ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня четверг, 31 октября, 2024 год

Пьеса рассчитана на одного актёра и двух актрис. Действие происходит в Москве, поздней осенью, в наши дни.

Картина 1.

Простор пустой сцены: яркий свет, гладкий, свежевымытый пол блестит от утреннего света. На сцене Учитель.

УЧИТЕЛЬ. Так… Играем просто… Легко играем… Умно… Нужно, чтобы думала голова, а не одни ноги выстукивали… Главное — ритм. Держите ритм. Всем понятно? Тогда — фонограмму, пожалуйста… Начали! Быстро! Быстро! Ещё быстрее… Так, выходим! Выходим… Пошли!

/Свет гаснет. Полная темнота. Непрерывные звуки выстрелов./

Картина 2.

Сумерки поздней осени. Московский двор где-то в центре. Мусорные баки почти вплотную придвинуты к подвальным окнам танцевального класса. В окнах — тёплый, нежный свет. В одном из окон выбита форточка, и вниз по всему стеклу тянется трещина. По-видимому, это единственное жилое помещение в доме. Окна верхних этажей заделаны картоном или выбиты. У мусорных баков в куче тряпок валяется старое пальто с меховым воротни — ком, свёрнутые холсты и беспорядочные стопки книг. Только что выбросили целую библиотеку. Какой-то человек, почти не глядя на обложки, торопливо собирает книги: сбрасывает их в рюкзак, рассовывает по карманам… Он спешит, книги падают, он снова поднимает их.

Из соседнего дома во двор выходит женщина с мусорными вёдрами… Женщина не торопится выбрасывать мусор, она с интересом наблюдает за происходящим.

ЖЕНЩИНА. Понимаю, Пётр Иванович, у художника всё идёт в ход… Понимаю…

МУЖЧИНА /торопливо оборачивается/. Здрасьте… /книги упали. Он собрал их. Развернул несколько холстов, увидел, что подходят и бросил в рюкзак./

ЖЕНЩИНА. Ведь это всё для студии, да?

МУЖЧИНА. Это для студии…

ЖЕНЩИНА. Художнику всё пригодится, даже вещи мёртвых людей… Это для нас — гниющие тряпки, а вы тут что-то своё обнаружили. Наверное, великое… Наверное, ей бы понравилось…

МУЖЧИНА. Кому?

ЖЕНЩИНА. Богдановой Антонине Сергеевне, последней жительнице этого дома, если не считать вас и ваших девочек… Только Антонину Сергеевну вынесли, как её вещи сразу же разошлись. Ей было бы приятно… Память всё-таки…

МУЖЧИНА. А вы думаете вас запомнят?

ЖЕНЩИНА. Да, конечно.

МУЖЧИНА. Почему?

ЖЕНЩИНА. Потому что мой муж купил этот дом, и этот подвал, в котором вы временно живёте…

МУЖЧИНА. Вас забудут…

ЖЕНЩИНА. Никогда… Иначе жизнь не имела бы смысла…

МУЖЧИНА. А ваша жизнь не имеет смысла.

ЖЕНЩИНА /засмеялась/. Пётр Иванович, дорогой, неужели вы и это пальто берёте? Оно почти истлело… И вам не мерзко, Пётр Иванович? Зачем?

МУЖЧИНА /тихо, как бы уговаривая себя/. Это ничего. С завтрашнего дня я исправлюсь. Я изменюсь, и всё будет хорошо. И всё изменится вокруг меня. Я попрошу у всех прощения… Я стану другим человеком… Но только завтра — не сегодня…

ЖЕНЩИНА. А вы слабый человек, Пётр Иванович… Вы даже ответить толком не можете. Я не поняла, что вы сказали… Просто не расслышала…

МУЖЧИНА. Я сказал: отвали…

ЖЕНЩИНА. Вот как? /смеётся/ Иначе что? Что будет тогда?

МУЖЧИНА. Ничего… Просто вас больше не будет. Я просто вас всех убью… Теперь поняла?

ЖЕНЩИНА. Вы угрожаете?

МУЖЧИНА. Да…

/Женщина молча ставит вёдра и убегает в подъезд/.

Картина 3.

Просторный танцевальный класс. В одном из окон выбита форточка, и скоро стекло вылетит полностью, но при этом — чистота. Сверкает паркет. На стенах — зеркала. В глубине сцены — ванна, над ванной на выгнутой трубе — душ, из душа льётся вода. Рядом — железная печь, наподобие «буржуйки». По-видимому, здесь, в танцевальном классе ещё и живут. Нить, стоя на коленях, бросает дрова в печь. Тень сидит в ванне.

НИТЬ. Просто поразительно, как он всё умеет.

ТЕНЬ /напряжённо/. Это ты о чём?

НИТЬ /засмеялась/. Он даже печь сделал, когда стало невыносимо. Это чтобы мы с тобой не мёрзли… Я читала про такие печи в детстве. Их топили в войну.

ТЕНЬ. Ты знаешь откуда он?

НИТЬ. Этого не знает никто.

ТЕНЬ. А сколько ему лет?

НИТЬ. Ты наивна, как девочка… Этого тоже никто не знает. Он столько раз подделывал паспорта, что очень трудно понять, когда именно он родился.

ТЕНЬ. Ты так стоишь перед огнём…

НИТЬ. Как?

ТЕНЬ. Как будто бы ты его заговариваешь.

НИТЬ /напряжённо/. А ты что — умеешь?

ТЕНЬ /равнодушно/. Я — нет… Ты же видишь, я в воде. А с огнём бабушка неплохо управлялась… Она научилась, когда мы жили у цыган. А я вот не научилась, я не очень способная… Перестань топить. Ты изведёшь все дрова.

НИТЬ. Дров много. Он разобрал паркет в квартире наверху, а всего в этом доме пятьдесят квартир. Нам хватит надолго. На всю зиму до апреля… А там — тепло, и печь — «буржуйка» не нужна.

ТЕНЬ. Перестань топить. Мне горячо.

НИТЬ. Терпи. Тебе надо прогреться.

ТЕНЬ. А если они отключат воду, он что-нибудь придумает?

НИТЬ. Да, он извернётся.

ТЕНЬ. А если они будут стрелять?

НИТЬ. Они не посмеют.

ТЕНЬ. Ты плохо их знаешь.

НИТЬ. Они — никто.

ТЕНЬ. Поэтому они и способны на всё. Я видела таких людей, а ты нет… Их много на Трёх вокзалах и…

НИТЬ. Даже если они будут стрелять, он всё равно не оставит нас.

ТЕНЬ. Но почему?

НИТЬ. Ты же сама знаешь… /снова засмеялась/

ТЕНЬ. Нет. Никогда…

НИТЬ. Потому что мы оставим его…

ТЕНЬ. Он извернётся.

НИТЬ. Не думаю… Послушай, Тень, а как твоё настоящее имя?

ТЕНЬ. Я не знаю. Пожалуйста, перестань топить…

НИТЬ. Я же сказала: потерпи…

ТЕНЬ. Я больше не могу. Ты сваришь меня заживо.

НИТЬ. Так как же тебя зовут?

ТЕНЬ. Я не знаю. Не помню. Забыла раз и навсегда… /Встаёт из ванной/

/Входит Учитель. Все застывают./

УЧИТЕЛЬ. Как же вы натопили… Вы замёрзли? Я разве сказал замереть? Не стой голой, Тень, ты простынешь. /Рюкзак с книгами падает на пол./ Отомри…

Картина 4.

Утро. Танцевальный класс залит острым, жёлтым светом уходящей осени. Конец ноября. Остались считанные дни до зимы, до настоящих, глубинных холодов. В зал врывается Тень. Она опоздала на урок.

ТЕНЬ. Дневники города. Наблюдение первое.

/Садится рядом с Нитью на скамейку перед зеркалами. Учитель в это время раскладывает на полу книги, свёрнутые холсты, мелкие предметы: может быть, подстаканник и слегка выгнутую чайную ложку; пепельницу с отбитым уголком и связку засушенных цветов, какие иногда продают осенью в подземных переходах./

Я растянула лодыжку.

НИТЬ. Пожалуйста, тише. Он сейчас начнёт.

ТЕНЬ. Да, конечно… Уже молчу… А он занят только собой и тобой, правда самую малость. Не обольщайся… Меня он просто не видит. Я здесь, чтобы пол подметать и торговать крашеными воробьями, когда нечего жрать…

НИТЬ. Потерпи, говорю тебе…

ТЕНЬ. А ради чего? Чтобы с вами побыть? А если я не хочу?

НИТЬ. Тебя здесь никто не держит. Ты свободна. Иди…

ТЕНЬ. Нет, я не уйду… Я никогда его не оставлю…

НИТЬ. Прошу тебя, высиди урок, а потом я сделаю тебе перевязку. Я всегда тебе помогу.

ТЕНЬ. Но он даже не знает, как мне больно. Я просто не смогу танцевать!

НИТЬ /удивлённо/. Почему? Я всегда тебе подыграю…

ТЕНЬ. Всегда? Ты уверенна? /засмеялась/

УЧИТЕЛЬ. Я ходил по городу весь день, но так и не нашёл ничего притягательного. Мне просто не везло. Город не раскрывался в тот день, и ни один человек не желал стать новой страницей наших дневников. Я обшарил весь центр от Палашёвского рынка до площади Трёх вокзалов, но не было ничего, достойного вашего внимания, а я просто не мог придти сюда, к вам, совершенно пустым…

ТЕНЬ. Так, может быть, лучше я, Учитель? Я тоже ходила по городу и искала вас, но вас не было. Зато я кое-что запомнила… Может, вам пригодится?

НИТЬ. Да что на тебя нашло? Сядь, посиди со мной!

ТЕНЬ. А я просто не поняла. Думала: он по правде…

УЧИТЕЛЬ. Всё лежало прямо под нашими окнами, и совсем не нужно было так далеко ходить… Вот она перед нами, стоит только протянуть руку… вот она, перед нами, вся человеческая жизнь разложена на асфальте прямо под нашими окнами, а вы не видели. Почему? Маленькая библиотечка с книгами Гурджиева, так и недочитанными до конца, — дрянная бумага, серия «Религия и фантастика»; и несколько привычек, превратившихся в предметы. Пепельница — она курила только «Беломор» через пластмассовый мундштук, найденный у табачного ларька; подстаканник из поезда «Москва — Ленинград», тогда ещё был Ленинград; красные бусы из чешского стекла — «Галантерея на Патриарших», и несколько любительских картин, написанных маслом.

/Разворачивает один из холстов. На холсте — выселенный дом с палисадом. Одни только подвальные окна освещены. Нежный, горячий свет. Дом стоит на берегу реки. У берега причал с единственной лодкой. В лодке стоит мужчина. На причале — две девушки. Одна, в шортах и майке, похожая на подростка, сидит, свесив ноги над водой, высматривает на поверхности круги от упавших камешков. Другая, постарше, перегнулась через перила и о чём-то спросила мужчину./

Антонина Сергеевна Богданова тридцать девятого года рождения, заслуженный работник библиотеки имени Гоголя, всю жизнь прожила одна… Мы ничего не знали о ней, она ничего не знала о нас. Наши жизни шли параллельно, и только иногда мы думали друг о друге.

/Нить встала, примерила брошенное среди других предметов пальто, слегка ссутулилась. Закурила. Следом поднялась Тень. Заскользила по классу./

НИТЬ. Она растянула связки, Учитель. Ей тяжело. Пусть она посидит.

УЧИТЕЛЬ /удивлённо/. Пусть посидит.

ТЕНЬ. Но почему?

НИТЬ. Разве ты не слышала, что тебе сказали?

/Тень садится на скамейку./

УЧИТЕЛЬ. Так длилось не очень долго. Она пила чай с сахаром «Дорожный», она рисовала маслом свои воспоминания, как могла, неумело, но сильно. Её пепельница каждый день до краёв заполнялась окурками. Она читала уцелевшие книги о замечательных людях — Гурджиеве и Шерлоке Холмсе. У неё не было никого, с кем бы она могла поговорить, у неё не было ни родственников, ни знакомых. Она ходила в утеплённом пальто из «Детского мира» с середины осени до апреля, а когда ей хотелось есть, она шла под наши окна к мусорным бакам или в булочную через дорогу… /неожиданно вкрадчиво, так, что обе они вздрогнули./ А вы, две дряни, Нить и Тень, вы оставляли ей еду в миске только тогда, когда я вас об этом просил, иначе она бы просто сдохла… Вы просто не видели её…

НИТЬ. Мы забывали. Мы сами голодали тогда…

ТЕНЬ. Мы просто не знали, что ей нужно…

УЧИТЕЛЬ. Богданова Антонина Сергеевна, красавица первого разряда, Офелия из школьной самодеятельности, всю войну прожила в Барнауле в тылу… Единственным развлечением было на озере на лодочке покататься с чахоточным троюродным братом и девочкой-соседкой из двора… Она думала о нас, странных людях из подвала, танцующих по ночам, а мы о ней — нет… Только когда видели, что-то проскальзывало мельком… Если бы вам было хоть что-то интересно, вы бы посмотрели. Почти все её книги со штампом… Я бы так ничего и не узнал о ней, да только вчера к моей подошве прилип листок со статьёй о диете Софии Лорен, вырванный из журнала «Смена» за 1973 год. Я наклонился и разглядел разбросанные вещи у наших окон и помойных ящиков. Ещё я увидел голубя, разгуливающего среди книг, и почему-то понял, что она умерла… Голубь поднял точёную головку и что-то проклокотал… И вот вся её жизнь лежит под нашими окнами… А потом пришли некрасивые, кряжистые люди и заняли её просторную, запущенную квартиру, куда она переехала с родителями сразу же после войны… Вот, кажется, и всё…

ТЕНЬ. Как назывался этюд?

УЧИТЕЛЬ. Этюд назывался «Бесчувствие».

ТЕНЬ. А теперь — можно мне встать?

УЧИТЕЛЬ. А почему ты просидела весь урок?

/Тень, слегка хромая, идёт на середину сцены./

Что с твоей ногой?

ТЕНЬ. Я подвернула её вчера.

УЧИТЕЛЬ. Во время урока?

НИТЬ. Да.

ТЕНЬ. Нет.

УЧИТЕЛЬ. Так что с твоей ногой?

ТЕНЬ. Хорошо. Вы же сами запретили мне врать… Вчера я украла два граната и одно яблоко у узбеков с Палашёвского рынка. Мне пришлось бежать, но я споткнулась и больно ударила ногу…

УЧИТЕЛЬ. А что узбеки?

ТЕНЬ. Ну что вы, Учитель, с узбеками всё хорошо… /что-то вспомнила/ Они не догнали…

НИТЬ. Так как, ты сказал, называется этюд?

УЧИТЕЛЬ /холодно/. Бес-чув-стви-е… А сейчас — всё… Я выдохся за сегодня. Я устал…

/Все трое принимают позы, как люди на картине/

ТЕНЬ. И что нам делать теперь?

УЧИТЕЛЬ. Уже ничего нельзя сделать. Слишком поздно. НИТЬ /наклонилась к Учителю, как бы перегнулась через перила/. У нас есть два граната и яблоко. Целый пир по нынешним временам. И ещё — дров хватит на всю ночь. Тень принесла…

УЧИТЕЛЬ. Замри…

/Все застывают/

Картина 5.

Ночь. Тень и Нить в танцевальном классе. На полу разложены ножницы, краски, бумага, проволока, кисти. Они делают бумажные цветы.

ТЕНЬ. Что ты там шепчешь?

НИТЬ. Ничего. Тебе показалось.

ТЕНЬ. Нет. Я редко ошибаюсь. Почти никогда… Ты заговорила огонь, а теперь заговариваешь бумагу. Что ты делаешь, Нить? Зачем?

НИТЬ. Тебе показалось.

ТЕНЬ. Это от ревности.

НИТЬ. Ты сошла с ума.

ТЕНЬ. Я просто очень хочу есть.

НИТЬ. Завтра на Палашёвском рынке мы продадим цветы и купим всё, что ты захочешь.

ТЕНЬ. Такие цветы лучше всего продавать у кладбища.

НИТЬ. До кладбища далеко, и потом — давай ещё побудем с живыми.

ТЕНЬ /смеётся/. Я знаешь, что вспомнила?

НИТЬ. Что?

ТЕНЬ. Как летом мы продавали воробьёв. /Нить засмеялась/ Он сам сделал силки, и у нас собралась воробьёв, наверное, целая стая…

НИТЬ. Ну да, а потом мы их стригли и красили, чтобы они походили на канареек…

ТЕНЬ. «Канадские канарейки кому? Редкая порода…» А потом над Палашёвским рынком пошёл дождь, и нам пришлось очень быстро отвалить…

НИТЬ. Наши бедные лысые воробьи под дождём… Хотя денег было много… Мы на них жили месяц…

ТЕНЬ. Что ты прошептала опять? Я видела…

НИТЬ. Ты сошла с ума. Так бывает от голода. Знаешь, есть немного сыра и молока ещё со вчерашнего дня. Правда молоко немного кислит…

ТЕНЬ. А как же ты?

НИТЬ. Разве ты не помнишь, — «зачарованным больше не нужна пища»? Это были слова Дон Кихота. Я больше не ем, Тень… Я ела утром, пока ты спала…

ТЕНЬ. А мне снились сыр и слегка подкисшее молоко… Ты так добра, Нить. Даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь с тобой расквитаться.

НИТЬ. Когда-нибудь сможешь.

ТЕНЬ. Так где, ты говоришь, жратва? /торопливо ест. Видно, что она голодна/ Кстати, ты не знаешь, когда он выпустит свой спектакль?

НИТЬ. Наверное, никогда.

ТЕНЬ. А ведь ты не так проста, как казалось в начале.

НИТЬ. Ты тоже… А почему я должна быть простой?

ТЕНЬ. Я не верю тебе… Он очень скоро выпустит спектакль… Мы же репетируем каждый день.

НИТЬ. А потом изнемогаем и засыпаем. Он выпил все наши чувства.

ТЕНЬ. Но ведь у тебя лучше всех получается. Ты сама знаешь… И потом, — с каждым днём спектакль набирает. И это ты знаешь тоже. Вся наша жизнь за три года в этом спектакле!

НИТЬ. Он забрал все наши силы. Оставил совсем чуть-чуть. Самую малость, чтоб не сдохли… чтобы ходили, ели, говорили, пока он думает и позволяет нам быть одним… А зачем?

ТЕНЬ. Он сказал, что когда мы выпустим спектакль, нам не будет равных, только надо потерпеть ещё немного…

НИТЬ. И когда он собирается закончить?

ТЕНЬ. И это ты знаешь тоже… Ровно через две недели…

НИТЬ. Так быстро, Тень? И ты поверила?

ТЕНЬ. Да, конечно. И ты поверила тоже… Две недели — мы всё успеем. /неожиданно осеклась/

НИТЬ. Что ты сказала? Повтори!

ТЕНЬ. Да ничего. Тебе показалось.

НИТЬ. Что мы успеем? Или, может быть, только ты?

ТЕНЬ. Нить, перестань! Ведь показалось же мне про цветы и огонь, в которые ты не сказала ни слова.

/Нить разбрасывает готовые цветы по классу; как будто бы весь класс мгновенно наполнился цветением./

НИТЬ /дразнит её/. «Господь сделал двухстороннюю лестницу, и на её вершине поместил счастье, чтобы люди и даже целые народы могли подниматься и спускаться по этой лестнице».

ТЕНЬ /тревожно/. Откуда это?

НИТЬ. Из спектакля «Дневники города», который наш Учитель собирается выпустить через две недели, если ему в очередной раз ничего не помешает.

ТЕНЬ. И что же ему может помешать?

НИТЬ. Да как обычно. Кто-нибудь умрёт от голода или нас всех убьют… «Господь сделал двухстороннюю лестницу…» Кстати, это твой текст сразу же после второго танца.

ТЕНЬ. Вот я и спрашиваю, откуда это?

НИТЬ. Из книжки одного англичанина. Всё равно ты не смогла дочитать её до конца.

ТЕНЬ. Ты же знаешь, я не умею читать. Засыпаю после первых страниц. Не могу запомнить прочитанное.

НИТЬ. А ты думаешь, мы умеем, деточка? Мы просто складываем буквы в слова чуть половче, чем ты. И танцуем немножко получше. Более умело… Ты думаешь, Учитель что-то понял? Он давно выдохся. Он просто подставляет какие-то свои смыслы и всё впустую.

ТЕНЬ. А ты поняла?

НИТЬ. Я — да…

ТЕНЬ. Почему?

НИТЬ. Потому что женщины обычно умнее мужчин… И что толку?

ТЕНЬ. Знание без дела — мертво. Кажется, так ты мне читала вчера, когда пыталась сварить в ванной. А мне так тяжело быть умной. У меня болит голова, когда мыслей слишком много, просто раскалывается от их тяжести. Мне нравится быть пустой…

НИТЬ. А ты пуста, Тень.

ТЕНЬ. А правда, что я плохо танцую?

НИТЬ. Нет, конечно…

ТЕНЬ. Мне нравится звенящая пустота, когда не чувствуешь земли под ногами, а один только морозный воздух пьёшь глотками, пытаясь вдохнуть… Так правда, что я плохо танцую, Нить?

НИТЬ. Я же сказала: нет… А ты действительно хочешь поквитаться со мной?

ТЕНЬ. Наверное, да. /смеётся/ Смотря что ты попросишь…

НИТЬ. Совсем немного…

ТЕНЬ. А у меня ничего нет…

НИТЬ. Это тебе только кажется…

ТЕНЬ. Ну что там у тебя? Говори…

НИТЬ /медленно, через силу/. Прошу тебя, отдай его мне…

ТЕНЬ. О чём ты?

НИТЬ. Отдай мне Учителя.

ТЕНЬ. Но ведь он и так твой…

НИТЬ. Что-то изменилось.

ТЕНЬ. Тебе кажется… или ты что-то замышляешь… Почему? За что ты ненавидишь меня?

НИТЬ. Семь лет назад, когда он привёл тебя, я мыла тебя в этой ванной, выбирала вшей из твоих волос и радовалась, что ты появилась. Он сказал, что ты способная, и я стала тебя учить… Как я могу тебя ненавидеть?

ТЕНЬ. Ты же сама много раз говорила, что лучше бы меня не было никогда, что вы только из жалости меня терпите…

НИТЬ. Чушь. Перестань. Когда три человека, можно что-то станцевать. Поставить историю… Я была просто счастлива. Всё шло хорошо, ты быстро училась… Но только что-то неуловимо переменилось… Я никак не могла понять, что…

ТЕНЬ. Всё очень странно, Нить. Моя бабушка гадала на площади Трёх вокзалов у платформы пригородных поездов, а я в это время клянчила деньги в пустую коробку из-под кефира, а теперь вот танцую с вами…

НИТЬ. Чем лучше ты танцевала, тем хуже всё становилось. Всё стало рушиться…

ТЕНЬ. Но почему?

НИТЬ. Потому что я стала его терять…

ТЕНЬ. Успокойся. Он занят только собой. Ты просто устала…

НИТЬ. Ты утешаешь меня… Ты? Да ты даже близко ничего не понимаешь. У тебя твои мыслишки в аккуратненькой головке… А знаешь, он ведь ни разу не поинтересовался, кто я на самом деле. Он даже не видел меня. Он любил только то, что он из меня создал… А сейчас вот создаёт из тебя…

ТЕНЬ. И ты боишься, что ему больше понравится?

НИТЬ. Тень, деточка, ты случайна в нашей жизни. На твоём месте могла бы оказаться любая другая бродяжка со способностями… Зачем тебе всё это? Это же не твоё. Это наше… Прошу тебя, отдай его мне.

ТЕНЬ. Но он твой… Ты сама знаешь! Он только твой! За что ты пугаешь меня? Что я тебе сделала? Я много раз видела, как он на тебя смотрит… Я знаю, что между вами ничего нет, иначе мы бы просто не могли жить вместе… Но он твой, и сначала мне было невыносимо, а сейчас — всё равно…

НИТЬ. Прошу тебя, Тень… Это же прихоть для тебя… Каприз… А для меня — жизнь.

ТЕНЬ. Да что ты ко мне лезешь! Как я могу отдать тебе то, чего у меня нет?

НИТЬ /равнодушно/. Ладно, успокойся… Кстати, о приятном. Мы сделали много цветов, значит завтра будут деньги.

/Тень и Нить собирают разбросанные на полу цветы./

ТЕНЬ. Ты не там просишь! Слышишь меня? Слышишь?

НИТЬ. Тень, прости! Я просто испытывала тебя.

ТЕНЬ /кричит/. Кровь. Я поранилась проволокой! /отбрасывает цветок/ Ненавижу кровь! Ненавижу! И ты хочешь сказать, что ты тут ни при чём? Что ты ничего не нашептала в эти цветы?

Картина 6.

Ночь. Двор перед брошенным домом слабо освещён единственным фонарём, так, что свет падает прозрачной золотой воронкой, — как бы софит, льющий свет на тёмную сцену. На сцене — Учитель. За его спиной в старом, заношенном пальто, к помойным бакам пробирается библиотечный работник Антонина Сергеевна. Она не хочет, чтобы её увидели. Она, вообще, не хочет, чтобы о ней знали. Она двигается медленно, плавно, как бы проры — ваясь сквозь сон.

АНТОНИНА. От помойки запах мерзкий, Пётр Иванович! Я не могу… Всё никак не могу привыкнуть… А мне бы поесть.

УЧИТЕЛЬ. Нить ставила миску с едой ещё утром, только вы не пришли… Я видел: там было немного сыра и молока.

АНТОНИНА /ноет/. Так это с утра было, Пётр Иванович! А сейчас — вот она, миска пустая стоит… С утра — молоко с сыром, а вечером — ничего… Это всё коты бродячие растащили… Что ж, поделом мне! Буду раньше вставать, выходить… Ваши-то девочки просыпаются рано, как райские птички, как гости оттуда, где мы с вами не будем никогда… С утра встают и сразу же танцуют… У них, Пётр Иванович, работа, а у меня — работы нет. Мне вставать не нужно… У меня — дым табачный, промозглая комната, довоенные фотографии родителей и пустые, длинные дни… Только нищие и те, совсем уж недоступно богатые, их, наверное, нет вовсе, их кто-то придумал, чтобы растравить нашу зависть; так вот, только они и мы встаём, когда захотим!.. А я, знаете, в детстве, очень маму любила, а папу как-то меньше. Он очень кричал на маму, а та плакала. Он запрещал ей носить шёлковые платья и туфли на каблуках… «Райские птицы»! Вы слышите, такая музыка нежная, даже в груди щемит… А у вас, Пётр Иванович, тоже? Или нет, сразу видно, — вы человек спокойный, уравновешенный… Вот только не спите по ночам. А знаете, лет двадцать назад, если бы вы меня увидели, вы бы со мной совершенно по-другому говорили… Вы бы, Пётр Иванович, в этом нашем коротеньком разговоре зависели от меня, а не я бы от вас! Но такая музыка, вы слышите? Такая музыка, что нет сил терпеть…

УЧИТЕЛЬ. Да нет же, нет… Вам кажется! Всё тихо… Все спят!

АНТОНИНА /грустно/. Вот и вы тоже, Пётр Иванович… А они так танцуют… юные совсем… что даже больно… Мы-то с вами ключи от рая давно потеряли. А они вот танцуют, и всё им нипочем. Мы дня не любим, не терпим… Нам в сумерках на улицу легче выходить. Свободнее дышится…

УЧИТЕЛЬ. Вы спуститесь в подвал, Антонина Сергеевна! У них что-то осталось… Они поделятся. Они совсем немного едят…

АНТОНИНА. А вдруг они уже легли?

УЧИТЕЛЬ /кричит/. Так разбудите! Они совсем немного спят!

АНТОНИНА. А вы сами спастись хотите? Что, тоже в рай проситесь?

УЧИТЕЛЬ. Вам-то что?

АНТОНИНА /ноет/. Да знаю я, знаю… Постыдно всё это! Попрошайка я! Побирушка! Только кушать всем одинаково хочется… Вот вы — воспитанный человек, а не сдержались, закричали на меня! И в лицо не смотрите… Раньше бы тоже не смотрели, только иначе! Не смели бы… Как же я опустилась! А есть так хочется, ничего поделать с собой не могу… Лучше бы я умерла!

УЧИТЕЛЬ. Так вы умерли, Антонина Сергеевна!

АНТОНИНА. Когда? Кто тебе сказал?

УЧИТЕЛЬ. Так я сам видел, Антонина Сергеевна, вас выносили, увозили… Не плакал никто.

АНТОНИНА /задумалась/. А почему мне тогда кушать хочется? Хлебушка бы мне маленький кусочек, чёрного или белого, только не очень чёрствого, если можно… Петя, Петь, скажи, у тебя правда нету? УЧИТЕЛЬ. Мне бы проснуться, а я что-то никак не могу…

АНТОНИНА. Да ладно тебе, Петь! Ты мне лучше скажи, тебе в рай охота? Только по-честному скажи, я тебя никому не выдам… Что ты молчишь? Я тебе столько про себя рассказала, а ты молчишь… Заперт твой рай тяжёлым амбарным замком, и нам с тобой туда стучаться бесполезно. Нас с тобой не возьмут… Не заслужили… Ключей-отмычек не подобрали, а потайных ходов я не знаю, да их просто нет…

УЧИТЕЛЬ. Зачем ты мучаешь меня? За что? Мне бы проснуться, Антонина Сергеевна!

АНТОНИНА. А ты зачем всю мою жизнь разложил на гладком, полированном паркете? Кто тебя просил, танцовщик? Кто тебе позволил?

/Тихая музыка вместе со светом полилась из подвала. Антонина старательно, некрасиво танцует./

УЧИТЕЛЬ. А это что?

АНТОНИНА. А это твои девочки проснулись. Ждут тебя… Они тебя любят, а ты их — нет… Кто тебя просил, глупый танцовщик? Они совсем ручные, как оленята в зоопарке. Они умрут за тебя, хотя нет, может быть, они тебя оставят… Может быть, так будет лучше? Давай, поговори со мной! Ну и что, что я мёртвая…

УЧИТЕЛЬ. Нить, это ты пугаешь меня? Покажи лицо… Не смей надо мной смеяться! Это ты, Тень? Что ещё ты задумала? Покажи лицо, говорю тебе!

АНТОНИНА. А ты меня сначала поймай! Давай, покрутись волчком! Покрутись!

/Он делает к ней шаг, она мгновенно от него отбегает./

Какой же ты неловкий! На ногах не стоишь! А ещё плясун! Давай, покрутись у меня, попляши… Давай, Петечка, лучше, лучше пляши! Ноги выше… Иди ко мне, маленький, потанцуй для меня…

/Музыка смолкает, как бы обрывается. Антонина отступает в сумрак подъезда./

УЧИТЕЛЬ. Нить, Тень, да куда же подевались вы обе? Зачем вы оставили меня? Чего я вам ещё не додал?

/Из соседнего дома выходит женщина с вёдрами, но тоже медленно, как бы сквозь сон./

ЖЕНЩИНА /страстно, как бы резко проснувшись/. Мне с детства долбили, что выносить мусор по ночам — плохая примета. А мне — плевать. Я сама себе примета. Сама себе суеверие. У меня три уборщицы, которые не то что мусор, которые любую пылинку сметут, хоть утром, хоть вечером, лишь бы я сказала… А мне странно. Нет, мне страшно… Я боюсь этих людей, а они меня нет… Они не боятся… Они ничего не боятся… Они мешают мне жить. Они заполняют собой мои мысли. Они язвят меня. Они виноваты передо мной… Всё то, что ценно для меня, для них неважно. Они высмеивают ценное… Вчера я шла мимо их окон, а они репетировали, — этот человек и две его странных потаскушки. Я остановилась посмотреть, потому что иногда я люблю подглядеть за жизнью жалких людей… На что они живут? Почему они до сих пор не сдохли от голода? Так вот, они репетировали, и этот человек произнёс: «бес-чув-стви-е», в упор глядя на меня, а потом я поняла, что он меня не видит. «…Бес-чув-стви-е… — сказал он, — одно из самых страшных заболеваний души, при котором душа каменеет и теряет связь с миром. Я бы хотел ошибиться, но в большинстве случаев, оно не излечимо. Оно встречается только у людей. Мы все им больны, только одни ходят и смеются, другие лежат и изредка встают, а третьи уже неподвижны…» Потом одна из его потаскушек указала на меня. Этот человек ничего не ответил, он только засмеялся и задёрнул штору… Мой муж купил этот дом. Единственная проблема — выкинуть их из подвала. Мы бы сделали бассейн в их подвале и тренажёрный зал, мы бы дорого продали квартиры достойным людям, но они ничего не боятся. Тогда я сказала мужу: «Разберись с ними по-своему. Они угрожают мне», но он ответил: «Мне не нужны неприятности…» и плюнул на пол, а потом пошёл стрелять по хрустальным вазам и бить морду шофёру. Он так всегда — плюётся и стреляет, когда ему нечего сказать… Такой вот он человек, достойный, только не очень учёный.

/К ней незаметно подкрадывается Учитель. Он жалкий, опустившийся, он боится./

УЧИТЕЛЬ. Если вы ещё раз заговорите со мной…

ЖЕНЩИНА. И что будет? Что будет тогда?

УЧИТЕЛЬ. Это будут ваши последние слова…

ЖЕНЩИНА / с презрением/. Вы что, опять мне угрожаете? Вы — мне? И вы всерьёз думаете, что я боюсь? /неожиданно красиво смеётся/ Ведь вы и две ваших… девочки здесь только потому, что мне забавно… /уходит/ Пора бы знать в лицо свих благодетелей. А я… я просто вышла ночью воздухом подышать, мусор вынести… /громко хлопает подъездной дверью/.

/Какое-то время Учитель один, стоит под фонарём, в его золотом свете, жалко курит, как зритель в театре, мимо которого второпях пробегают актёры. Становится видно, что он немолод… Появляется заспанная Тень. Ей совсем не хочется просыпаться./

ТЕНЬ /нежно/. Такое утро раннее, или нет, ещё ночь, и у меня ещё есть совсем немного времени… Дневники города. Наблюдение второе. Этюд «Прошлое не проходит». Можно начинать, Учитель? /Делает краси — вый балетный прыжок, но неожиданно падает. Ей больно. Она беспомощно сидит на сцене и растирает ушибленную ногу./ Мне так не хотелось вставать по утрам. «Прошлое не проходит», не проходит… Мы репетировали его весь последний месяц, и у нас ничего не вышло. Сколько можно, Учитель? Кто пожалеет нас? /Поднимается. Отступает в сумрак./

УЧИТЕЛЬ. А я вот в детстве мечтал свой сон положить в коробку из-под сахара или зимних ботинок и прихлопнуть крышкой… Всё то, что происходит здесь с нами, — это даже не совсем спектакль. Это слепок с жизни, который мы пытаемся втиснуть в маленькое пространство сцены с разрисованным задником… Нить, Тень, где вы? Долго мне ещё здесь надрываться? «Прошлое не проходит», «Прошлое не проходит», не проходит… Так, играем… Быстро, быстро пошли! Проснулись! Проснулись!

/Детский смех. Откуда-то из глубины выходят две девочки лет двенадцати. Они наскакивают со спины, закрывают ладонями его глаза и ждут, когда он отгадает. Он молча обхватывает их за запястья, выводит из-за спины и ставит перед собой, ожидая увидеть Тень и Нить./

ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА. Так значит вот ты какой теперь?

ВТОРАЯ ДЕВОЧКА. Ну и что? А я сразу узнала… Света, Свет, он молчит совсем как раньше. Мы болтаем, а он молчит.

УЧИТЕЛЬ. Я не вас звал. Других.

ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА. А пришли мы. Какая досада…

ВТОРАЯ ДЕВОЧКА. Ты же сам сказал: Тень и Нить. И вот мы здесь…

ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА. Ты что, совсем не рад нам? Ни капельки?

ВТОРАЯ ДЕВОЧКА. А правда, что ты теперь великий? А правда, что ты стал знаменитым на весь мир? Ну, пожалуйста, не молчи…

УЧИТЕЛЬ. А что мне вам сказать? Вы такие же как прежде, а я…

ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА. Такой город у тебя большой, Петя… А наш, ты помнишь? Был как игрушка из-под ёлки «Щелкунчика», зыбкий, как дым… И зачем ты только нас позвал? Мы шли одни ночью от метро, я и Лизка Ниткина…

ДЕВОЧКА НИТЬ. Мне было так страшно…

ДЕВОЧКА ТЕНЬ. Ты нас даже не встретил… Мы шли вдвоём от метро по этим твоим пустым, бездонным бульварам… А ты, Петя, когда-нибудь шёл один посреди ночи и страха? Ты когда-нибудь боялся?

УЧИТЕЛЬ. В чём я провинился перед вами?

НИТЬ. Ты забыл о нас. А так — ни в чём… Какое-то время Тень даже собирала вырезки из газет про тебя, и мы их вклеивали в маленький детский альбомчик.

ТЕНЬ. А помнишь, как я обводила наши тени мелом на стенах и на асфальте? Мы с Нитью друг друга не переносили, а когда ты уехал — подружились, потому что больше не с кем было говорить о тебе… УЧИТЕЛЬ. Нет, я не помню…

ТЕНЬ. Какой город у тебя страшный, Петя. И как ты в нём живёшь?

УЧИТЕЛЬ. Зачем ты так со мной? Кто тебе сказал, что это мой город?

НИТЬ. А чей же ещё? В другой мы бы и не пошли. Кто нас пустит?

УЧИТЕЛЬ. Я ненавижу этот город и не могу без него.

ТЕНЬ. Но есть другие города, совсем другие, и ты ничего не знаешь о них…

УЧИТЕЛЬ. Я видел всё, или почти всё.

ТЕНЬ. Да что ты там видел?

НИТЬ. Ты ни разу не написал нам из Москвы, а мы ждали…

УЧИТЕЛЬ. Я не мог… просто времени не хватало…

НИТЬ. Да ладно, мы не в обиде… Лучше поиграй с нами, а?

УЧИТЕЛЬ. Мне нужно репетировать, я сейчас не могу.

ТЕНЬ. А разве мы совсем не годимся для репетиций? Мы — Тень и Нить, твои одноклассницы по Вагановскому училищу. Ты вспомни 73-й год, шестой класс. Мы были лучшими с Лизкой Ниткиной, поэтому нас и поставили танцевать с тобой… Ты что, Петя, ты правда нас не помнишь? Ну ты свинья!

НИТЬ. А я тебе говорила, давай не пойдём! Это всё ты: «…он обрадуется… он обрадуется…» А он отказался от нас сразу же, как увидел…

ТЕНЬ. Да я не верю тебе!

НИТЬ. А ты сама посмотри. УЧИТЕЛЬ. Да что же я вам сделал?

НИТЬ. Ты нас оставил одних… Теперь вот спроси о нас! Попробуй!

УЧИТЕЛЬ. Вы живы?

НИТЬ. Вот так вопросик! Прямо в лоб… /Тень засмеялась/.

ТЕНЬ. А ты бы хотел, чтобы мы умерли, да? Тебе надо, Нить, ты и отвечай…

НИТЬ. Нет, это тебе надо. Это ты говорила: «Пошли к нему, пошли…»

УЧИТЕЛЬ. Так вы живы?

НИТЬ. Да, Петя, мы живы…

ТЕНЬ. Смотри, он вздохнул с облегчением…

НИТЬ. А помнишь, как мы танцевали «Щелкунчика» под Старый Новый год? Ещё был мороз в сорок градусов, а Тень растянула ногу?

УЧИТЕЛЬ /напряжённо/. Нет, я не помню! Я ничего не помню! Ничего!

/Почему-то слышна музыка из «Щелкунчика», но откуда-то издалека, — слишком далёкое прошлое. За окнами — метель. Замерзающий Ленинград. Ещё слышны аплодисменты, — только что отыграли «Щелкунчика». Тень, Нить и Петя — в гримёрке. Всем лет по двенадцать. Петя и Нить в балетных, сверкающих костюмах, Тень — в вязаном свитерке с горловиной, — руки торчат из рукавов, она из него давно выросла; и в короткой шерстяной юбке. Колено туго перевязано бинтами./

НИТЬ. Света, Свет, ты видела, как мы танцевали?

ТЕНЬ. Да, Лиза.

НИТЬ. Света, скажи, ты слышала, как нам хлопали?

ТЕНЬ. Да, Лиза.

НИТЬ. Я надеюсь, тебе понравилось?

ТЕНЬ. Нет, Лиза.

НИТЬ /с деланным удивлением/. Почему? Разве ты не рада за нас?

ТЕНЬ /с усилием/. Вы плохо танцевали.

НИТЬ. Вот как? И что же такого плохого мы сделали?

ПЕТЯ. Слушай, Ниткина, отстань от неё!

НИТЬ. А что я такого спросила?

ПЕТЯ. Ниткина, замолчи!

НИТЬ. Кстати, Свет, тебе не холодно в такой короткой юбочке? Они уже давно вышли из моды. Ты что, не знала? Или это мама прислала тебе свою доносить?

ТЕНЬ. Ты же знаешь, Лиза, у меня нет другой…

НИТЬ. А как же я на днях подарила тебе свою старую? Такую миленькую, в зелёную полоску, с вышивкой… Ты бы её надела…

ТЕНЬ. Она была велика мне в талии, просто не держалась. Я отдала её тёте Марусе, и она пустила её на тряпки.

ПЕТЯ. Света, что с твоей ногой?

ТЕНЬ. Уже почти не больно.

/Петя становится перед Тенью на колени, дотрагивается до повязки./

Только когда бегу, сводит судорогой иногда…

ПЕТЯ. А тебе ногу не туго перевязали? Когда ты сможешь танцевать?

ТЕНЬ /испуганно/. Нет, повязка не давит, она и должна быть тугой. Разве ты не знаешь? /отступает от него/ А танцевать я смогу скоро. Очень скоро. Врач говорит, что через две недели, но я-то знаю, что гораздо раньше… Через неделю… А, может быть, ещё раньше… /ещё отступила от него/ Да отпусти же ты меня, Петя!

НИТЬ /капризно/. Нам так хлопали, правда? У меня до сих пор кружится голова. Иди, поцелуй меня, как на сцене… Спорим, ты боишься? Спорим, ты только на сцене такой смелый.

ПЕТЯ /смущённо/. Нет, не только… /совсем забыл про Тень. Решительно подходит к Нити. Целует её./

НИТЬ /засмеялась/. Может быть, ещё попробуешь?

ПЕТЯ. Может быть…

ТЕНЬ. А ведь я очень скоро смогу танцевать… /сделала несколько па/ … через неделю… /лёгкий прыжок/ …нет, через несколько дней… /ещё движе- ние/… через три дня… нет, завтра… нет, сейчас! /сделала прекрасный прыжок, но неудачно приземлилась. Упала. Сидит на полу, скривившись от боли./

ПЕТЯ. Ты плачешь?

НИТЬ. Светка, да ты что? Я же просто пошутила… Я тебе всё отдам, хочешь? Мать прислала мне целый чемодан тряпок, хоть все забери, если понравится.

ТЕНЬ /водит пальцем по полу/. Мне не больно, ребята… Мне совсем не больно… Какие у вас тени смешные! Ниткина, дура, стой спокойно! Петька, замри!

/Нить и Петя послушно замирают. Тень торопливо обводит пальцем их тени на пыльном полу./

Ну, вот и всё! Теперь, кажется, неплохо получилось. Теперь — отомри!

НИТЬ. Сама дура!

ПЕТЯ /смотрит на их отражения в зеркале/. А ведь ты плачешь, Света. Ты всё-таки плачешь!

ТЕНЬ /через силу/. Ну, конечно, нет… Тебе показалось…

НИТЬ. Петя, Петь, иди, поцелуй её…

/Петя подходит к зеркалу, прижимается губами к стеклу./

ТЕНЬ. Надо же… Какой ты!

ПЕТЯ. Какой?

ТЕНЬ. Ты не меня в зеркале поцеловал, а своё отражение.

ПЕТЯ. Я поцеловал свою Тень…

/Музыка, метель, гримёрка Вагановского училища, — всё исчезает. Остаются Учитель и две девочки из его прошлого в осеннем московском дворе./

ДЕВОЧКА НИТЬ. Теперь вспомнил?

УЧИТЕЛЬ. Теперь — да…

ДЕВОЧКА ТЕНЬ. И что было потом?

УЧИТЕЛЬ. Потом — ничего…

НИТЬ. Я же тебе говорила, нам не нужно было приходить.

ТЕНЬ. Да, ты была права… Хотя жалко…

НИТЬ. Всегда жалко признавать чужую правоту… Ну что, пойдём что ли?

УЧИТЕЛЬ /вслед/. После Старого Нового Года вы стали называть друг друга только Тень и Нить. И я решил, что Нить прочно связывает меня с жизнью, а Тень — с тем другим тонким миром, и что так будет всегда.

ТЕНЬ /останавливается/. Наконец-то он вспомнил… Я даже вспотела! НИТЬ. Петь, ты, конечно, извини, но ты всегда был не очень умный… Помнишь, у нас был учитель такой старенький, народник? Он говорил, что танцору голова не нужна, Петь, и смотрел тебя…

ТЕНЬ. Ну и что? Зато время не зря потратили…

/Неожиданно издалека, откуда только что пришла музыка, раздаётся школьный звонок и голос: «Так, девочки, Света, Лиза Ниткина! Быстро переоделись! Быстро в зал! Сколько можно торчать в раздевалке?»/

Ну, вот и всё! Мы пойдём, ладно? А-то нас зовут…

УЧИТЕЛЬ. Света, подожди! ТЕНЬ. А я не Света. Меня зовут Тень. Как же ты меня запутал! Где тень, где свет? Сама не знаю, на что откликаться… Ну мы пойдём?

УЧИТЕЛЬ. Нить, хотя бы ты останься со мной! Ты же всегда была верным другом, Нить. Ты умная, ты добрая, ты справедливая, Нить… Хотя бы ты…

НИТЬ. Хотя бы я? Петя, ты что, плачешь? Не плачь… Меня, вообще, здесь нет… Я давно в Париже, в Гранд Опера… русская девочка на вторых ролях с очень хорошим французским языком… У них такой город красивый, правда, маленький очень по сравнению с твоим….

ТЕНЬ /издалека/. Петя, теперь ты с нами развязался… Теперь нас больше ничего не связывает…

НИТЬ. А Тень очень рано вышла замуж и очень удачно… Она так богата… Ей принадлежит мир… К ней не подступиться… И она — навсегда порвала с жизнью… С прежней жизнью, я хотела сказать!

Картина 7.

Раннее утро. Посреди балетного класса танцует Тень. Входит Учитель.

ТЕНЬ. А мы вчера ждали вас до упора.

УЧИТЕЛЬ. Плохо ждали.

ТЕНЬ. Да, действительно плохо… Мы легли спать, а вы всю ночь курили во дворе… Правда Нить сказала, что лучше заниматься с утра…

УЧИТЕЛЬ. Нить сказала… А ты знаешь, как её зовут по- настоящему?

ТЕНЬ. Нет. А зачем? Вы так удивили меня, Учитель…

УЧИТЕЛЬ. А надо было спросить.

ТЕНЬ. Хорошо, я спрошу… Вам нравится, как я танцую?

УЧИТЕЛЬ. Нет.

ТЕНЬ. И вы всегда недовольны мной?

УЧИТЕЛЬ. Да какая разница?… /внимательно смотрит на неё/ Так, подойди к станку… Да, хорошо… А теперь просто, ни о чём не думая, повтори текст… Сможешь?

ТЕНЬ. Я всё смогу, Учитель. Вы же сами сказали, помните?

УЧИТЕЛЬ. Это не важно сейчас… Просто повтори за мной… «Какой город у тебя большой, а наш, ты помнишь? был…»

ТЕНЬ /с лёгкостью, но совсем иначе/ «Какой город у тебя большой, а наш, ты помнишь? был как…»

УЧИТЕЛЬ. «…как игрушка…»

ТЕНЬ. «…как игрушка из-под ёлки „Щелкунчика“, дымный, прохладный… И как вы только здесь живёте?» /пауза/ Ну что, хорошо?

УЧИТЕЛЬ. Хорошо… Только совсем не так, как мне нужно…

ТЕНЬ. Повторить ещё?

УЧИТЕЛЬ. Не стоит…

ТЕНЬ. Вы всегда недовольны мной!

УЧИТЕЛЬ. Почти всегда.

ТЕНЬ. А Нитью?

УЧИТЕЛЬ. Нитью я недоволен ещё больше… /что-то вспомнил/ Истончились до того, что стали нежизнеспособны….

ТЕНЬ. Истончились до того, что стали…

УЧИТЕЛЬ /перебивает её/. Это не нужно повторять никогда…

ТЕНЬ. Простите меня, Учитель.

УЧИТЕЛЬ. Ты опять что-то украла на Палашёвском рынке?

ТЕНЬ. Нет.

УЧИТЕЛЬ. А что тогда?

ТЕНЬ. Позавчера Нить пыталась прогреть меня в ванной, и вы вошли…

УЧИТЕЛЬ. А ты простыла?

ТЕНЬ. Нет, конечно… Просто я была голая. Вы не заметили?

УЧИТЕЛЬ. Нет.

ТЕНЬ. А вас ничем не пронять.

УЧИТЕЛЬ. Почему ты так считаешь?

ТЕНЬ. Потому что я плохо танцую.

УЧИТЕЛЬ. Ты почти ничего не умеешь.

ТЕНЬ. И что же мне делать?

УЧИТЕЛЬ /раздражённо/. Тебе нужно учиться, а не пытаться пронять меня… Послушай меня, Тень, всё зависит от твоего показа, — или мы расстаёмся, или продолжаем работать.

ТЕНЬ. Что вы сказали?

УЧИТЕЛЬ. Я сказал, что всё решится на днях. А пока — ты не можешь повторить простую фразу… /порывается уйти/

ТЕНЬ /вслед/. Почему вы нас так странно называете — Тень и Нить?

УЧИТЕЛЬ. Сам не знаю… Привык… Просто пока ты жив, тебя неодолимо тянет к смерти, а когда смерть на подходе, ты яростно цепляешься за жизнь… Теперь поняла?

ТЕНЬ. Нет. Не думаю… Как вы сказали? «Истончились до того, что…»

УЧИТЕЛЬ. Тебе не нужно это повторять, Тень. Я неудачно оговорился.

ТЕНЬ. Значит мы скоро умрём?

УЧИТЕЛЬ. С чего ты взяла?

ТЕНЬ. Да не стойте же вы в дверях! Хоть раз поговорите со мной! Я ненадолго вас задержу… Пожалуйста, кто-нибудь, поговорите со мной!

УЧИТЕЛЬ. Тебя что-то тревожит?

ТЕНЬ. Да… Эти люди, которые купили наш дом… как вы думаете, они ещё придут? Просто мне страшно, понимаете? Мне страшно находиться одной… Вот я и решила спросить, как вы думаете, придут ли они ещё?

УЧИТЕЛЬ. Тень, девочка… Я больше не думаю о них.

ТЕНЬ. И завтра, после показа, вы расстанетесь со мной?

УЧИТЕЛЬ. Я не знаю… Я правда не знаю…

Картина 8.

Вечер. Танцевальный класс.

ТЕНЬ. Дневники города. Наблюдение третье. Этюд «Прошлое, отпусти!»

/Переодевается в заношенное пальто Антонины. Сутулясь, кашляет, шарится по карманам в поисках сигарет. Обнаружив, что карманы пусты, высматривает окурки на полу./

УЧИТЕЛЬ. Уже плохо! Ты слишком рано начала переодеваться…

ТЕНЬ. Но почему?

НИТЬ. А что она сделала не так? Что случилось?

УЧИТЕЛЬ. Я же сказал тебе, Тень, или мы расстаёмся, или мы делаем спектакль.

НИТЬ. Да что происходит? Она всё правильно делает!

ТЕНЬ. Ну у тебя и размах!

НИТЬ. Я тут ни причём, клянусь.

ТЕНЬ. Не клянись впустую. Не стоит…

УЧИТЕЛЬ. Может быть, мне сразу вас разогнать, а то вы всё никак не начнёте?

ТЕНЬ /запахнула пальто/. «Прошлое, отпусти!»

УЧИТЕЛЬ. Всё неправильно. Меняйтесь местами. Тень, снимай пальто. Нить будет за старуху… Всё поняли? Пошли… Главное, не сбав- лять темп…

НИТЬ /нерешительно/. «Прошлое, отпусти!» /и вдруг заплакала, застёгивая на себе пальто библиотечного работника Антонины Сергеевны/.

УЧИТЕЛЬ. Ну, наконец-то! Теперь можно начинать…

АНТОНИНА /достаёт из кармана журнальный листок, читает/. «Утро. Два яйца всмятку. Чёрный кофе без сахара. Через сорок минут — поджаренный тост и очищенный от кожицы огурец…»

ТЕНЬ. Что вы читаете, Антонина Сергеевна?

УЧИТЕЛЬ. Сейчас это не Нить, которую ты так быстро возненавидела, это Антонина, за которой тебе сказали внимательно наблюдать! Ещё раз, давай!

ТЕНЬ. Что вы читаете, Антонина Сергеевна?

АНТОНИНА. Диета Софии Лорен уже, наверное, мне не поможет… Скажи мне, птичка, где раздобыть два свежих яйца?

ТЕНЬ. Сложный вопрос, Антонина Сергеевна! Я обычно беру в «Новоарбатском» гастрономе…

АНТОНИНА. Для этого нужны деньги, птичка, хотя бы иногда…

ТЕНЬ. Я беру без денег и почти всегда без проблем… Единственное, чтобы что-то украсть, нужно что-то купить… В прошлый раз были очень неплохие глазированные сырки…

АНТОНИНА. Глазированные сырки? Забудь пор них, птичка! Их нет в диете Софии Лорен… Ты что, плакала? А-то у тебя всё личико блестит…

ТЕНЬ. Нет, конечно, вам показалось… Вам всем всё показалось про меня! Кстати, воровать неплохо на рынке, но там опасно. Там могут поймать и убить…

АНТОНИНА. Что это с тобой? Что на тебя нашло? Я часто сидела тут во дворике, пока было тепло, и ты ни разу со мной не разговаривала, правда, подкармливала иногда, не спорю… И вдруг — заговорила! Тебе поручили или ты сама?

ТЕНЬ. Мне поручили…

АНТОНИНА. Ну да, он запрещает вам врать.

ТЕНЬ. Мне сказали сделать наблюдение для спектакля.

АНТОНИНА /жестом красавицы/. Пожалуйста, наблюдай!

ТЕНЬ. У вас упала диета Софии Лорен…

АНТОНИНА. А пусть валяется. Она всё равно больше мне не нужна! Кстати, как у тебя с излучением?

ТЕНЬ. С чем?

АНТОНИНА. С излучением…

ТЕНЬ. Думаю — никак.

АНТОНИНА. Бедняжка! Ты хотя бы знаешь, о чём я? Видела бы ты меня лет двадцать назад, сразу бы поняла… А этот ваш плясун просто перестал бы плясать, сделался бы читателем районной библиотеки имени Гоголя. Это я об излучении, что бы ты лучше поняла… Кстати, птичка, скажи, ты много читаешь?

ТЕНЬ. Нет, очень мало. Две страницы в день.

АНТОНИНА. Ладно, так и быть, не будем терять времени. Я расскажу про излучение и даже попытаюсь научить, птичка ты моя райская… Но только не просто так…

ТЕНЬ. А что нужно сделать?

АНТОНИНА. Ничего. Пустяк… Просто попроси за меня. Замолви пару слов, там, где нужно…

ТЕНЬ. Тогда, может быть, лучше помолчим?

АНТОНИНА. Слишком поздно… Произошла подмена, и время пошло…

ТЕНЬ. И что, — назад нельзя никак?

АНТОНИНА. Это ты про время? Я тут как-то недавно взглянула в зеркало, и ему, зеркалу, не поверила. На меня в ответ пустыми, полинявшими глазами смотрела старуха с комками гречневой каши на подбородке… Ты знаешь, птичка, твои мелкие подколки меня не трогают… Твоя беда — ничто рядом с моей…

/В это время Тень развернула один из холстов, принесённых Учителем: сверкающие, золотистые птицы недорисованы. Антонина и Учитель вздрогнули. Прищурились от сияния./

Ну да, я рисовала… И что? Не сбивай меня, а то я забуду… Так вот, я была красавицей с «излучением». Оно заполняло собой пространство ещё прежде, чем я входила. Оно предвосхищало меня. Слышишь, бед- няжка? Мне не нужно было ничего делать, все мужчины, как овцы, ловились на него… И только один сказал: «Как бездарно ты себя тратишь…» и что-то ещё… Он был такой чахлый и слабый, наподобие вашего плясуна. Кстати, спроси его про время. Он тебе много расскажет, если хорошо попросишь…

ТЕНЬ /напряжённо/. И что же он сказал, Антонина Сергеевна?

АНТОНИНА. Я уже не помню… Лучше посмотри, какая я стала…

ТЕНЬ. Но это очень важно.

АНТОНИНА. Важно, говоришь? А супа горячего дашь с чаем и хлебом?

ТЕНЬ. Так ведь у нас ничего нет.

АНТОНИНА. Тогда ничего не скажу.

ТЕНЬ. А хотите, я для вас что-нибудь украду в «Новоарбатском»? Только не очень большое по размеру, если можно.

АНТОНИНА. Хочу глазированных сырков. Штуки три или даже четыре…

ТЕНЬ. Я вам больше принесу, Антонина Сергеевна!

АНТОНИНА. Больше не надо. Тебя поймают и тогда вообще ничего не будет!

ТЕНЬ. Меня не поймают никогда… Так что он вам сказал, Антонина Сергеевна?

АНТОНИНА. Птичек повесь. Пусть летают!

/Тень послушно прикрепила холст к верёвке над ванной. Он задрожал от сквозняка, как будто бы птицы взмахнули крыльями в недорисованном небе./

И ещё, знаешь что? Принеси мне банку чёрных оливок с косточками и фляжку красного вина… Я видела такие в витрине. Саму-то меня в гастроном уже давно не пускают.

ТЕНЬ /кричит/. Я всё принесу! Всё! Но только что же он сказал?

АНТОНИНА. Ничего особенного. Не стоит так кричать… «Как же бездарно ты тратишь себя! Топчешь ногами свой дар, меняешь на стеклянные бусы, — вот что он сказал. — Твоя красота тебе во вред. Ты бы могла так много сделать…» Но я забыла, что именно я могла сделать. У меня было всё, и мне не хотелось его слушать…

ТЕНЬ. А что с излучением? Погасло?

АНТОНИНА. Всё при мне и по-прежнему горит… Те же помыслы, те же желания, ничего не изменилось. Только оно не может вырваться наружу, потому что я постарела… Оно всё остаётся во мне и сжигает меня изнутри, ты поняла? Всё выжигает… Когда я рисую, вроде становится полегче… Или когда читаю что-нибудь, тоже становится ничего, как от анальгина… Бесчувствие… Бес-чув-ствие…

ТЕНЬ. Теперь я поняла…

АНТОНИНА. Так ты пойдёшь за сырками? /Подходит к зеркалу, вжимается лицом в стекло/ Ничего не изменилось… Только как будто бы на меня надели этот чудовищный скафандр… А мне бы бесчувствия хоть чуть-чуть… Один маленький глоточек… Ты посмотри на меня, не бойся…

/Тень отвернулась. От сквозняка золотые птицы сорвались с верёвки и рухнули вниз. Холст уродливо измялся. Тень и Нить замерли./

УЧИТЕЛЬ. Неплохая идея. Можно работать… Нить, хорошо. Почти всё правильно… Когда вы показываете кого то, должна произойти подмена. Вы — уже не вы, не актрисы, изображающие кого то, вы то, что вы изображаете. Это и есть чудо. Что произошло, Нить, когда ты надела пальто?

НИТЬ. Мне стало больно. Даже слёзы навернулись. Думала — не вынесу, но почему-то стала играть.

УЧИТЕЛЬ. Тень, детка…

ТЕНЬ /подбегает к нему/. Да, Учитель?

УЧИТЕЛЬ. Перестань мне подыгрывать… Всё зависит только от твоего показа… Ты поняла?

ТЕНЬ. Думаю, что да…

/ушла насвистывая./

НИТЬ /подходит к нему вплотную/. Как она красиво свистит, ты слышал?

Картина 9.

НИТЬ. Вдох в марте…

/Ленинградский вокзал. Платформа поездов дальнего следования. На платформе побираются цыганские дети: кто-то делает «колесо», а после — бежит с тоненьким голоском и протянутой рукой, кто-то просто слоняется с обрезанным пакетом из-под молока или кефира. Одна девочка накрыла пакет рукой, поднесла к уху. Встряхивает его и внимательно слушает, как звенит мелочь.

Над платформой, над приходящими поездами, над пляшущими детьми царит Старуха в необъятном лоскутном платье. Она вольготно рас — кинулась на цветастых узлах. Ей хорошо. Перед ней — картонная коробка с бумажными, блестящими цветами, похожими на ёлочную мишуру. Старуха дремлет. Только иногда она поднимает тяжёлые лепные веки, чтобы громко, на весь перрон заголосить: «Билеты счастья кому?» и страстно выкинуть вперёд руку с бумажным цветком. Перед ней уже очень давно стоит Учитель.

Это прошлое. Не очень далёкое. Лет семь назад./

СТАРУХА. Сколько можно здесь стоять? Чего ты хочешь? Тебе билет счастья? /запускает руку в коробку, протягивает ему горсть бумажных цветов/ На, купи…

УЧИТЕЛЬ. Нет. Не хочу…

СТАРУХА. Тогда зачем ты здесь стоишь? Час стоишь… Два стоишь… Сколько можно стоять? Ты не похож на отъезжающего…

УЧИТЕЛЬ /показывает на девочку со звенящей коробкой/. Откуда она?

СТАРУХА. Она не наша. Прибилась. А тебе зачем?

УЧИТЕЛЬ. Просто спрашиваю.

СТАРУХА /усмехнулась/. Просто спрашиваю… Просто… /Старуха пошарила рукой в коробке с цветами, достала трубку. Закурила. Внимательно рассматривает Учителя./ Ты что, слышал, как она красиво свистит?

УЧИТЕЛЬ. А что она умеет ещё?

СТАРУХА. Ничего…

УЧИТЕЛЬ. Она может танцевать?

СТАРУХА. Она может умереть…

УЧИТЕЛЬ /девочке/. Иди сюда… Быстро… /Девочка подошла, не глядя ни на Старуху, ни на Учителя. Встряхнула у уха коробку с монетами. Заслушалась./ Хочешь, я заберу тебя отсюда? Пойдёшь со мной?

СТАРУХА. Даже не старайся. Она не будет разговаривать. Не любит. Дай мне пятьдесят рублей и уводи её отсюда, чтобы глаза мои больше её не видели.

УЧИТЕЛЬ. У меня только двадцать пять. /девочке/ Так ты пойдёшь со мной? /Девочка снова встряхнула коробку. Молчит./

СТАРУХА. Двадцать пять рублей за такую девочку? Не может этого быть. Не отдам.

УЧИТЕЛЬ. А как она к вам попала?

СТАРУХА. Откуда я знаю? Взяла и попала… А ты смотри на меня, смотри мне в глаза… Не отводи глаз… /протягивает ему бумажные цветы/ Ты лучше билетики счастья купи у меня недорого… Видишь, какие красивые! Как живые, только блестят…

УЧИТЕЛЬ. Нет… /девочке/ Как тебя зовут? Ты боишься? /Пауза. Смотрят со старухой друг на друга/.

СТАРУХА. Ну, хорошо, мы её нашли! Она сидела на пляже, на лежаке, у самой воды. В другом городе. Не в этом. В Феодосии. Знаешь? Она ела беляш. Его выбросили из кафе покормить голубей. Там много выбрасывали, чтобы их кормить… Вот мы и приходили иногда… А ты хочешь такую девочку забрать у нас за двадцать пять рублей? Ты смотри на меня. Внимательно смотри… /усмехнулась/ Двадцать пять рублей!

УЧИТЕЛЬ. Но у меня больше нет…

СТАРУХА. А я вижу…

УЧИТЕЛЬ /девочке/. Последний раз спрашиваю: пойдёшь со мной? / Девочка впервые посмотрела на него и улыбнулась. Выбросила коробку с монетами, они раскатились по перрону/.

СТАРУХА. А забирай её так! Не хочу смотреть, как она умирает. Только цветок возьми…

/Учитель протянул деньги Старухе. Но она не берёт. Она в ответ протянула ему цветок на медной проволоке — стебле. Оба застыли… Неожиданно девочка подходит к Учителю и бьёт с размаху по лицу. Учитель вздрогнул, как проснулся. Деньги упали в коробку./

ДЕВОЧКА. Ну что ты замер? Отомри… Давай, бери меня на руки… /Обхватывает его руками за шею. Он с лёгкостью её поднимает. Уходят/.

СТАРУХА /вслед/. И зачем ты только кинул деньги в мои билеты счастья? Кто тебя просил? Вспомнишь ведь меня ещё! Не раз вспомнишь… как ангелов вспоминают… А ангелы разные бывают… разные…

Картина 10.

/Всё то же прошлое. Переход с кафельными стенами на площади Трёх вокзалов. Вдоль стен сидят несколько нищих. Учитель несёт девочку через переход. Кто-то из нищих протянул руку, что-то захныкал, попросил./

УЧИТЕЛЬ. Мы скоро придём.

ДЕВОЧКА. А мне-то что? /смотрит на нищих/ Ты лучше им денег дай. Я их всех знаю…

УЧИТЕЛЬ. Я уже всё отдал…

ДЕВОЧКА /читает надпись на стене/. Смерть…

УЧИТЕЛЬ. Ты что, умеешь читать?

ДЕВОЧКА. Да, конечно.

УЧИТЕЛЬ. Нет… Ты просто знаешь, как выглядят слова.

ДЕВОЧКА. С чего ты решил?

УЧИТЕЛЬ. Здесь написано «смотреть».

ДЕВОЧКА. Врёшь!

УЧИТЕЛЬ. Я никогда не вру. И ты перестанешь…

ДЕВОЧКА. Я же сказала тебе: дай денег нищим! Что ты морщишься? Видишь, у них гной на ногах.

УЧИТЕЛЬ. А я сказал тебе: у меня больше нет…

ДЕВОЧКА. Разве ты не знаешь, что если сразу не отдашь то, что попросили, всё равно придут и заберут…

УЧИТЕЛЬ. Я не отдам тебя никому!

ДЕВОЧКА. Разве ты не знаешь, что бывают два рода нищих? Те, которые показывают свои язвы и безобразие тела и через омерзение вымогают деньги? А есть другие, которые сдирают коросты с души и из-за всех сил вымогают любовь… Так вот, я из вторых…

/Кто-то из нищих нежно, щемяще запел./

УЧИТЕЛЬ /смеётся/. Лучше скажи, что написано на дверях?

ДЕВОЧКА /кричит/. «Вход в метро»!

УЧИТЕЛЬ. А вот и нет, кто тебе сказал?

ДЕВОЧКА. Я сама, сама прочитала!

УЧИТЕЛЬ. Это не «Вход в метро», это «вдох в марте».

ДЕВОЧКА. Ты врёшь! Врёшь! Врёшь! Не смей надо мной смеяться никогда…

Картина 11.

Вечер. Танцевальный класс.

НИТЬ /подошла вплотную к Учителю; почти шёпотом/. Так ты слышал, как она красиво свистит?

УЧИТЕЛЬ. Да.

НИТЬ. Зачем ты пугаешь бедную девочку?

УЧИТЕЛЬ. Это ты о себе или о ней?

НИТЬ. Ты действительно решил её выгнать?

УЧИТЕЛЬ. А разве нам плохо было вдвоём? Только ты и я? /Обнимает её в ответ/.

НИТЬ. Почему ты не спишь с кем-нибудь из нас?

УЧИТЕЛЬ. Потому что мне не нужна ни кухарка, ни домработница, которая потом напишет мемуары… Какой борщ я любил, какой пастой чистил зубы… Понимаешь, я ненавижу борщи…

НИТЬ. Тогда что тебе нужно, скажи?

УЧИТЕЛЬ. Только ты и Тень.

НИТЬ. Так ты всё-таки её оставишь!

/Оконное стекло разбивается вдребезги. Кто-то с улицы бросил камень./

Картина 12.

Улица. Сумерки. Учитель бежит за мальчишкой-подростком. На мальчишке чёрная лёгкая курточка с капюшоном. Видно, что Учителю никогда его не догнать. Отрыв слишком велик. Но подросток спотыкается и падает лицом вниз. Подбегает Учитель и с размаху бьёт его. Избивает. Пытается перевернуть, чтобы увидеть лицо. Подросток сопротивляется, закрывает лицо руками и вдруг просит: «Пожалуйста, перестаньте!»

Учитель переворачивает его и узнаёт Тень.

УЧИТЕЛЬ /в ярости/. Да что с тобой такое, Тень?

ТЕНЬ. А вы ещё не поняли, да? /пауза. Учитель молчит, видно, что он борется с собой/ Ну, что, теперь я вас проняла?

Картина 13.

Холод последних дней ноября. Тень одна. Танцует в маленьком скверике Гоголя перед брошенной усадьбой. Кто-то из редких прохожих бросает мелочь, она не замечает. Она танцует. Какие-то движения у неё не получаются, тогда она снова исступлённо повторяет их. Неожиданно она закружилась и упала. Возможно, кто-то из прохожих остановился: «Посмотрите, она без сознания!» или «Она разбилась!» Возможно, ничего этого не было, вообще.

Картина 14.

Учитель во дворе перед домом.

УЧИТЕЛЬ. Я в детстве мечтал свой сон положить в коробку из-под сахара или зимних ботинок и подписать «Нить и Тень», чтобы потом, с годами не забыть… Нить умная. Она поняла, что надо мне. Теперь она знает, что не то, что вокруг, а именно мы и есть жизнь… Только она не делает то, что мне нужно. Девочка-Нить, в чём провинился перед тобой твой бедный учитель? Ты как тот раб, которого призвал Господин обрабатывать поле, и он тут же согласился: «Иду, Господин!», но никуда не пошёл, увильнул от работы… Зачем тогда ты всё поняла, Нить? А Тень, та не поняла ни слова. Она делала только то, что нужно ей, и вдруг оказалось, что всё это нужно мне… Необходимо, как воздух… Пока жив, всё время недоволен жизнью, всё время рвёшься за её пределы, зато когда приходит смерть, яростно цепляешься за жизнь. Значит, Тень и Нить…

/Из соседнего дома выбегает Женщина с вёдрами./

ЖЕНЩИНА. Я всегда знала, что рассыпать соль — плохая примета… Но я не знала, что всё так сбудется… Я сказала мужу сегодня за ужином: «Разберись с ними! Они снова мне угрожали. Ты хочешь, чтобы я боялась ходить через свой собственный двор? Или ты их боишься?» Он ничего не ответил, только с размаху ударил кулаком по столу и просыпал всю соль из чешской солонки. Моя мама подарила мне её на свадьбу. Я закричала, потому что он разбил солонку, а он пошёл и набил морду шофёру, и мне тоже досталось… И повсюду эта соль, соль, соль… /замечает Учителя/ А вы мне за всё, за всё ответите!

УЧИТЕЛЬ. Забыл сказать: этюд назывался «Одиночество».

Картина 15.

Ночь. Танцевальный класс. Нить топит печь остатками паркета. Тень насвистывает. Пытается развернуть холст Антонины с Палашёвским рынком под дождём. На воротах неумело, по-детски «Вход» исправлено на «Вдох».

НИТЬ. А ты красиво свистишь.

ТЕНЬ. Ты только что заметила?

НИТЬ. Нет, ещё вчера…

ТЕНЬ. Ты опоздала.

НИТЬ. Почему?

ТЕНЬ. Потому что сегодня мы расстанемся. А ты так обо мне ничего и не узнала, кроме того, что я умею свистеть и воровать… Знаешь, Нить, и то, и другое можно делать гораздо лучше…

НИТЬ. Ты что, боишься?

ТЕНЬ. Да. Он выгонит меня сразу же после показа…

НИТЬ. Да перестань же ты, наконец, свистеть! Он уже давно всё забыл. У него всё меняется каждые десять минут…

ТЕНЬ. Разве ты не знаешь, Нить, всё, действительно, меняется каждые десять минут. Как же я теперь буду без вас? Я останусь одна… Совсем одна… Скажи мне, наконец, неужели я так плохо танцую?

/Входит Учитель./

УЧИТЕЛЬ. Так, время пошло… Играем «Дневники города». Наблюдение четвёртое. «Бумажные цветы»… Быстро играем! Умно! Я уже устал говорить вам: не сбавляйте темп!

/Выбрасывает охапку бумажных цветов, которые должны были продать Тень с Нитью.

Резко вспыхивает дрожащий, электрический свет. И тут же всё мгновенно изменилось в их маленьком танцевальном классе./

ТЕНЬ. Так, Нить! Где пальто покойной Антонины Ивановны?

НИТЬ. Откуда я знаю? Вчера вечером я повесила его над печкой просушиться после показа.

ТЕНЬ. Так, Нить! Выверни его наизнанку и принеси мне, только живее!

НИТЬ. Как скажешь, Тень! /набрасывает пальто на плечи Учителю. Захлопывает набегу дверцу «буржуйки»./ Искры летят на паркет, на наши бумажные цветы… Мы сгорим, и о нас никто не узнает… /Тень засмеялась/. Ты так смеёшься, как будто бы в последний раз…

ТЕНЬ. А я в последний раз… Вы сами знаете… И сегодня мне нечего вам рассказать… Вот я пошла на Палашёвский рынок продавать цветы, никто не купил… Мне тяжело думать, и я решила — первое, что увижу, то и покажу… Напротив, за прилавком узбеки торговали зеленью. Мне просто понравились их имена…

УЧИТЕЛЬ. Так, Ниссо, иди сюда…

ТЕНЬ. Я давно здесь, Сабид…

УЧИТЕЛЬ. У нас было пятнадцать пучков базилика с утра. Мы продали тринадцать. Где ещё два?

ТЕНЬ. Мы продали всё, что у нас было, Сабид…

САБИД. Где ещё два пучка? Почему ты молчишь, Ниссо?

НИССО. Потому что мне больно… Сначала было спокойно, а теперь стало жечь, как будто что-то подменили…

САБИД. Перестань мне подыгрывать, Ниссо. Лучше покажи, где жжёт?

НИССО. Боль подменили жжением. Теперь чувствуешь?

САБИД. Теперь да…

НИССО /смеётся/. Что ты сделал, Сабид? Зачем ты положил руку на грудь женщине?

САБИД. Дрянь, ты всегда извернёшься… Где два пучка базилика?

НИССО. Хорошо, признаюсь! Видишь ту девочку с крашеными цветами? /указала на Нить/ Она как мёртвая стоит под дождём… Я отдала ей два базилика и вчерашний лаваш. Хочешь, попроси их назад. Она вернёт…

САБИД. А где полкило арахиса, оставшегося с воскресенья?

НИССО. Я отдала его голубям… Да что с тобой, Сабид? У нас ещё сельдерей и тархун, сушённый инжир и урюк…

САБИД. Не смей называть меня Сабид… Я тебе — господин…

НИССО /засмеялась/. Нет господина надо мной кроме Господа Бога…

САБИД. Я не спал всю ночь…

НИССО. Я знаю, господин.

САБИД. Я пытался подсчитать нашу прибыль, а мы в минусе, Ниссо…

НИССО. А мне всю ночь снился Ташкент…

САБИД. И если мы с тобой, Ниссо, потеряем этот прилавок, у нас больше не останется ничего…

НИССО. А мне снился Ташкент и наш университет, как будто бы вы читаете лекции по арабской поэзии, профессор…

САБИД. Ты должна быть как все, Ниссо! Ты не должна выделяться на этом рынке… Ты не должна притягивать к себе внимание! И я сказал тебе, как меня называть!

НИССО. Да, господин…

САБИД. Нам больше некуда вернуться, Ниссо…

НИССО. Сегодня была первая ночь после Ташкента, когда я выспалась…

САБИД. И даже если мы будем работать за полцены на этом рынке, нам нужно держаться этого места, Ниссо… Мы должны быть в прибыли хотя бы чуть-чуть…

НИССО. Разве ты не знаешь, Сабид, что любовь есть источник Божественного огня в сердце?

САБИД. Замолчи, Ниссо!

НИССО. Разве ты не знаешь, Сабид, что Господь сделал двухстороннюю лестницу и на её вершине поместил счастье!

САБИД. Последний раз говорю тебе, Ниссо, лучше замолчать и дождаться вечера…

НИССО. И я была на вершине этой лестницы всю сегодняшнюю ночь, и только под утро мне приснился сон о человеке, укротившем свой навс…

САБИД. Глупая Ниссо, мы всё потеряем! Почему ты не слышишь меня?

НИССО. Тот человек стоял посреди пустыни и держал на привязи, на железной цепи чудовище с пенящейся пастью. Оно было безобразно, но оно боялось его. Оно скулило и пыталось облизать его ноги.

САБИД. Только я сказал тебе замолчать, как ты рассказала всё, что знала! Почему?

НИССО. Потому что вы никогда не любили меня.

САБИД /бьёт её наотмашь по лицу/. Пошла вон, дрянь! Я справлюсь и без тебя!

НИССО. А кто же будет стоять рядом с тобой и продавать всю эту зелень? /дразнит его. Перегнулась через прилавок, кричит/ Базилик, укроп, петрушка… Зелень свежая! В полцены… Зачем вы так сильно ударили меня, профессор?

/Неожиданно Тень прервалась и заплакала./

УЧИТЕЛЬ. Почему ты остановилась, Тень?

ТЕНЬ. Потому что мне больно…

НИТЬ. Почему ты замолчала? Всё шло хорошо…

ТЕНЬ. Потому что, когда мы с тобой занимались, я больно расшибла коленку…

УЧИТЕЛЬ. Ты же сказала, что это случилось на рынке…

ТЕНЬ. Нет…

УЧИТЕЛЬ. Я запретил тебе врать!

НИТЬ /с усилием/. А мы вот соврали, прости…

УЧИТЕЛЬ. Так что с твоей ногой, Тень?

ТЕНЬ. Откуда мне знать. Посмотрите сами!

УЧИТЕЛЬ /опускается перед ней на колени/. Просто нужна тугая повязка.

ТЕНЬ. И всё? И можно будет танцевать?

УЧИТЕЛЬ. Да, завтра можно будет танцевать…

ТЕНЬ. У нас будет завтра?

УЧИТЕЛЬ. Скажи мне, Тень, как твоё настоящее имя?

ТЕНЬ /смотрит на Нить/. Ну, Вера… А вам-то что?

УЧИТЕЛЬ. Завтра, Вера, мы выпускаем спектакль… Ты поняла?

ТЕНЬ. Да, только никто не придёт…

УЧИТЕЛЬ. Завтра ты, я и Нить будем играть «Дневники города», и у нас будет успех. Ты поняла?

ТЕНЬ /тихо/. Да, Учитель!

УЧИТЕЛЬ. Спектакль готов. И вы полностью готовы, чтобы показать его… Завтра начнётся совсем другая жизнь… Мы родились в новую жизнь… С днём Рождения, Вера!

ТЕНЬ /тихо/. Я так рада, Учитель.

УЧИТЕЛЬ. Нить, объясни ей. Она не понимает!

НИТЬ /холодно/. Вы стоите перед ней на коленях, и я даже не могу подойти…

УЧИТЕЛЬ. Я же сказал: объясни ей!

НИТЬ. Завтра всё будет иначе… Завтра мир поменяется вокруг нас. У нас будет успех. Может быть, даже слава. Может быть, у нас будет свой театр… У нас начнутся поездки и выступления… И всё то, о чём мы с тобой мечтали здесь, в этом классе, сбудется… Ты поняла?

УЧИТЕЛЬ. Мир ещё раз поменяется, Вера!

ТЕНЬ. Как после ваших «замри», да, Учитель?

НИТЬ. Да.

ТЕНЬ. Я не знала раньше, что после ваших «замри» всё становится иначе… Я думала, что это как детская игра и по началу не поспевала за вами… А потом я вспомнила, как однажды видела море и волны, моя бабушка гадала на пляже перед турецкой кофейней…

НИТЬ /напряжённо/. Что ты хочешь сказать?

ТЕНЬ. Мне не нравится думать, и я перестала. Просто делала всё, что вы говорите. Я стала вашей тенью, Учитель… Я так мечтала успеть, но я не успею…

НИТЬ. Что ты не успеешь, Вера?

ТЕНЬ. Я не успею сыграть в вашем спектакле…

УЧИТЕЛЬ. Ты шутишь, Тень? Прости, я знаю, что измучил вас с Нитью… Всё было во мне, не в вас. Вы всё делали прекрасно.

ТЕНЬ. И даже вчера, когда вы сказали повторять за вами?

УЧИТЕЛЬ. И даже вчера.

ТЕНЬ. Но я не успею сыграть в вашем спектакле, потому что завтра я уезжаю в Бостон в танцевальную школу. Ровно на год… А там — посмотрим…

УЧИТЕЛЬ. Тень, мы лучше, чем Бостон… Ты пошутила, скажи?

ТЕНЬ. Я пошутила…

УЧИТЕЛЬ. То, что я могу тебе дать, не даст ни одна танцевальная школа… Ты слышишь?

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов