ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня воскресенье, 24 ноября, 2024 год

ПОЭЗИЯ ВЕРЫ

И ПОЭТИКА ОБЩИХ МЕСТ

«Современный читатель поэзии — явление не менее необъяснимое и неожиданное, чем само стихо-творение. С благодарностью читателю, Дмитрий Трибушный».

Это краткое предисловие предваряет сборник «Белая книга», вышедший в 2010 году в городе Донецке в издательстве «Новый мир». Чуть раньше в том же издательстве вышла ещё одна книга Трибушного — «Провинциальные стихи». Сборники включают в себя произведения последних восьми лет. Дмитрий Трибушный в 1997 году окончил филфак ДонГУ, в 2002 — Одесскую духовную семинарию. Участвовал в издании журнала «Андреевский вестник», был руководителем отделения духовной культуры при ФСПД ДонНУ. В настоящее время входит в редакционный совет журнала «Живой родник».

И приведённое выше предисловие, и стихи, собранные в сборниках, и личность их автора так или иначе настраивают на размышления о взаимоотношениях поэта и читателя в современном мире. Могут ли сегодня стихи быть интересны кому-то кроме узкого круга специалистов-филологов? А если — да, то что рассчитывает найти в поэзии её неожиданный непрофессиональный читатель?

Ощущая себя одним из них, рискну предположить, что, в первую очередь, читатель ищет в книге, разумеется, поэтический талант, то есть чувство слова, умение органично и выразительно построить образы, выбрать нужный ритм и т. д. Скажем сразу, в книгах Дмитрия Трибушного талант присутствует безусловно. Более того, он огранён филологическим образованием и филологической практикой в качестве редактора и преподавателя. Автор прекрасно знает, как надо выстроить фразу, с чего начать, как подвести читателя к финалу, как избежать штампов. В его стихах есть мера и хороший литературный вкус.

 

 

 

Ты взвешен. Тяжелее свет.

Прозрачный свет, листва резная.

Итак, тебя на свете нет.

Ты умер, сам того не зная.

 

Через тебя бежит авто,

Струится улица, льёт дождик,

И смотрит сквозь твоё ничто

На мокрую сирень художник.

 

Ты найден лёгким, как всегда.

И где-то близко под тобою

Горит, горит твоя звезда

Ещё не света, но покоя.

Даже для непрофессионала очевидно, что это — хорошее стихотворение. Здесь удачны и тонко переданное ощущение бесплотности и прозрачности души во второй строфе, и звезда, которая горит теперь не вверху, а внизу, и отсылка к Булгакову и русскому романсу, не переходящая ни в постмодернистскую игру, ни в подражательность. В контексте стихотворения последние две строки становятся совершенно самостоятельным художественным образом. Быть может, на самый придирчивый вкус, техническое мастерство этого стихотворения видно чуть ярче, чем этого хотелось бы. Мы не только воспринимаем стихотворение, но и подсознательно сознаём, как оно умело сделано. Словно на написанной маслом картине проступают сделанные карандашом наброски и эскизы. Но это мимолётное ощущение нисколько не разрушает общего цельного впечатления от стихотворения.

Вместе с тем, свести впечатление от поэзии к благотворному действию одного таланта едва ли возможно. Даже очень талантливые стихи могут оказаться пустой игрой, интересной лишь узкому кругу избранных. Новизну приёмов, тонкость стиля, плетение рифм оценят филологи, а непрофессиональный читатель, как это ни банально, хочет найти в стихотворении ещё и смысловую глубину, отражение волнующих тем, найти переживание того, что для него по-настоящему значимо и важно. А лозунга «Искусство ради искусства», в силу своей поэтической необразованности, он вообще имеет право не знать.

В стихах Трибушного нет легковесности, нет игры, они всегда наполнены смыслом, глубоки. Жизнь, смерть, мир, Бог, вера, любовь. Эти слова и то значение, которое они несут, наверное, так или иначе присутствуют в каждом стихотворении Трибушного. Постепенно, по мере чтения стихов всё ярче проступает связь этих слов, авторская философия, в своей основе совпадающая с христианством. Окружающий мир печален и трагичен, но мы принадлежим иному, высшему миру света и добра. Жизнь коротка, но душа бессмертна, потому что создана Богом и наполнена его любовью.

Ты есть, и здесь, а смерти нет.

А если есть, то по-другому.

И свет во мне ещё не свет,

А первый шаг навстречу Слову.

Наверное, любой читатель, профессиональный и непрофессиональный, хочет услышать эти желанные слова. Христианин найдёт в них убеждённость брата по вере, неверующий — надежду и свет.

Итак, автор знает, как писать и знает, о чём писать. Много это или мало? Достаточно ли для того, чтобы встреча автора и читателя состоялась?

Снег не рождается, и сад,

И ночь, и всё созвездье сущих.

И только я в тебе зачат

Твоей любовью всемогущей.

 

Сгорают звёзды позади,

И впереди, и где-то между,

А ты растёшь в моей груди,

Пресветлый мрак во тьме кромешной.

В этом стихотворении всё правильно. И с точки зрения христианской философии, и с точки зрения поэтической теории. Но почему-то оно напоминает школьное сочинение на заданную тему, написанное отличником. Отличник знает ответы, вложенные в него учителями; ему остаётся лишь правильно сформулировать вопросы и подвести к ним. Однако лишённое остроты поиска, остроты вопрошания, стихотворение становится каким-то слишком общим, холодным, обезличенным. Та декларативность, сделанность, которая едва уловимым намёком присутствовала в строках «Ты взвешен. Тяжелее свет…», здесь ложится в саму основу поэтической ткани. И стихотворение лишается чего-то очень важного. Убеждённости и сомнения. Отчаяния и надежды. Страдания и боли. Словом, того, из чего неизбежно складывается наша повседневная жизнь. Жизнь христианина и жизнь поэта. Описание правильной, но — стерильной, выхолощенной, не пропущенной через душу автора жизни подсознательно отторгается читателем как нечто чуждое его внутреннему миру и не находит отклика в его душе. Так кипячёная вода, несмотря на внешнее сходство, никогда не сравнится по вкусу с живой родниковой водой.

Совсем рядом в книге находится другое стихотворение — «Весенние строфы в комнате музыканта»:

По ступенькам каверзным

Грифельной доски

Бегают весёлые

Ноты-светляки.

 

Если бы не ходики,

Если б не сверчок,

В чёрном безголосии

Умер бы смычок.

 

Умер бы воистину,

Умер навсегда.

Но висит над пристанью

Спелая звезда.

 

И молчит, и молится,

И всю ночь поёт,

И сосредоточиться

Смерти не даёт.

Как ни странно, эти два стихотворения повествуют, в общем то, об одном. О звёздах. О взаимоотношениях Бога и человека. О любви, которая сильнее смерти. Но как по-разному они воспринимаются читателем. Насколько теплее, искреннее, музыкальнее звучат «Весенние строфы»! Трёхстопный хорей, игривый, почти легковесный, не даёт слишком сосредоточиться на серьёзности содержания, он лишает содержание навязчивости и нарочитости, нисколько не отменяя его глубину. В этих строках ощущается не только холодная уверенность в вечной жизни, но и робость в присутствии смерти, и детский страх, так знакомый всем нам, и растущая надежда. В поэтических образах здесь нет исчерпывающей однозначности, а финал открыт будущему, которое для самого автора недосказано и не завершено и в котором читателю есть куда вставить собственное слово. На наш взгляд, в один ряд с этим стихотворением можно поставить стихи «Несли дары со всех концов земли», «В соседнем доме гасят свет» и другие.

Рискнём предположить: это — те произведения, в которых, так или иначе, ощутим не литературный, а личный опыт, личное переживание мира поэтом. И, видимо, без этого опыта встреча читателя и автора едва ли может состояться, каким бы глубоким ни было содержание стиха и какой бы отточенной ни была его форма. Читателя поэзии не интересуют общие истины, общие места — он надеется найти в стихотворении личную правду другого человека во всей её сложности, противоречивости и полноте. Если автор искренен, если он честно, без остатка, готов открыть читателю свой внутренний мир, чужая жизнь, затерянная между книжных страниц, пусть на одно короткое мгновенье, становится для читателя фактом его личной судьбы. В этот момент поэзия реализует себя в окружающем мире. В лучших стихах Трибушного происходит именно так.

Наверное, на этом можно было бы поставить финальную точку, отметив, что удачных, искренних, личных стихов особенно много среди недавно написанных, пожелав творческой удачи и т. д.

Но проблема в том, что общие места в стихах Трибушного — это не просто абстрактные избитые истины, но истины религиозные, вневременные и неизменные. Автор не может не говорить о них, не может не провозглашать их, если хочет быть правдивым перед самим собой. Но при этом он однозначно рискует превратить стихотворение в пафосную декларацию, в повторение банального и общеизвестного. Видимо, в данном случае, мы сталкиваемся с более сложной и глубокой проблемой, чем проблема общих мест и личного опыта — с проблемой разновекторности, разнонаправленности современного творчества и религиозного сознания. Следует признать: искусство и религия в отдельных своих моментах имеют совершенно противоположный вектор движения, тяготеют к противоположным полюсам. Искусство требует предельной обнажённости внутреннего мира человека, оно стремится понять и отобразить всю полноту человеческих мыслей, чувств и эмоций, в том числе — грех, в том числе — порок. Религия призывает к смирению перед лицом Истины, к тому, чтобы преодолеть греховное в себе, не дать ему голоса, не дать ему в любой форме вырваться наружу. Мастерство светского художника — открыть себя миру, донести до зрителя своё — неповторимое, индивидуальное. Мастерство монаха-иконописца — в умении уйти в сторону, скрыть своё я, оставить молящегося наедине с изображённым на иконе святым. Для поэзии общие места губительны, катастрофичны. Религиозное знание держится на традиции, иными словами, на общих местах — Предании, Символе Веры, передаваемом из поколения в поколение.

Читатель может найти в поэзии талант, глубину содержания, личную судьбу, но должен ли он искать в книге стихов, а не в храме Истину, Веру и Любовь?

Верующий человек, ощущающий себя поэтом, так или иначе, сталкивается с этой проблемой. Кто-то принципиально бросает писать. Кто-то исчезает как художник в пафосности и общих местах. Требуется большое мужество, чтобы продолжать, подчас вопреки логике и здравому смыслу, идти одновременно к двум противоположным полюсам. Дмитрий Трибушный, очевидно, принадлежит именно к этим нелогичным, необъяснимым и мужественным людям. Но разве имеем мы право высокомерно утверждать, что проблема неразрешима? У Бога нет общих мест. Его всемирная, всеохватная любовь обращена к каждому из нас, она абсолютно индивидуальна и неповторима. То, что пропущено через сердце, то, во что вложена любовь, перестаёт быть общим, абстрактным и становится личным. Наверное, это равно относится и к искусству, и к религии. А значит, где-то за горизонтом нашего понимания должна быть точка, где противоположные полюса сливаются в таинственном единстве, где стихотворение и молитва, освящённые любовью, становятся одним…

2013-03-29 15:12:28

юлия
донецк
не согласна совершенно, что мастерство художника - в том, чтобы открыть свое "я" миру наиболее полно! психоаналитики вам в помощь!читатель может, конечно, не знать "лозунг" "искусство ради искусства". но не ощущать того, что искусство пересоздает его красотой, чтобы он, этот конкретный читатель, уже свою жизнь строил по законам красоты, он не может. и стихи Дмитрия Трибушного, на мой взгляд, хороши не тем, что в них "общие места" оживляются личным опытом, а тем, что "образ мира", явленный в его стихотворениях, заставляет чаще биться сердце. такой свежий тихий ветерок... Встреча!

2012-01-23 11:45:14

екатерина
украина, краматорск
Стихи этого человека необыкновенны,как и Он сам.

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов