета

Нисходит к миру с Золотых ворот,

Когда, вращаясь, слушает планета,

Как служба в Лавре Киевской идет.

 

Здесь время остановлено рукой

Служителя булгаковской квартиры.

Бог просто так случается с тобой

Под звон колоколов и запах мирры.

Андреевский уводит на Подол,

София излучает православье,

И каждый день, который здесь прошел,

Для будущей главы твоей заглавье.

 

Здесь все сквозь смех становятся родными.

Все рифмы врут, но как они нежны…

 

…Здесь фото Президента Украины

Верховский тихо снимет со стены.

 

Катерина СОКРУТА

ДОНЕЦК

 

 

-----

^* См. фото.

^** На том же фото — выступление Брайнина.

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов