Дмитрий Бураго <редактор журнала «Соты»>. Вообще-то у меня были совсем другие представления о том, что и как будет это происходить. Но с той минуты, как А.Кораблев встретил меня на вокзале, все закружилось как-то совсем по-другому... Вчера, в Горловке, и сегодня, в Донецке, я понял: мы делаем одно дело, и у нас много общего.
    Беда в том, что литературных журналов на Украине сейчас практически нет. Потому что журнал предполагает периодичность, а наши издания выходят от случая к случаю и обычно прекращаются после трех номеров. Своя автура оказывается исчерпанной, начинают печатать Москву, Петербург, Нью-Йорк, Чикаго - и журнал перестает быть интересным.
    «Соты», которые я представляю, тоже до сих не журнал, хотя вышло уже 4 номера (кстати, как и у «Родомысла», - в этом тоже наше сходство). Пока это альманах, но наша задача - сделать его полноценным журналом. Для этого мы решили создать виртуальную редколлегию из представителей различных языковых центров, где происходит более или менее значимый литературный процесс. (К этой идее, опять же, пришел и «Родомысл».)
    В советское время в Эстонии было три журнала, выходящих на русском языке. На Украине - полтора: абсолютно махровая киевская «Радуга» и местами интеллигентный двуязычный «Донбасс». Всё! За десять лет независимости у нас появилось больше 50 журналов, но почти все они вскоре исчезали, едва дотянув до 2-3 номеров.
    А ведь литературный процесс не может происходить без периодических изданий. В России всегда, при любом режиме, были журналы, которые занимали определенную позицию, и литпроцесс формировался именно вокруг этих журналов. А у нас он идет почти тайно. У нас даже выражение «русская литература» кажется каким-то неловким, неуместным, причем против него не только украинские националисты, что понятно, но и, что удивительно, русские шовинисты. Русскую литературу, какая существует на Украине, нам предлагают называть «русскоязычной». Мол, настоящей русской литературы здесь никогда не было и быть не может.
    Так вот, для того, чтобы мы могли объективно судить о происходящем у нас литературном процессе, и не из московских, питерских, нью-йоркских или чикагских изданий, нужно создать свои один-два-три-десять реальных журналов. Что мы и пытаемся делать.
    Александр Кораблев <редактор журнала «Родомысл»>. Спасибо Дмитрию за то, что он избавил меня от необходимости говорить то же самое, потому что, действительно, наши стратегии удивительно схожи. Хотя то, что в итоге выходит, резко различается: «Соты» - этакий столичный, респектабельный, изысканный журнал, налаженная такая пчелиная работа по сбору меда, тогда как «Родомысл» напоминает того едва прикрытого шкурой мальчика, который изображен на его обложке.
    Я по-прежнему не хочу формулировать концепцию журнала, ведь это все равно что формулировать идею художественного произведения - достаточно того, что она есть и определяет собой все, что делается. В сущности, вот этот мальчик на обложке, возможно, и выражает собой эту самую идею. Посмотрите: в руке у него рожок. Может, это что-то вроде герценовского колокола, и он «зовет живых»? А может, это напоминание всем нам «быть как дети»? Чтобы мы не забывали, откуда мы родом? Может быть, это антитеза Крысолову, который увел от нас детей, и с ними ушло детское самоощущение, а взамен пришло что-то другое - другая литература, другие ценности? Может, это зов вернуться к каким-то праосновам?
    И этот мальчик, конечно, странно смотрится на фоне роскошных глянцевых журналов, и трудно предсказать, что с ним будет: погибнет он или все-таки будет жить дальше, взрослеть, мужать?.. Пока можно лишь сказать: дело это живет, и заключенная в журнале идея как бы сама себя продвигает.
    Станислав Медовников. В Санкт-Петербурге в 1913 году выходило 140 журналов, в то время как население столицы Российской империи тогда составляло меньше двух миллионов. Так вот, журналов может быть сколь угодно много, но какой журнал мы хотим видеть? С одной стороны, хочется, чтобы он был, как у всех; но если журнал делать, как у всех, то он будет хуже, чем все. С другой стороны, хочется журнал делать особенный, свой, ни на что не похожий; но если делать так, он будет хуже себя самого.
    Есть стереотипы, которые еще не забыты: например, большая проза - становой хребет журнала. Или ломовая лошадь. Но между тем такие журналы, с продолжениями, уже отходят в прошлое - они пригодны разве что для долгого чтения по вечерам в деревне или на хуторе. Современный журнал разнообразен, в нем много рубрик, метко и точно названных, материалы в нем небольшие, не больше 5-6 страниц, причем такие, чтобы на каждой странице было что-то новое, неожиданное... Вот такой журнал, мобильный, живой, меняющийся, рискует быть принятым, его будут читать.
    Я посмотрел первый номер журнала «Соты», прочитал его манифест, воззвание к народу, где намечается цель журнала, тип его и направленность. Там сказано, что редакторы журнала намерены издавать изящный журнал. Журнал литературных изысков. Мне это понравилось. Но мало заявить - этого нужно достичь. Пока «Соты» делают первые шаги, и трудно судить, что будет дальше. Сегодня я увидел новый, 4-й номер, но, по-моему, там уже одни стихи и почти больше ничего нет...
    Так вот, пока к современному типу журнала ближе «Родомысл», который, на мой взгляд, каждый раз проявляет немало изобретательности и умеет очень многое охватить. Но теперь и перед «Родомыслом» стоит проблема выбора: нельзя всех удовлетворить, всем потрафить, придется уклоняться или в сторону изысканного журнала малых текстов для продвинутых читателей, или представлять территорию, где всего понемножку.

    Оксана Орлова. Мне кажется, что как только редколлегия начинает озабочивать себя тем, чтобы определить своего читателя, очень так ясно его увидеть, то это нередко означает начало конца. Опыт существования многих хороших российских изданий показывает, что как только они начинают ориентироваться на какого-то читателя, чаще всего на необразованного, полуобразованного, и заявляют, что нужно подтягивать его до себя, формировать его вкусы, то получается почему-то наоборот - от номера к номеру такие журналы становятся все более пошлыми и скучными... Думаю, что забота о читателе заключается уже в том, чтобы сделать журнал таким, каким он видится порядочным, честным и достаточно образованным людям, которые его делают. Если они сами себе доверяют, это залог того, что журнал получится.
    «Родомысл» - из таких журналов. Я вижу, как от номера к номеру он меняется. Я не знаю, меняется он к лучшему или к худшему, - он просто меняется. Значит, он ищет какие-то новые пути, и это уже хорошо. Хотя может возникнуть впечатление, что журнал слишком разбрасывается, что надо собраться вокруг чего-нибудь одного. Во всяком случае от номера к номеру журнал становится все-таки все более интере сным.
    Иосиф Рухович. Сначала по поводу так называемого русского шовинизма. Со трудничая с некоторыми московскими журналами, лично я его не ощутил. По-моему, его не существует. Существует московский шовинизм, и в этом смысле украинская литература или, скажем, саратовская или хабаровская, для них одно и то же.
    Что же касается «Родомысла», то я искренне рад, что такой журнал появился. Сейчас он, с его свободной трибуной, различными мнениями, выполняет одну из основных функций, которые должен выполнять журнал: поддерживать литературную жизнь в регионе. В Москве и так достаточно всяких журналов - должен же быть и у нас собственный журнал. Мне даже дышать в его сторону не хочется - дай Бог, чтобы он существовал...
Люся Константинова. Я хочу сказать немного о журнале и о шовинизме... Не существует такого понятия, как «московский шовинизм», а существует «московский снобизм». Поэтому - давайте любить наш родной донецкий край и использовать те силы и таланты, которые здесь есть, работать для них и пользоваться результатами их труда. Именно это и делает журнал «Родомысл».
    Мне нравится, что в нем представлена преемственность поколений. Это здорово. Мне нравится, что там публикуются не только стихи и проза, но есть и страницы, посвященные художникам нашего города. Я хочу пожелать успехов нашему журналу - чтобы он развивался, рос, чтобы Господь Бог ему помогал.
    - Однако мы заговорились, дорогой коллега, а публика начинает скучать...
    Этими словами Наталья Хаткина начинает литературную часть вечера, представляя донецких авторов:
    - Люся Константинова: чья книга стихов «Гелиолита» была названа известным украинским критиком И.Бондарем-Терещенко лучшей книгой 1999 года;
    - Владимир Рафеенко: чья «Краткая книга прощаний» тем же критиком была названа лучшей прозаической книгой года;
    - Элина Свенцицкая: лауреат московского фестиваля малой прозы, но сегодня она выступает как поэт - читает фрагмент из своего украинского «Реквієма»;
    - Дмитрий Пастернак: сегодня, в рамках встречи двух журналов, представляется его книжка с немножко знакомым названием - «Винни-Пух и другие»;
    - Маша Хаткина: в рамках этой презентации исполняет песню про Винни-Пуха;
    - Иосиф Рухович: который может с полным правом сравнивать российский и московский шовинизм, поскольку в прошлом году его приняли в Союз писателей России;
    - Элина Петрова: которую недавно напечатали в московском «Арионе»;
- Сергей Серов: автор еще одной интерпретации обложки «Родомысла» - «Писающий мальчик»;
    - Владимир Авцен: спел только что сочиненные «родосотовые» частушки;
    - Ирина Попова-Бондаренко: показала только что сделанные шаржи...
    Сама Н.Хаткина прочитала только одно стихотворение - «Приют» - и предоставила слово Дмитрию Бураге...
    Бураго. Я не склоняюсь.
    - Ну, мог бы один раз и склониться.
    - Нет. Даже перед такой прекрасной дамой...


ФРАГМЕНТ ФЕВРАЛЯ:

     ...несклоняемый Дмитрий Бураго с толстым жалом в попке его пчелки, волхв и кудесник Кораблев, пытающий свой черный диктофон о том, что было и что будет. Элина Свенцицкая, вся в черно-свистящем, напустила в зал то ли щук, то ли летучих тварей, всех оплакала и села на место. Бледный юноша в очках, воспитанный на «Поэтическом мире» [книга донецкого профессора В.В.Федорова - Прим. ред.], очень хотел чаю с сахаром и стеснялся, как бы публика не вспуг(к)нула его Пуха...
    Ну а потом - маэстро с гениальной вещью о писающем мальчике. Он стал знаменит в один вечер. Идя домой, он слышал, как шептались прохожие, говоря: «Это тот самый, да, «Мальчик» - это его». Маэстро шел сквозь взвихрявшуюся слякоть и уже неясно различал контуры будущего шедевра - непринужденную позу «Писающей девочки» - и огненную надпись за ее спиной: «Не нужно превращать журнал в отстойник».
    Все эти люди еще не знали, что увидят утром из окна белый снег как чистый лист. Без изыска. Для всех.

К.О.А