ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня четверг, 21 ноября, 2024 год

ВТОРОЙ ГОЛОС. Да он с утра, небось, пьяный… Мозги уже набекрень от своих опусов. Пошли отсюда.

ГОЛОС. Эй, драмодел! Мы намучились, пока тебя нашедши. Открывай давай, а то отрава стынет.

ДРАМАТУРГ, помедлив, идет в прихожую, открывает. Входят NN. и N. Оба похожи на бомжей. N. бегает по комнате, согревается, делает зарядку, стонет. Потирает ладошки, нос, уши. NN. дает ДРАМАТУРГУ бутылку вина.

NN. На. Согрейся. (Садится в кресло, берет со стола лист, читает.) О, Г-ди, все одно и то же, одно и то же… Лето, вечер, дача… Маня любит Саню, Саня любит Ваню, Ваня любит баню (Бросает.) Че стал столбом, давай стаканы или рюмки, че там у тебя есть, садись. ВТОРОЙ ГОЛОС. Да он с утра, небось, пьяный… Мозги уже набекрень от своих опусов. Пошли отсюда.

ГОЛОС. Эй, драмодел! Мы намучились, пока тебя нашедши. Открывай давай, а то отрава стынет.

ДРАМАТУРГ, помедлив, идет в прихожую, открывает. Входят NN. и N. Оба похожи на бомжей. N. бегает по комнате, согревается, делает зарядку, стонет. Потирает ладошки, нос, уши. NN. дает ДРАМАТУРГУ бутылку вина.

NN. На. Согрейся. (Садится в кресло, берет со стола лист, читает.) О, Г-ди, все одно и то же, одно и то же… Лето, вечер, дача… Маня любит Саню, Саня любит Ваню, Ваня любит баню (Бросает.) Че стал столбом, давай стаканы или рюмки, че там у тебя есть, садись.

NN. достает из холодильника колбасу, сыр. Сбрасывает бумаги со стола, кладет продукты, режет их на куски. N. находит в буфете чистые стаканы. ДРАМАТУРГ стоит неподвижно с бутылкой вина в руке.

NN. Он нас в упор не узнамши. Морду ему, что ли, набить

N. Да ну… Давай выпьем — и домой. И так, я вижу, вечер испорчен.

NN. отбирает у ДРАМАТУРГА бутылку, ловко открывает, разливает, садится рядом с N-ом.

NN. Долго тебя ждать!

ДРАМАТУРГ, наконец, выходит из оцепенения, садится поодаль на диван.

Ну и хрен с тобой. Будь! (Пьют, закусывают.) Я так понимаю, он еще под впечатлением… Никак из крызыса выйти не может. N. А может, и не говорить ему ничего, а? Пусть помучается. Пусть в темячке поче-ешется — чего это, скать, среди ночи к нему два клоуна приперлись? А?! (Хохочет, разливает, пьют) Надо было сразу этому типу на остановке загнать. Просил ведь!

NN. (серьезно). Тот тип мне не понравился. Бездарность.

N. (кивает на Драматурга). А этот — лучше

NN. Но-но! Друга мово — не тронь! Он еще… (пьет) он еще весь мир удивит…

N. Удавит…

ДРАМАТУРГ тем временем пытается незаметно набрать телефон.

Эй, ты че делаешь, комик? Зачем милицию… (Набрасываются, привязывают его к стулу.) Ид-диот! Это мимо сюжета. Ух ты, ханурик! Это нам вместо спасиба, да? (Замахивается.) Рабье семя!

N. А ну признавайся, признавайся!

ДРАМАТУРГ. В чем?

NN. и N. засмеялись.

N. Раскололся, наконец! Вот все вы такие! Пока к стулу не привяжешь…

ДРАМАТУРГ. Ах, ты, хамло! Плебс! В чем я должен тебе признаться

N. О-о-о! (через паузу, совершенно иным тоном.) Насчет плебса вы напрасно. Ваши предки еще вокруг костров плясали, когда мои уже читать-писать умели. Прадед ваш, царствие ему небесное, в брянских лесах лыко на лапти драл, прабабушка скот у барина пасла. А у меня, прошу прощения, все сплошь из духовенства…

NN. А признаться надобно в одной маленькой детали. Не волнуйтесь, речь не о деньгах, что под яблонькой зарыты. Речь, собственно, вот о чем…

N. Как изволили сегодня почивать

ДРАМАТУРГ. Че?

NN. Через плечо. Сны сегодня какие видел, трагик

ДРАМАТУРГ. Сны?

N. Да, сны. Что тебе снилось, крейсер Аврора?

ДРАМАТУРГ. Крейсер

N. Ну пьян, че с него возьмешь. Не видит, не слышит, не понимает. Оставь его. (идет к столу, наливает в стаканы.) Давай вздрогнем да ляжем спать. Толку с него все равно сегодня никакого. (NN. подходит к столу, оба пьют.)

NN. (жуя). А как же… величие замысла… и все такое…

N. А на хрена оно ему? У него и так все есть.

ДРАМАТУРГ. Павлин.

NN. и N. переглядываются.

NN. Кто павлин?

ДРАМАТУРГ.

Павлин снился. Сегодня под утро снился павлин. (Пауза.) Ей Б-гу.

NN. Павлин по Фрейду что?

N. Пустые хлопоты. А что он делал, павлин? Зерно клевал, или перья распускал

NN. Или с павлинихой трахался

ДРАМАТУРГ (не сразу). Клевал. Но не зерно.

N. А что?

ДРАМАТУРГ (помедлив). Свиток… Или рукопись…

NN. и N. вновь переглядываются.

N. Которая горит, но не сгорает

ДРАМАТУРГ. Нет, она не горела. Просто лежала на земле такая… такой… манускрипт… В трубку свернутый. А павлин его клевал, драл когтями… Я пытался его спасти, или хотя бы текст разобрать, но этот жирный индюк не пускал меня. Он был огромный и злобный, этот страус.

NN. Павлин. Чей был манускрипт? Твой?

ДРАМАТУРГ. Не знаю. Нет. Не мой.

N. И ни слова не разобрал

ДРАМАТУРГ. Ни слова.

NN. (наливая). Выпей. (Подносит стакан к губам Драматурга, тот жадно пьет.)

N. А потом что снилось? Ну вот, перед нашим приходом

ДРАМАТУРГ. Потом? (Мучительно напрягается.) Н-ничего…

NN. Вспомни.

ДРАМАТУРГ (думает). Нет. Ничего.

ПАУЗА

N. Ну, на нет и суда нет. (Вытаскивает из-за пазухи рукопись, перевязанную веревкой. Развязывает, аккуратно раскладывает на столе.) Глянь, не эта ли

ДРАМАТУРГ. Нет. Та была из пергамента. С латынью.

NN. и N. (перебивая друг друга). С латынью? Точно с латынью? Как ты понял, что это латынь? Ты же не видел слов! Ты сам так сказал!

ДРАМАТУРГ. Да, слов я не видел. Но почему-то знал, что это латынь. Во сне ведь так бывает. Я знал, что это… ну что-то вроде индульгенции. Для отпущения грехов. N. Так-так. Это мне нравится. Индульгенция… Ха-ха. Это хорошо!.. (Бегает по комнате, что-то мурлычет.) Ну, ладно. (Достает из кармана нож, подходит сзади к Драматургу, тот напрягается. Помедлив, разрезает веревки.) Почитай пока. А мы вздремнем. Утомил ты нас. Зануда. (Валится на диван, NN. пристраивается в кресле. Оба тут же начинают храпеть.)

ДРАМАТУРГ. Эй, чудики… Ид-диоты… Чумовые… И главное — морды такие знакомые… Не могу вспомнить (пытается читать рукопись.) Но здесь же не по-русски…

Затемнение

Картина 2.

Утро. ДРАМАТУРГ спит на стуле, головой в рукописи. N. и NN. завтракают за отлично сервированным столом. Оба — во фраках. Их манеры безукоризненны, речи — утонченны.

N. По-моему, он ничего не понял.

NN. По-моему, тоже. Но сон — в руку.

N. Ну и что? Разве это обстоятельство сдвинуло дело хотя бы на йоту? Вы же сами были свидетелем.

NN. Мне кажется, уважаемый коллега, что вы слишком торопитесь. Надо потерпеть.

N. Нет, Энтони, вы метите мимо цели. Лучше подарите рукопись какому-нибудь студенту, младому, незнакомому…

NN. It`s very problem… Если не он-то кто? Do you know

N. No… А вы — yes

NN. (подумав.) Во всяком случае, я попробую найти его слабое место. И вы мне в этом поможете.

N. (нехотя). Постараюсь…

NN. Вот и замечательно (разливает вино.) За удачу, Билл.

N. И за дачу… (чокаются, пьют, закусывают.) Только зря вы меня не слушаете. Я же не вчера родился…

NN. Дорогой мой, талант состоит не только в умении воспроизводить нечто неповторимое. Талант — это еще способность скрывать… Что ты — талант.

N. Не будет он ни вскрывать, ни раскрывать.

NN. Чому

N. Бо тямы н. э. мае.

NN. Куда ж она делась, тяма-то?

N. Была, да сплыла. В Лету уплыла.

NN. (задумался). А я ему… я ему крючок дам. Он ее обратно выловит.

N. Это вам не рыба (глодает кость.) И не мясо. Точнее, это было рыбой, да, слава Б-гу, от нее остались рожки да ножки. Вот (показывает кость.)

NN. (берет кость, рассматривает). Хороший был индюк.

N. Павлин.

NN. Кстати, о птичках. Давайте нашему претенденту золотое перо вставим.

N. (оживляясь.) То есть, пощекочем его? Пером? Давайте!

N. и NN. подходят к спящему ДРАМАТУРГУ.

NN. (нежно, на ухо Драматургу). Сынок, проснись… Уже утро… Тебе ведь сегодня в школу, в первый класс… (Драматург улыбается во сне, тонень — ко стонет.)

N. (вдруг рявкает). Ррота, подъем!!! (Драматург, вздрогнув, широко раскрывает глаза. Учтиво.) Что, замерзли, южный житель? Не желаете ли парной отведать

NN. Вам по-белому или по-черному? А? Что ж вы приумолкли, соловей, певец любови

N. (приставляет к его горлу столовый нож, ласково.) Ну, положа руку на сердце, — есть или нет

ДРАМАТУРГ (в ужасе). Вы… вы…

N. Что «мы-мы», есть, говорю, или нет

ДРАМАТУРГ. Что… есть… чего… нету…

N. Вдохновение, рифмоплет!

NN. (укоризненно, N-у). Ну-ну-ну…

ДРАМАТУРГ. Я… не понимаю…

NN. Ну, все, оставьте, оставьте… До смерти человека напугали…

N. Я напугал?! Кто хотел ему вставить, не вы?!

NN. Но я же золотое хотел… А вы-то… Кто ему на ухо кричал: «Рота, подъем!»

N. (аккуратно кладет нож на стол). Ни пошутить, ни поиграть… Вот и беседуйте с ним. А мне неинтересно (берет со стола рукопись, Драматургу.) Вы хоть что-нибудь поняли тут, а, щелкопер? Хоть одну строку прочитали ДРАМАТУРГ. Я не понимаю языка.

NN. То есть как?! Сами заказывали латынь — и на тебе!

ДРАМАТУРГ. Здесь много пустых страниц… Они пронумерованы, но почему-то пустые…

NN. И что же

ДРАМАТУРГ. Ну… я не знаю… Что вы хотите от меня услышать

N. Хотим услышать, хороша рукопись или нет.

ДРАМАТУРГ (мучительно раздумывает). Наверно…

N. Что ж вы лукавите? Вы ж языка этого не знаете. Или знаете ДРАМАТУРГ. Отдельные слова…

ПАУЗА

NN. (ободряюще). Ну… ну… Смелее…

N. (светски.) Не бздите…

ДРАМАТУРГ. …показались знакомыми…

N. …и…

ДРАМАТУРГ. …и… и мысль пришла… ни к селу, ни к городу…

NN. Уже хорошо!

N. Как пришла, так и ушла…

NN. Тс-с, тихо… (ободряюще.) Ну-ну

ДРАМАТУРГ. …подумалось мне почему то, что бывает в жизни такой момент, когда ты считаешь, что — вот он, твой звездный час! — однако, нет, ошибка, — он уже давно позади, и когда ты его проскочил — черт его знает!

N. (угрюмо). Эт точно.

ПАУЗА

NN. Ну ладушки. Понимаете, в чем дело, маэстро… Мгновение тем и прекрасно, что оно неостановимо. Остановите его — и наступит смерть. Вот, взгляните на часы (берет Драматурга за запястье.) Видите? Как цифирьки мелькают — 6, 7, 8, … Но пока мы с вами беседуем, пока я произношу эти слова, видите — уже 20, 21, 22… Где Прошлое, где Настоящее, где Будущее? Да нигде. Будущее перетекает в Настоящее и затем — в Прошлое.

N. Разрешите, коллега.

NN. Да-да, пожалуйста (уступает ему место напротив Драматурга.)

N. А все дело в том, мэтр, что Будущее, Настоящее и Прошлое существуют одновременно. ВСЕГДА. Посему вопрос о звездном часе совершенно неактуален. Как неактуальна пожелтевшая листва. Ведь когда-то она была зеленой. Шумела, наводила тень на плетень, сосала из солнца хлорофилл. А потом отцвела и опала. Ну и что же? Придет весна, все начнется сызнова. Не печальтесь. Вы его действительно упустили. 20 лет назад. Вчера. Сегодня. Завтра тоже упустите. И через 20 лет…

ДРАМАТУРГ. Я могу задать один вопрос

N. Зараз. Дай доскачу до конца (выдерживает короткую, но выразительную паузу.) Так вот это ВСЕГДА и дает возможность дважды вступить в одну и ту же реку. Все. Теперь слухаем.

ДРАМАТУРГ. Кто вы?

NN. и N. (по-пионерски рапортуют). Мы — твои друзья!

ДРАМАТУРГ. Да, ваши лица мне очень знакомы… И все это похоже на какой-то глупый студенческий розыгрыш… Мы не учились вместе

N. Нет.

ДРАМАТУРГ. Работали

NN. Нет-нет.

ДРАМАТУРГ (задумывается). Но… судя по рукописи, вы… м-м… какие-то научные работники…

N. Ох, ты, горюшко…

NN. (с улыбкой сочувствия). Дорогой мой, как можно судить по рукописи, которую вы не прочли

N. Мы эту рукопись, между прочим, нашли в мусорном баке…

NN. Увы.

ДРАМАТУРГ. Ну, а вы-то знаете, что в ней

NN. Допустим.

ДРАМАТУРГ. Зачем же вы меня так мучаете? Объяснили бы толком! Я ничего не могу понять!

N. Мы мучаем?! Это вы нас мучаете! ДРАМАТУРГ. Ну, хорошо… (пытается нащупать какую-нибудь опору в беседе.) Что означает этот разговор о настоящем, прошлом

NN. Проверку на вшивость. Хотели вам павлинье золотое перо вручить, да не получилось (вздыхает, берет рукопись, подходит вплотную к Драматургу. Паташон становится сзади.) Рукопись-то эта — ваша. ДРАМАТУРГ. Моя?!

NN. Ваша-ваша. Озеро в Италии помните

ДРАМАТУРГ. Озеро? В Италии? Н-нет…

NN. Лодочку, бокал вина

ДРАМАТУРГ. Я никогда не был в Италии!

N. Были-были. Вы забыли. Рукопись эту вы оставили в лодочке.

NN. А сами… (вздыхает) сами стаканчик винца опрокинули и — фьюить! — глубоко нырнули в озеро…

N. …чтобы вынырнуть через 400 лет.

NN. Вот мы ее и принесли хозяину. А вы ее не узнаете.

ПАУЗА

ДРАМАТУРГ. Вы хотите сказать… что 400 лет назад… я жил в Италии… и был… и был писателем

NN. Непризнанным.

ДРАМАТУРГ осторожно берет рукопись, листает. NN. и N. деликатно от — ходят в сторону, понимая торжественность момента.

ДРАМАТУРГ. И поэтому я покончил собой

NN. и N. сочувственно кивают. ДРАМАТУРГ продолжает листать.

(в отчаянии.) Но убейте меня, если я хоть что-нибудь помню!

NN. А — «отдельные слова»

ДРАМАТУРГ. Н-ну… (N. учтиво подает ему словарь.)

N. Мы, пожалуй, проветримся. Чао, бамбино.

NN. Арриведерчи. Просвещайтесь. Ученье — свет.

N. А неученье — культпросвет.

ДРАМАТУРГ отрывает глаза от рукописи. NN. и N. в смущении расшарки — ваются и выметаются из комнаты. ДРАМАТУРГ в смятении садится на диван.

Затемнение

Картина 3.

ДРАМАТУРГ лежит на полу в беспамятстве, в ворохе страниц. За дверью слышен чей-то смех, говор. Вваливаются NN. и N. Они оба в гитлеровской форме. У NN. на груди баян, у N. — балалайка.

NN. и N. (играют и поют с немецким акцентом):

Люблю, друзья, я Ленинские го-оры…

Запнулись, увидев лежащего ДРАМАТУРГА. На цыпочках подходят к нему.

N. Майн готт! Не вынесла душа поэт…

NN. М-да. Моя душа — этот поэт (приподымает голову Драматурга.) Зря мы его обидели, Вилли.

N. Чем?

NN. С этим культпросветом. Он ведь его до сих пор стесняется.

NN. вытаскивает из-за пазухи павлинье золотое перо, щекочет ноздри ДРАМАТУРГУ. Тот чихает.

ДРАМАТУРГ. У-э а-а-а-ы-о…

NN. Вас ист дас? Чего изволите

ДРАМАТУРГ (внятно). Му-зе за-ма-за-ли рот.

N. Ого! Это круто…

NN. (Драматургу). Энтшульдигэн. Кто, простите

ДРАМАТУРГ. Хер ее знает (отключается).

ПАУЗА

N. Ну, хорошо. Давай сначала песню допоем. А потом уж чего-нибудь надумаем. (Садятся на стулья, поют):

Люблю, друзья, я Ленинские горы,

там хорошо встречать рассвет вдвоем —

видны Москвы чудесные просторы

с высоких круч на много верст кругом.

Стоят на страже звезды золотые,

и над Кремлем — рассвета синева.

Надежда мира, сердце всей России —

Москва-столица, моя Москва!

ПАУЗА

NN. Есть еще один способ.

N. Какой

NN. Прикинуться золотой рыбкой.

N. М-м… Думаешь, сработает

NN. Да. Тайное желание у него ведь все равно есть. Я уверен. Это его взбодрит…

N. Я в сомнении, майн фройнт.

NN. А ты не бойся, не бойся… (Забегал по комнате, порылся на столе, взял стакан.) Ахтунг! Видишь, от попойки осталось? (Оба внимательно рассматривают стакан на свет.) Вот, вот… Помадка недешё-ёвая… Нижняя губка полная, чувственная… Верхняя… ммм… чуть вздернута… Характер капризный, упрямый… Эта фрау что-то просиль у него…

N. А сама не даль…

NN. И он не даль…

N. Потому он и не даль, что она не даль…

NN. М-мстительный… И ж-жадный…

N. Куда ты меня привел, Антуан? Он же не готов! Он не осилит этой задач. Ему будет капут. От стыда.

NN. Э-э… (Подходит к спящему Драматургу, что-то шепчет ему на ухо, тот улыбается во сне, причмокивает губами, вздыхает.) Так, диагноз ясен. Битте!

Свет меркнет. В темноте оба идут, спотыкаются, ругаются, хохочут… Слышен скрип двери — и тишина. Чуть светлеет. ДРАМАТУРГ по-прежнему валяется на полу, а на диване… лежит обнаженная МАХА — необъятная, про- стоволосая, с огромной грудью и бедрами. Она шлепает ногой по полу и напевает: «Покохала, покохала я до болю молодого, молодого скрыпаля…»

Задевает несколько раз ногой руку ДРАМАТУРГА. Тот стонет, приподнимается, тупо оглядывает комнату, замечает МАХУ. Долго вглядывается.

ДРАМАТУРГ. Ты кто?

МАХА. Дед Пихто. Я — Муза твоя.

Тащит его на диван. ДРАМАТУРГ сопротивляется. МАХА с размаху валится на него.

Затемнение

ДРАМАТУРГ. (во тьме.) Ой! Мама! Мамочка-а!..

Картина 4.

На диване лежит спящий ДРАМАТУРГ. NN. и N. сидят рядом. Теперь они одеты в форму спасателей МЧС.

NN. (будит Драматурга, ласково). Ну? Как?

ДРАМАТУРГ. (сонно.) Что?

NN. Катарсис был?

ДРАМАТУРГ. А?

N. Был катарсис, придурок?

ДРАМАТУРГ. Вы все про это… Нет, не было (поворачивается на другой бок.)

NN. (хватает со стола нож, бросается на Драматурга). Убью мудака!

N. (перехватывает его, валит на пол). Тошка, ты что, совсем охренел?

(Борются.)

NN. (рыдает в истерике). Илюха, я больше не могу!.. Гад!.. Сволочь!.. Сколько он мне крови попил! Я ему такие тайны по ночам нашептывал, а он… (вырывается, подбегает к книжным полкам, кромсает ножом книги.) Зачем, кому они нужны, эти мысли, фразы, сентенции?! Сотни талантливых идиотов орали в пустоту — для чего, для кого? Их всех поглотило равнодушие, понимаешь?! Пус-тота! Вакуум! И этому кретину тоже ничего не нужно!

Вдруг он застывает. Его явно заинтересовал какой-то фолиант. Он начинает его листать, постепенно зачитывается. N. осторожно вынимает из его руки нож, прячет в карман.

Гляди-ка! Я и не знал, что… (вздыхает, захлопывает книгу. Философски.) Но, впрочем, это ему уже не поможет (ставит книгу на полку, садится в кресло.) Что ж нам с тобой делать?

N. (собирая с полу листы). А может — ну его? Пойдем… куда-нибудь…

ДРАМАТУРГ. Откуда вы про яблоньку знаете? (Пауза.) Шурка сказала

N. Да. Шурка. Кто такая Шурка

ДРАМАТУРГ (N-у). Не надо, я сам.

N. Поздно (запихивает листы за пазуху.)

ДРАМАТУРГ. Вы что, не оставите мне это

N. А на фига оно тебе. Пускай свои мыльные пузыри (разливает остатки вина, пьет. NN. не притрагивается.) Пока, мученик.

ДРАМАТУРГ (неожиданно бодро вскакивает). Нет-нет! Пожалуйста, не уходите! Я узнал вас! Вы учились на два курса старше меня! Вы всегда ходили вдвоем, и всегда вот так шутили. Ну конечно! О вас же легенды ходили по институту. То преподавателя напугаете какой-нибудь телеграммой, то пожарную в институт вызовете… Ректору в пальто мышь засунете… Я прекрасно вас помню… (старательно смеется.)

NN. и N. (тоже стараются вовсю смеяться, наперебой). Да, молодость, молодость… А помните, у вас еще очки заграничные пропали? Это мы у вас их стырили, ха-ха-ха!

ДРАМАТУРГ (смеясь). Правда?

NN. и N. (заливаясь). Правда! Мы потом очки эти на нос памятнику нацепили, помните — памятник такой, возле корпуса? И никто не заме- тил, ха-ха-ха! Может, до сих пор они на нем торчат, ха-ха-ха! Надо бы сходить, взглянуть!

ДРАМАТУРГ. Ха-ха-ха!

NN. и N. Или история с велосипедом? Папа вам купил велосипед. Вы на нем приехали в институт — покрасоваться, а его — тю-тю-ю! Это тоже наша проделка. Нас пригласили в Габрово на съезд дуралеев, а ехать было не на что — вот мы и воспользовались вашим транспортом. Доехали с ветерком, правда, опоздали на неделю, но погуляли-и… Какие девочки…

ДРАМАТУРГ (кисло). А потом… куда девался мой транспорт

N. А черт его знает… (NN-у) Ты не помнишь

NN. Не-а… А-а, ты ж его подарил!

N. Кому

NN. Да той, длинноносой… м-м-м… длинноногой…

N. Ну, че врешь, че врешь! Сам загнал его за две бутылки водки, пока я спал!

NN. Когда, где?

N. В звезде! Стрелочнику, у которого мы ночевали.

NN. Сам ты стрелочник!

Тузят друг друга, испуганный ДРАМАТУРГ пытается их разнять. Вдруг они, как по команде, прекращают драку.

(Очень серьезно.) А потом мы оба из института исчезли. Навсегда. Неизвестно куда. Да?

ДРАМАТУРГ. Ну да…

NN. Да нуу?! (N-у, негромко.) Некуда идти, дуся моя. Не к кому. Кто погиб, а кто уехал. Он один остался, понимаешь? Вся теперь надежда на этого засранца.

ДРАМАТУРГ (N-у, неуверенно). Вы… Славик?

NN. Стасик.

ДРАМАТУРГ. Да-да (NN-у.) А вы… м-м-м… Марик!

N. Гарик. Я.

ДРАМАТУРГ. То есть…

NN. Ну, он Гарик, а я…

N. Славик. Он.

ДРАМАТУРГ. Я и говорю…

NN. Стасик. Я.

N. Он же сказал — Славик.

ДРАМАТУРГ (обрадованно). Да, конечно…

N. Ты сказал — Марик!

ДРАМАТУРГ (запутавшись). Да, я сказал — Марик, но я, видимо, ошибся, вы… Гарик

N. (рычит). С двумя «р»!

NN. Да, точно, с двумя. Как сейчас помню…

N. Что ты бредишь, ничего ты не помнишь. Ты куда меня завел, Су- санин

NN. (Драматургу). Вы не обращайте на него внимания. Он сам ничего не помнит уже, все путает…

N. (в бешенстве). Я путаю?! Это ты, бес, меня попутал! (Драматургу.) Извините нас. Мы не учились с вами. И слава Б-гу! Мы просто шли мимо. Жрать нечего. Выпить не на что. Полезли сдуру в мусорный бак. Смотрим — валяются там эти грязные бумажки. Буквы нерусские. То ли роман, то ли диссертация. И решили ее загнать. Ну кому нужна такая рукопись, да еще не по-нашему? Какому-нибудь пис-сателю. И вспомнили, что тут ваша дача рядом. Вот, пришли… Может, дадите нам за нее ну рублей сто, а?

ПАУЗА

ДРАМАТУРГ (NN-у). А про Италию, лодочку — это вы все сочинили, что ли

NN. (смущенно). Ну да…

ДРАМАТУРГ. А эта женщина… Муза… Разве не вы ее привели?

NN. Какая женщина, что вы? Это вам приснилось, наверно…

ДРАМАТУРГ (распаляясь). А про Время, которое никуда не течет, про деньги под яблонькой?.. Про вдохновение? (Хватает NNа за грудки, кричит.) Стой! А что ты мне нашептывал по ночам?..

N. Да, действительно, что это ты ему там нашептывал?!

И вдруг, как в кошмарном триллере, N. выхватывает из кармана нож и вонзает в грудь NN-у! Тот хрипит, валится на ДРАМАТУРГА, забрызгав его кровью. ДРАМАТУРГ держит его и в ужасе глядит на N-а.

N. (Драматургу). Ну что? Доигрался? (Жестом указывает на диван. Драматург кладет на него NN-а.) А теперь слушай меня внимательно. Бери рукопись! (Драматург берёт листы.) Да не мни, сложи аккуратно! Вот так… А теперь садись за стол! (Драматург садится.) Вот тебе словарь. Сиди и переводи! Только тихо! Будешь бузить — убью, понял?

Потрясенный увиденным, ДРАМАТУРГ, не отрывая взгляда от NА, раскрывает словарь. Медленно, с усилием начинает работать. N. садится напротив, кладет на стол окровавленный нож.

Да не трясись ты! Работай спокойно. Я буду тебя охранять.

ДРАМАТУРГ. Охренеть…

Затемнение

Картина 5.

На авансцене, лицом к залу, стоит ДРАМАТУРГ. Он совершенно преобразился, волосы взъерошены, глаза горят. И все, что мы сейчас услышим из его уст, похоже на горячечный бред, вопль души, крик отчаяния. Рядом на полу сидит N, тщетно пытающийся превратить монолог ДРАМАТУРГА в диалог. На диване стынет труп NNа.

ДРАМАТУРГ. Как я ненавижу театр! Я писал хорошие пьесы, годами пробивал их… И постепенно я понял, какая трагедия постигла театр. Он перестал развиваться вглубь. Он раздался вширь. Он растолстел, как бочка, от альковных сцен, пошлых острот, а главное — от бедного языка…

N. Каламбур — «растолстел от бедного языка…»

ДРАМАТУРГ. Ах, новые формы, ух, новые формы! Новые формы были нужны сто лет назад! А теперь эти новые формы уже давно превратились в штампы! Режиссеры воруют друг у друга находки. И авторы просекли эту систему — не содержание надо выписывать, не сюжет! А форму, форму, форму! Тогда пьесу точно возьмут в театр. Форма стала главным содержанием! А иначе… иначе тебе влепят в лицо: «Несовреме-е-енно! Устаре-е-ело!» Если б я мог, я бы воскликнул на весь мир — долой новые формы! Даешь старое содержание!

N. (аплодирует). Прощай, новая жизнь! Здравствуй, старая жизнь!

ДРАМАТУРГ. Я тоже этому поддался, тоже пытался заумствовать, кривляться, коверкать язык… Кончилось все тем, что я испортил свой стиль, который вырабатывал годами… (истерически хохочет.) Брэд сэв кэйбл! Ну, действительно, на кой-ляд надо было строить, чтоб потом все сломать в угоду тупой, бессмысленной толпе!

N. Ну, как же, а бабки

ДРАМАТУРГ (цитирует по памяти, видимо, из собственного сценария очередного сериала): «Ну че, надо бы пожрать… Эй, малой! Сгоняй за водярой! — А че я, че я? Как сгонять, так сразу я! — Ну ты че, не понял, чувак? Че тебе, окуляры протереть, или че? Щас на стрелку ехать надо. А как ехать на сухую? Ты че?!»

N. А если попробовать написать просто — для себя?

ДРАМАТУРГ. Нет, не смогу. Разучился. Забыл. Нет уже того захватывающего состояния, свежести, новизны… Все бездарно, как моя жизнь… Да и все уже давно написано Все уже было…

Пока ДРАМАТУРГ витийствует, N. безуспешно пытается всунуть ему в руку какую-то пыльную толстую тетрадь. Наконец, ему это удается. ДРАМАТУРГ прерывает поток красноречия, смотрит на тетрадь.

Это что?

N. Не узнаешь? (Драматург отрицательно качает головой.) Твой дневник.

ДРАМАТУРГ (пораженно). Не может быть! Где ты его взял

N. Где взял, где взял — купил!

ДРАМАТУРГ просматривает свои записи многолетней давности. N. внимательно следит за его реакцией. Наконец, ДРАМАТУРГ швыряет дневником в N-а.

На! Подавись! Кому все это теперь нужно? Я его перестал вести, когда понял, что ежедневно механически записываю одно и то же, одно и то же!.. На первый взгляд — разное, а на поверку — одно! Вдруг однажды я обнаружил, что жизнь — однообразна! Она перестала на меня влиять. Я застыл, как аист на одной ноге. Поменяешь ногу — ничего не изменится. Та ли пьеса, иная пьеса, провинция ли, Европа ли, с кем поссорился вчера, кого трахнул сегодня, ходил в Лувр, не ходил в Лувр — какая разница? Я — тот же, что и был. Среда никак не влияет на человека. Это человек влияет на среду. Он отбирает то, что ЕМУ необходимо. Сам создает ту среду, какая ему нужна, а она может изменить остальной мир. Либо мир отторгает и убивает человека. Как бы это объяснить… Ну, представь себе пациента желтого дома, который выращивает в кармане цветок. Все над ним смеются, унижают, даже бьют, а он упрямо занят одним — как бы ему грядку не истоптали. И, в конце концов, вся палата начинает следовать его примеру. Вся палата номер шесть… Один вырастил на ладони кактус, другой в ухе — горох, третий — огурец на голове. Врачи довольны, уже раздают больным семена картофеля… Вот как человек влияет на среду!

N. А также четверг, пятницу, субботу и тэ дэ.

ДРАМАТУРГ (не реагируя). И я пытался делать то же самое! Я добро совестно анализировал на бумаге все, что видит глаз. Помнишь: «В этом озере много рыбы…» (делает вид, что записывает.) Но оказалось, что я сни- мал только верхний слой, пену, а до рыбы-то так и не добрался! Событие не поддается анализу, поскольку оно всегда имеет несколько сторон, как минимум — две. Мы никогда не узнаем истинный, сокровенный, скрытый смысл происходящего. Нет, узнаем, но только ТАМ. Мы даже не можем точно утверждать, КОГДА произошло то или иное событие, по какому календарю, каким часам. Кроме того, настоящее неуловимо…

N. (довольно). Где-то я уже это слышал… Кто-то недавно это здесь произносил… Кто бы это мог быть?..

Потому-то у нас все условно, примерно, что-то относительно чего-то. А если так-то был ли я, был ли мальчик? Сама жизнь — не плод ли чьего-то воспаленного воображения? Потому то, для подстраховки, мы и говорим: «Я КАК БЫ мыслю, следовательно, я КАК БЫ существую»… N. (игриво). Жизнь есть сон. Кальдерон.

ДРАМАТУРГ. Кошмарный сон! Но, может быть, объективный анализ возможен только спустя время — год, пять, двадцать лет? Увы. У каждого всегда будет СВОЯ правда. А, значит, ее нет. Или есть — но выше.

Далее ДРАМАТУРГ в своих воспоминаниях превращается в мальчика, и по-детски, пискляво разыгрывает ситуацию.

Мне пять лет. Я в детском саду. Передо мной — тарелка с борщом. Я черпаю его, отправляю в рот ложку за ложкой, но тарелка бездонна. Я черпаю и думаю, что через много лет, когда я стану взрослым, буду вспоминать о том, как я сидел над этой тарелкой, а она все не заканчивалась (продолжая своим голосом.) И, правда, спустя годы, я часто вспоминал об этой несчастной тарелке борща, словно в этом был какой-то смысл. Я словно хотел перебросить мост из прошлого в будущее, чтобы приблизить его. Будто пытался преодолеть барьер, о существовании которого только смутно догадывался. Все дело в том, что РАНЬШЕ, СЕЙЧАС и ПОТОМ существуют одновременно (N. хохочет, аплодирует). Поэтому неважно, сколько мне лет — пять или сорок. Мне и пять, и сорок, и восемьдесят. ВСЕГДА.

N. Браво!

ДРАМАТУРГ. Почему мне стало все неинтересно? Потому что я все уже знаю. Потому что все уже было. Не со мной, так с другим. Ничего нового жизнь уже не преподнесет. Я и не удивляюсь ничему, не тщусь даже хоть иногда подправить какие-то обстоятельства, чтобы не было уж очень скучно…

N. Браво, браво! Великолепный монолог из новой пьесы!

ДРАМАТУРГ. Как я ненавижу актеров! Г-ди, ну что за жалкие существа! Годами мучаешься, выписываешь для них каждую запятую, — и что же? После первой же читки они, зевая, мямлят: «Неинтересно… Скушно… Мало действия…» Для них же действие — погоня, пальба, кровь, трупы! Чем они занимаются? Качают свои мышцы, а не мысли, ни черта не читают… А если и читают, то ничего не понимают. Я попытался классифицировать этих ублюдков…

N. Выбирайте выражения! Они ведь этот ваш бред читать будут, а может — и играть! Представьте их лица…

Самодовольные, напыщенные! Испитые! N. Ну-ну… Не отвлекайтесь, маэстро… Итак, вы разделили актеров на кланы… пардон, на классы…

Они делятся таким образом. Первое — по своему отношению к театру: на хитрованов, нарциссов, циников, романтиков и фанатов.

N. Супер!

Далее N. очень недурно иллюстрирует те актерские типы, о которых говорит ДРАМАТУРГ.

Нарцисс: крайне амбициозен, эгоцентричен, никого, кроме себя, не видит и не слышит. Всегда переоценивает свои возможности. Часто становится премьером, но все роли играет одинаково плохо. Носит кличку — «Актер Актерыч». Для нарцисса театр — способ доказать всему миру, что он лучше всех.

Циник: этого интересует только зарплата. Если вы услышите от кого-нибудь фразу: «За такие деньги я работать не буду!» — знайте, перед вами циник собственной персоной. Как будто он не знал, что в театре мало платят! Циник долго в театре не задерживается. Либо он выходит на сцену в свободное от бизнеса время.

Ну, о романтике что говорить… Ради него пьесы и пишутся. Он настолько поглощен своими идеями, что не замечает ни стоптанных башмаков, ни рваного свитера, ни того, что семья его перебивается с хлеба на квас. Зато он никогда не солжет ни со сцены, ни в жизни… Романтик лишен зависти. И, конечно, он не выдерживает ни конкуренции, ни подлости, поскольку не умеет хитрить. Поэтому он спивается или умирает молодым от инфаркта…

Далее идет актер-хитрован. О-о! Это — циник, косящий под романтика. Он использует любую возможность остаться на плаву. Ему всегда мало популярности и денег. Но, в отличие от циника, он действует остороожно… Циник открыто демонстрирует свое неприятие и не тратит свои силы на то, что ему не нравится. Хитрован же, как и нарцисс, хочет видеть свое имя на каждом заборе. Для него все средства хороши. Поэтому он лезет во все, его везде много. Он пишет графоманские песни, печатает пудами книги, бесстыдно откровенничает с журналистами, доходя до эксгибиционизма в прямом и переносном смысле. Он готов вступить в любую партию, лишь бы та стала его личным спонсором. Он без устали вещает о духовности, патриотизме, набирая жалкий политический капитал… Маски его тоже имеют налет романтизма:

— политическая — «духовный пастырь», «пророк», «спаситель Отечества»;

— эротическая — «секс-символ», «сердцеед», «вечный молодожен»;

— гастрономическая — «тонкий дегустатор», «лучший кулинар» — ну и так далее…

Хитрован рискует навсегда прирастить маску к лицу. В конце концов, он запутывается в собственном словоблудии и окончательно теряет уважение окружающих. При этом талант может по-прежнему бить из него ключом, обретя, правда, странный запашок… Счастлив зритель, не читающий его полуграмотных виршей!

Теперь — фанат. Для него театр — фетиш, идол, средоточие всего мира, смысл всей его жизни, его дом, семья. Главный режиссер ему — отец и мать… Для него одинаково почетно играть и героя, и массовку. Он всегда в хорошем настроении, бодр, свеж и подтянут. В его ясных, как летнее небо, глазах мы никогда не увидим тучку сомнения. Ему все нравится, для него нет слова «плохо». Он начисто лишен самолюбия. Поэтому он быстро приедается в коллективе, однако его отсутствие всегда будет ощутимо. Иной романтик, устав от разболтанности циников, вспомнит дисциплинированного фаната и тихонько вздохнет…

N. Классно. Что дальше?

ДРАМАТУРГ. Как видите, вредные типы актеров составляют большинство. Что тут можно сделать? А ничего! Только лишь опираться на романтиков и фанатов. Потому я и писал пьесы на 2-3-х человек. Это гарантия, что актеры не будут коверкать пошлой отсебятиной текст, вдумаются в смысл, прочувствуют ситуацию…

N. (горячо). Напишите, напишите!.. Только не на троих!.. Ну, пожалуйста!..

ДРАМАТУРГ. На-до-е-ло-о! (отпивает из бутылки.) Далее! Актеры делятся по профессиональной пригодности — на мастеров, любителей и дилетантов. Впрочем, эта классификация вполне сгодится и для инженеров, и для врачей, и для прочей братии… (умолкает, обессилев.)

ПАУЗА

NN. (окровавленный, приподнимаясь на диване). А вот еще есть «серийные» актеры… То есть актеры для сериалов… Та-акие качки — подбородок лопатой, крутой лоб, глаза в кучку! Сегодня ментов играют, завтра — бандитов… Разнообразие! Работы навалом… И удобны, заменимы… Как винтики…

ПАУЗА

ДРАМАТУРГ, выйдя из оцепенения, набрасывается на N-а с кулаками. Шум, гром, тарарам. NN. пытается их разнять. Наконец все трое, устав от драки, садятся на пол, отдуваются, поочередно отхлебывают из бутылки.

N. А по мне, есть только два типа актеров — бездарность и талант. Их легко узнать, даже в гримуборной. (Изображает.) Бездарность сидит, развалясь, положив ноги на стол. Орет на обслугу. Хамит коллегам. Всюду сует свой нос, подслушивает чужие разговоры, интригует… А талант молча покуривает, читая книжку по зоологии или парусному спорту…

NN. (перебивает). …А «косящие» актеры! Которые косят под какую-нибудь знаменитость — копируют манеру, голос, прическу…

NN. и N. оживленно обсуждают эту проблему, спорят, не обращая внимания на ДРАМАТУРГА. Слышны отдельные фразы: «…лучше иметь свое лицо, неповторимое… лицом к лицу лица не увидать… лица необщим выраженьем… и маска приросла к лицу…» и т. д.

ДРАМАТУРГ. У вас совесть есть? Так ведь и инфаркт может хватить…

NN. и N. умолкают.

N. (пристыженно). Ну разыграли, да… Ну пошутили… Радоваться надо! Такой сюжетец ему подбрасывают, а он… (Кивает на NN-а) Зато коллега, слава Б-гу, жив…

NN. Сукой буду. Век воли не видать (достает красную гроздь, выдавливает из нее сок себе на руки.)

N. (Драматургу). Стыдитесь! Такой солидный человек, фамилию каждый день по телеку показывают, а кровь от клюквы отличить не можете! NN. И вообще мы тут ни при чем. Нас упросили. И мы все честно сделали. Ну, может, чуток и напортачили…

ДРАМАТУРГ. Кто упросил? Что напортачили?

NN. и N. переглядываются, вздыхают.

NN. Каемся, грешны… Вызвал нас к себе главный режиссер и предложил провернуть эту аферу. Дескать, надо бы какой-нибудь стымул человеку придумать… Взбодрить его… Нервишки пощекотать…

N. Мол, пьес интересных сейчас не пишут, классики все уже объелись — и актеры, и зритель…

NN. Разыграйте, грит, чего-нибудь эдакое, ну что вам стоит… Может, это и сподвигнет нашего глубокоуважаемого мэтра на пиесу…

N. Но мы сразу в отказ, мол, как так разыграть — такой известный человек, срама потом не оберешься…

NN. И как играть-то — без репетиций…

N. Без режиссуры…

NN. А он грит — вы, мол, сыграйте ему его же героев… Блатоту евойную… Сымите один к одному их примочки, феньки… Премию, грит, дам, ролей…

N. Что ж вы нас не признали-то? Мы же еще в вашем сериале играли, в этом, как его… м-м-м… (NN-у) ну вспомни…

NN. «Волчий заговор».

N. Да нет! «Убийца в белых тапочках». NN. Ну да, ну да… Не, не вспомнили?

ПАУЗА

ДРАМАТУРГ (задыхаясь от гнева). Ах ты… ах ты… сво-олочь т-такая!.. М-мразь!.. Значит… это… Босяков… все… придумал

NN. и N. Босяков, Босяков… Он, он…

ДРАМАТУРГ. Ах, ч-черт возьми! Как же я сразу не догадался!

NN. и N. шумно вздыхают. NN. заливается в три ручья.

ДРАМАТУРГ. Эй, вы чего?

N. Переживает. Его ведь один раз уже из театра выгоняли. А вот теперь точно попросят. И меня с ним заодно. Босяк сказал — без пьесы не возвращайтесь!

ДРАМАТУРГ. Ну что за чушь! Я сейчас ему позвоню… Я такой скандал устрою!..

NN. и N. Ой, не надо, не надо! Нам же только хуже будет… (горестно всхлипывают, свесив буйны головы.)

ДРАМАТУРГ. Н-ну хорошо… я спокойно с ним поговорю… и все устроится (поднимает трубку.) Странно… Гудка нет…

NN. и N. всхлипывают все громче и вдруг начинают голосить, как две бабы, потерявшие мужей на фронте.

N. В-вы… вы не понимаете… что означает этот страх…

И далее, набирая скорость, NN. и N. наперебой выплескивают из себя накипевшую годами горечь. ДРАМАТУРГА корежит от этих признаний, словно его бьют ногами по печени и почкам.

NN. и N. (перебивая друг друга):

Страх сидеть годами без ролей…

…страх остаться в тени…

…страх стать нелюбимым и забытым…

…страх потерять работу…

…страх, что кто-то обгонит тебя на повороте…

…страх заставит пресмыкаться перед последним мерзавцем…

…страх может превратить человека в подлеца, в стукача…

…загнать в запой, в наркотики, в психушку… …исковеркать всю жизнь…

…довести до отчаяния, разочарования в профессии…

…до озлобления и цинизма…

…до ненависти к искусству вообще…

…до мании преследования и суицида…

ДРАМАТУРГ (кричит) Довольно!

ПАУЗА

NN. (буднично). Да ерунда, не расстраивайтесь! (обнимает Драматурга за плечи, вкрадчиво.) Фиг с ним, с Босяком. Что с него взять

N. Босяк — он и в театре Босяк…

NN. Вы лучше вот что… (косится на N-а, тот понимающе отходит.) Ну, признайтесь, голубчик, — ведь завалялось что-нибудь в загашничке, а? Какая-нибудь нетленка ведь лежит себе, полеживает? Та самая… Ради ко- торой всю жизнь… А? Дожидается своего часа… Так ведь пробил час то, вот он… Пора, брат! А

ДРАМАТУРГ (долго молчит). Поздно. Увы.

NN. Ну, признайтесь, за сколько отдали бы нетленочку? Десять штук? Двадцать? Нобелевку

ДРАМАТУРГ (насмешливо). Вы что — шведская комиссия?

NN. (сверля Драматурга взглядом). А что? Не похожи

ДРАМАТУРГ напряженно всматривается в лицо NN-а, силясь понять, кто же перед ним на самом деле.

(Сменив тон.) А хотите, прямо сейчас мы вам выложим тридцать тысяч долларов наличными? Хотите?

ПАУЗА

ДРАМАТУРГ (вдруг). Знаете что? Если вы такие волшебники, то… может, вы крутанете мою жизнь назад? Чуточку. На… двадцать пять лет. Мне бы нужно увидеть одну… одного человека. Тогда у меня все получится — и нетленка, и Нобелевка… Я упустил ее, понимаете… То есть, не Нобелевку, а…

NN. Да-да, я понял…

ДРАМАТУРГ. Народу в театре было полно… (и он зашептал NN-у на ухо.)

NN. Нет. Крутануть назад мы не умеем. А вот встречу с ней приду- мать можно. Ну-ка… (берет Драматурга за руку, рассматривает ладонь.) Да. Вполне.

ДРАМАТУРГ (с жаром). Понимаете, это водораздел, после которого я захромал по жизни! Если бы к нему вернуться! Я бы все исправил, и жизнь моя наполнилась бы смыслом!.. Ведь все это (показывает на разбросанные листы, на книги) — лишь производное… Понимаете

NN. Понимаю. Но тогда — услуга за услугу…

ДРАМАТУРГ. Само собой, само собой… (шепчутся, N. радостно потирает руки.)

Затемнение

Картина 6.

Без паузы звучит тягучая мелодия. Это какой-то древний забытый распев, непонятно каким образом сюда залетевший. Так, наверно, в степи перекликались между собой скифские воины. А, может быть, таким образом они объяснялись женщинам в любви?

Постепенно набирается свет. ДРАМАТУРГ, NN. и N, одетые так, как вам подскажет ваша фантазия, скачут на воображаемых лошадях. NN. и N. держат в руках отнюдь не воображаемые луки с вложенными стрелами. Тетивы их туго натянуты.

ДРАМАТУРГ (поет):

Из далекой, из позабытой, из заснеженной замети, Из глубокой, из поразбитой, из неведомой памяти,

Из дремучих снов утомленных, из восточных сказочных грез,

Из могучих слов потаенных, из горючих девичьих слез —

Выплывает облик царицы царства древнего скифских ветров.

Как бы мне царицы добиться, как пробиться сквозь толщу веков

Я прикинусь хитрым придворным, буду перед ней в страхе дрожать,

Или лучше — пажем проворным, чтобы шлейф ее платья держать;

Обернусь цепным волкодавом, сладкий сон ее посторожу,

Если нужно — в схватке кровавой я любого врага уложу;

Превращусь я в ястреба зоркого, буду над ее замком кружить,

Зачерпну горсть звездную горькую и пролью ее в бездну души.

Через тыщу лет, в дикой местности проступили родные черты.

В этом хаосе неизвестности я узнал тебя — узнала ли ты

Чем страдать страстями полночными, молча душу любовью терзать —

Лучше прыгнуть в очи восточные, лучше прямо об этом сказать —

«…и лобзаньем уст моих тебя лобзать…»

По окончании песни NN. и N, издав воинственный клич, выпускают стрелы в зал.

Напев сменяется таинственной мелодией. Наша тройка преображается в средневековых героев — Короля и его Шутов.

Торжественным шагом пройдя, как король,

в конце коридора прошепчет пароль.

Тяжелый топор солдат отведет,

твой шут, словно тень, в покои войдет.

Прикинется мышкой и сядет в углу,

задумчиво руку приблизит ко лбу;

таков ежедневный у вас ритуал —

но счастлив лишь тот, кто его не познал.

Он стар и горбат, но тебе все равно —

ведь службой его дорожишь ты давно.

Он скажет в глаза, что ты скверный боец,

бездарный правитель, циничный подлец,

позволит себе обозвать, нагрубить,

но ты же его продолжаешь любить.

Он в шутке всю правду тебе говорит,

но правда шута тебя только смешит.

Придурок считает его дураком

обманщик — вралем, а простак — добряком,

а цену шуту знает только король,

ведь именно он сочинил эту роль.

Придворные сдержанно прыснут в кулак:

«Какой умный шут! А король-то — дурак!»

Король подыграет дурацкую роль:

кто глуп, кто умен — знают шут и король.

Вновь перемена: теперь все трое надели маски комедии дель арте. Звучит тяжелый рок.

Я не живу — я лишь меняю роли.

Играю то чудовищ, то ягнят.

Меня томят придуманные боли,

придуманные радости манят.

Когда я разучился просто жить

Все — только шутовство и пантомима,

и я уже давно успел забыть,

как выглядит лицо — лицо без грима.

Я сам с собой играю в чет и нечет:

на чет — притворщик, а на нечет — лжец.

Про чувства мой язык опять лепечет,

но как фальшив мой взгляд — и тон — и жест!

Скажи, когда я разучился жить

Я паутиной оплетен незримо

и — надо же! — успел совсем забыть,

как выглядит лицо — лицо без грима.

Все чудеса размениваю медью.

Играю туш, зевая от тоски.

Сыграю в жизнь — и с собственною смертью

когда-нибудь сыграю в поддавки.

Я рад тому, что разучился жить!

Мне пробужденье было б нестерпимо —

ведь я давным-давно успел забыть,

как выглядит лицо — лицо без грима.

N. (пытаясь перекричать музыку) Сейчас от вас требуется самая малость! Ничего не надо сочинять! Переведите только этот текст! (Музыка резко смолкает) Дальше все само пойдет, само пойдет… (NN. подхватывает этот рефрен): Подернем, подернем, да ууу…

ДРАМАТУРГ. Я пробовал! Но у меня получается какая-то бессмыслица, чепуха! Вот, читайте!

Протягивает рукопись, NN. и N. бросаются, выхватывают ее, жадно читают, отталкивая друг друга и ругаясь: «Я первый!.. — Нет, я!.." Но пыл их постепенно гаснет.

N. Я не тот словарь подсунул… Спешил… (хохочет.)

NN. (сердито). Вечно напутаешь! (Драматургу) Дорогой мэтр, сейчас мы все исправим! (Бросается к полкам, лихорадочно ищет.)

Затемнение

Картина 7.

Эта картина разыграна в стиле театра эпохи Возрождения.

Действующие лица и исполнители:

ОТЕЦ — NN.

МАТЬ — Маха одетая

СЫН — Драматург

N. — сидит в зрительном зале.

СЫН.

Рождаться или не рождаться вовсе:

таков вопрос. Г-дь для Евы был

не самой сердобольной повитухой,

когда велел ей в болестях рожать.

Но стоило ли матери моей

производить меня на свет, который

не радовался моему рожденью

«Да будет Свет!» — воскликнул Б-г — и тотчас

явился Свет — холодный и чужой,

Свет, отделенный ото Тьмы, а значит —

несущий только смерть… Земная тварь,

трава, деревья — все стремится к Солнцу,

чтоб, завершив короткий путь земной,

уйти в небытие, во Тьму, обратно…

Зачем? Затем. ЕМУ лишь на забаву.

И нечего тут вопрошать — «зачем?»

ОН этого не любит. Не должна

Игрушка знать, к чему она нужна.

МАТЬ.

Сын, у игрушки нет души и цели.

Я — не игрушка! Объясни мне — как

я выжила? Кто спас меня? Г-дь

Иль Сатана? А, может, я сама,

хватаясь за соломинку надежды

Кто гнал меня подальше от беды,

кто научил лягаться и бодаться

Не проще было бы меня прихлопнуть

в голодный год, в войну, до детских тел

охочую? А дело в том, что я

сама, сама все это выбирала —

отца и мать, войну и нищету,

и мужа своего, а уж потом

меня ты выбрал. Маму выбрал ты.

Я родила тебя, а не другого.

СЫН.

Как можно выбрать то, чего не знаешь?

МАТЬ.

То знание несет в себе Г-дь.

ОН наделяет нас. ОН вездесущ,

ОН — ты, ОН — я, и ОН дает свободу для выбора.

СЫН.

Увы, это не так.

МАТЬ.

Но сын мой, в чем же смысл этих мучений?

СЫН.

Не знаю. Смысла нет. Мы — как трава.

Трава не знает, для чего растет.

МАТЬ.

Хотя бы для того, чтоб мы могли

сварить похлебку и наесться вдоволь.

СЫН.

И это, скажешь, был свободный выбор

травы?

ОТЕЦ.

Мы не игрушки, не трава,

не твари бессловесные. Нам разум

и душу подарили, чтобы мы

могли достроить.

СЫН.

Что же?

ОТЕЦ.

Душу. Разум

СЫН.

Пустое. Смысла нет и цели нету. Б-г наигрался и забыл про нас.

Теперь играет кем-нибудь другим.

Жаль, невозможно подсмотреть за НИМ.

ОТЕЦ.

И ты считаешь, что Г-дня воля —

каприз ребенка?

СЫН.

Именно.

ОТЕЦ.

И Б-г,

по-твоему, виновен в наших бедах?

СЫН.

Уверен.

ОТЕЦ.

Ах, уверен! Ну, а мы,

конечно же, ни в чем не виноваты!

СЫН.

Ни в чем.

ОТЕЦ.

Ни в разорении страны,

ни в мятежах, ни в грабежах, ни в войнах

Ни в пьянстве, ни в разгуле Сатаны

В невежестве, в коварстве, в лицемерьи

Что — ни в одном из пагубных пороков?

СЫН.

Ведь Б-г нас ими щедро одарил.

ОТЕЦ.

Сынок, немного ты перемудрил. Как хочется с себя снять обвиненье…

Г-дь уже козлом стал отпущенья!

За все в ответе — Г-ди прости! —

Творец Вс-й! Как же! Он же нам

такую кашу заварил, что сам

не в силах расхлебать! А ты бесчинствуй

без страха наказанья? Это срам!

СЫН.

Коль истину ты знаешь — так откройся.

ОТЕЦ.

Ты обессилен страхом. Успокойся.

Скажу простую истину: Г-дь

есть Совершенство (спорить ты не будешь),

есть Абсолют, бескрайний, вездесущий.

А в чем, скажи, нуждаться может Тот,

Кто признан Абсолютным Совершенством

Ни в чем.

Ему не нужно ни во что играть!

Нужды нет!

СЫН.

Так зачем ОН сотворил

сей мир?!

ОТЕЦ.

Тебе во благо. ДЛЯ тебя,

точнее — проДЛЕвая: в детях, внуках,

в делах, идеях — всех твоих богатствах,

которые накопишь ты в пути.

Ты слишком упростил свою задачу:

игра, трава… Ты вздумал улизнуть

от собственной ответственности. Вздор!

Куда ты спрячешь пуд грехов, сынок

Куда исчезнешь от Лица Г-дня

СЫН.

Г-дь сокрыл свое лицо, отец.

Быть может, ты и прав: Творец вначале,

имея некий план, мир сотворил —

во благо или не во благо нам —

сейчас уж разобраться невозможно.

Пусть ОН установил порядок некий,

и люди жили по его законам…

ну да, я помню — десять отрицаний…

Еще шесть соток… выбор — хоть куда…

Но человек навыбирал такое,

что мир преобразился в сущий ад,

и ничего Г-дь не смог исправить,

лишь все переложил на человека.

Но после… этот мир ЕМУ наскучил.

ОН отвернулся. Плюнул. И исчез.

Хоть ты и говоришь — ОН вездесущий,

но ОН — увы — исчез. Вот и вся правда.

6 миллиардов голеньких существ,

нелепых, беззащитных, — ОН оставил

на произвол слепой и сумасшедшей

Судьбы… Где выбор? Что ты говоришь!

Мир этот — хаос, и его законы —

нелепость и случайность. Где же смысл

Зачем рождаться?! Чтобы умереть

Г-дь давно сокрыл свое лицо…

Я в страхе и в отчаянии. Мама!

Отец мой, я сейчас сойду с ума!

N. (негромко и насмешливо)

М-да… Это графоманство слишком длинно…

Теперь осталось только дописать

начало, середину и конец…

Затемнение

Картина 8.

На кресле, лицом к зрителю, сидит одетая МАХА. На ее коленях сидит, закрыв глаза, ДРАМАТУРГ. У него смертельно уставший вид. NN. делает ему массаж шеи. N. сидит на полу, листает фолиант. Беседа МАХИ с Nом носит длительный и глубокомысленный характер. Во всем разлита чуть ленивая атмосфера богемного салона. Но при этом все трое не упускают из виду ни одну из фраз ДРАМАТУРГА.

N. А вы заметили: актеры часто уходят в богоху… в богоискательство.

NN. (Драматургу). Расслабьтесь, расслабьтесь… Ну вот, видите… Для начала совсем неплохо… (N-у) Правда, коллега? (N. активно реагирует.)

ДРАМАТУРГ. Дайте выпить.

ПАУЗА

МАХА (N-у). Игра, игра… Удобно считать, что человек изначально грешен — ведь он появляется на свет в результате греха. Значит, грех неотделим от человека, это — его часть. Поэтому грешить просто необходимо, иначе нет повода для раскаяния…

ДРАМАТУРГ. Дайте выпить.

ПАУЗА

МАХА (осторожно, Драматургу). Сделай дело — и гуляй смело!

N. Да, театр всегда считался греховным занятием… Ну не безумие ли — надевать чужую личину, воображать себя этаким демиургом, создателем новой реальности…

ДРАМАТУРГ. Сначала я воображал себя учителем. Потом — часовщиком…

ПАУЗА

N. Но тогда и вся литература — грех… Все эти книги надо выбросить на помойку.

ДРАМАТУРГ. Потом — астрономом. Потом — ветеринаром…

ПАУЗА

N. (отбрасывает фолиант, встает). Проку от них все равно никакого. Человек остался животным. Если мысленно провести черту поперек его тела (проводит черту поперек тела Махи), и представить на минуту, что две эти части — в споре меж собой, то какая из них выиграет? Верхняя или нижняя? Конечно же, нижняя!

ДРАМАТУРГ. Потом — актером…

ПАУЗА

МАХА. Следуя вашей логике, всякий продукт мозга, весь его мыслительный процесс также греховен и вреден.

ДРАМАТУРГ. А сейчас я воображаю себя драматургом. И пишу воображаемую пьесу.

ПАУЗА

N. Именно. Поэтому лучше не думать. Отключиться. (Целует Махе руку.)

ДРАМАТУРГ. На самом деле никакой пьесы нет. Как только я проснусь, это воображаемое писание закончится. И вы тоже исчезнете, вы — химеры, вурдалаки, мое ночное наваждение. (N. подает ему стакан с вином. Драматург залпом его осушает.) Еще. (N. снова наливает, тот пьет.) Еще! МАХА (Драматургу). Мой дорогой, пожалуйста, не стоит… Клиническая смерть во второй раз была бы в данном случае неуместна. Вы согласны?

Все ждут ответа. ДРАМАТУРГ молчит.

NN. На моих часах без пяти 10. (N-у) А на твоих?

N. Без пяти 7.

NN. Почему?

N. Не знаю.

NN. У нас с тобой даже время течет по-разному. Ну да! У тебя же по Гринвичу, а у меня местное…

ДРАМАТУРГ.

Шабаш! Я прерываю мысли ход,

и действие я также прекращаю.

Окончен бал. Прошу вас удалиться.

NN.

Не легче вам?

ДРАМАТУРГ.

Мне будет легче, если

вы тотчас же покинете меня.

NN.

Но вы, увы, задачу не решили.

ДРАМАТУРГ.

Задачу, сверхзадачу — наплевать.

МАХА.

Кто был ничем — тот стал, увы, ничем!

NN.

Ты шутишь! Уговор дороже денег…

ДРАМАТУРГ.

Теперь это значенья не имеет.

МАХА.

Бездарность! Постыдился бы при даме! (Резко встает, роняя Драматурга.)

ДРАМАТУРГ (озверев)

Вон, нежити! (Вытаскивает из ящика стола пистолет.) Клянусь, я не шучу!

N.

О, не клянись ничем. Даже собой. А то проклятьем клятва обернется.

ДРАМАТУРГ три раза стреляет в них. На лицах гостей разливаются недоумение и укоризна. И тогда… тогда ДРАМАТУРГ, испустив отчаянный вопль, пускает пулю в себя. Осечка.

NN. , N. и МАХА (поклонившись ему). Увы, увы, увы… (исчезают).

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов