ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня среда, 02 апрел¤, 2025 год

ОНИ СОШЛИСЬ,

КОСА И КАМЕНЬ…

(О том, как пообщались

Игорь Губерман и Наталья Хаткина)

Их недолгое общение произошло в донецком кафе «Бард» 16 января 2003 года, куда пришли местные интеллектуалы на встречу с прославленным Омаром Хайямом нашего времени.

Накануне, за рюмкой водки, Игорь Миронович, узнав, что я филолог, полушутя посетовал, что филологи почему-то обходят вниманием его персону, на что в ответ я полу- серьезно предложил завтра же устранить эту несправедливость.

Общения — в смысле духовной или душевной общности — не получилось. Донецкие филологи обращались к мэтру так, словно они на научной конференции, а мэтр отвечал, словно он в концертном зале.

Среди пришедших на встречу и задававших вопросы была и Хаткина, тоже, между прочим, филолог.

Н. Хаткина. Вы себя позиционируете как человека легкомысленного, несерьезного, даже в сегодняшней беседе. Но поскольку была просьба хвалить, то можно сказать, что вы на самом деле глубокий философ с очень определенной системой ценностей и с пиететом к этим ценностям. Но подается это в такой форме, что — я сильно подозреваю — на заре вашего творчества вам неоднократно говорили (те, которые говорят о ценностях, только складывая ручки и возводя очи горе), что у вас нет ничего святого…

И. Губерман. И сейчас говорят.

Н. Х. Мне хотелось бы узнать о ваших отношениях с критикой и, может быть, с литературоведами в штатском.

И. Г. Ласточка, вас же просили хвалить, а вы вопросы задаете… Я не очень понимаю слово «позиционировать», но если я его понимаю правильно, то здесь нет ни позы, ни позиции… Я действительно человек легкомысленный, что доставляло массу неприятностей моей жене (сейчас я уже состарился — сейчас полегче).

А что касается критиков, то у меня никаких с ними нет взаимоотношений: критики меня просто не замечают. Не знаю ни одной о себе критической статьи. В российской прессе. Ну, интервью — но это не в счет. А критических статей не было.

Нет, была одна, в Киеве, одна журналистка написала. Она написала, что все считают меня грубияном, ничего святого, но она рассказала, как мы шли, втроем, по обледенелому Киеву, и я через каждые пять минут говорил: «Девочки, не на.бнитесь…» (Смех).

Обо всех пишут, а обо мне — нет, и это счастье. Я вам правду говорю. Ну, напишет кто-нибудь глупость (хорошо ведь все равно не напишет) — обидишься, огорчишься, а так — живешь себе спокойно. Знаете, как еврей, который уцелел на погроме: с одной стороны, ужасно рад, что уцелел, а с другой стороны — немножко обидно, что не заметили. (Смех).

Поверьте, есть у меня святость. Я даже могу стишок об этом прочитать. Можно?

Вот живет он, люди часто врут,

все святыни хая и хуля,

а меж тем я чист, как изумруд,

и в душе святого до х…

Н.Х. Я заметила, что вам не нравится, когда ваши стихи с ненормативной лексикой кто-нибудь редактирует. Что это для вас — поэтизмы, как, скажем, у Пушкина и Лермонтова (как «десница», «шуйца» — что украшает стихотворение) или совершенно нормальный язык? Судя по киевской беседе, наверное, скорее второе, чем первое.

И. Г. Да, абсолютно нормальный язык, естественная часть великого и могучего, правдивого и свободного…

(Дикое поле. — № 3. — 2003).

По поводу этой встречи Наташа мне написала:

«А наша самая главная ошибка в общении с Губерманом заключается в том, что кое-кто старался умничать, а ему просто надо было налить водки! Он же мастер застольного выпендрежа, а вовсе не глубокий философ. Личность известная, но, на мой взгляд, крайне пустая. И в его гариках, по старому определению: что его-то пошло, что хорошо-то не его».

Игорь Миронович тоже был удручен:

«Полтора часа, пока я одиноко сидел в специально выставленном кресле, протекли довольно вяло и занудливо. Занудливо и вяло выступили несколько женщин разной степени молодости, я закис и квело отшучивался, общего разговора не получалось»…

Хаткина, когда я попросил прокомментировать его воспоминания, ответила так:

«О Губермане я совершенно не хочу говорить. Ну, Губерман и Губерман. Не понимаю, чем его могла оскорбить мысль о том, что с ним лучше потрепаться за столом. Он же сам признался, что беседа с филологичками на него наводит скуку. Что касается дам „разной степени молодости“, то чего он хотел — чтобы на него напала стая юных гурий и замучила оральным сексом? Прости, Господи.

По существу — только одно было замечание: насчет заимствований. Зарифмовать чужую шутку или анекдот для профессионала — пара пустяков. А Губерман — профи, наглый и холодный. Что отнюдь не умаляет его заслуг в советскую эпоху».

Вот, собственно, и вся история о том, как встретились и разминулись два незаурядных поэта. Что еще к рассказанному добавить? Разве только фотографию с того памятного вечера.

А.К.

����, ���������� * ���������, ���������� ���������!

���� ���*
������
�����*
mailto:
HTTP://
��� �����������* �������� ��������