ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня четверг, 03 апрел¤, 2025 год

ОДИН ПОЭТ ИЗ КОТ-ДИВУАРА…

Память наша устроена престранным образом. Я уже не говорю про причуды дальней и близкой памяти, когда легко можешь ответить, чем тебя кормили в детском саду, а что ел вчера на завтрак, не признаешься даже под пыткой — потому как не знаешь. Кроме всего прочего, она как-то непонятно избирательна: может запросто не зафиксировать что-то очень важное в твоей жизни, зато случайный вроде бы эпизод выхватит из вре- мени и пространства да и оставит его тебе навсегда во всех деталях и под- робностях…

Я, например, хоть убейте, не помню, когда и где мы познакомились с Петей Свенцицким, хотя дружба с этим удивительным человеком подари- ла мне много радости и печали, и если из меня как литератора хоть что-то получилось, то этим я во многом и прежде всего обязан ему (университету, работе, жизни — потом) — его эстетическим предпочтениям и суждени- ям. Не исключено, хотя и не уверен, что первая наша встреча случилась в доме на Отечественной в конце шестидесятых годов прошлого века. Там же произошёл навсегда запомнившийся мне связанный с Петей эпизод, о котором я и хочу рассказать. Но сначала несколько слов о самом Доме. На улице Отечественной, в стороне от главной городской артерии, но в то же время в нескольких минутах ходьбы от неё, в глубине двора с ябло- нями, абрикосами, клубникой и цветами стоял небольшой дом, где жили поэт Павел Яковлевич Шадур и его жена, литератор Любовь Георгиевна Оханова. Близкие люди в глаза, а остальные за глаза любовно именовали их Пашей и мамой Любой. Если есть на земле дома, где разбиваются сердца, то по закону гармонии должны существовать и дома, где сердца согреваются. Дом на Отечественной был именно таким. Какими обездоленными, точнее сказать, обездомленными стали мы все, когда однажды дом был продан, а его хозяева переехали в Киев! (Павел Яковлевич всю жизнь потом счи- тал переезд большой ошибкой). Но продажа дома на Отечественной — дело будущего, а пока здесь постоянно толпится народ, не прекращаясь, кипят литературные (и не только) страсти. Из профессионалов там неизменно присутствовала неунывающая прозаик Нина Крахмалёва и частенько её антипод — сумрачно-молчаливый поэт Елена Лаврентьева. В основном же сюда чаще всего приходили, кто сам, кто с друзьями-подругами, начинающие, не обременённые на тот момент ни членством в Союзе писателей, ни изданными книгами, ни (за редким исключением) публикациями литера- торы. Саша Лихолёт, Света Куралех, Наташа Хаткина, Гриша Ициксон… Обрываю перечень, дабы совсем не уклониться от темы.

Итак, о Пете.

Уже в ранней молодости Петя был автором довольно сильных стихов на украинском языке, его переводы философской лирики Тютчева полу- чили высокую оценку учёных мужей и жён на тютчевских чтениях, орга- низуемых кафедрой теории литературы Донецкого госуниверситета.

К моменту появления Пети в доме на Отечественной был он студентом До- нецкого политехнического института, успев до этого окончить сельскую школу и перечитать в местной библиотеке, где работала его мама, всю имевшуюся там классическую и современную литерату- ру.

В этом нет ничего невозможного, если знать, что Петя мог за ночь осилить тол- стенный фолиант, а то и два, а к чтению пристрастился с младых ногтей. Шту- дирование современной художествен- ной литературы и потом (подозреваю, в ущерб учёбе в техническом вузе) не пре- кращалось ни на минуту. Амброз Бирс как-то заметил: «Эрудиция — это пыль, вытряхнутая из книг в пустой череп». Эта во многом справедливая сентенция американского юмориста — не про Петю. Мало того, что всё прочитанное каким-то чудесным образом укла- дывалось в его крупной, соразмерно росту, голове, так он ещё и в разговоре (а поговорить Петя был мастак) для подкрепления своих оригинальных и глубоких мыслей легко и всегда к месту постоянно извлекал из своей лох- матой кубышки близкие к тексту цитаты. В дом Шадура иногда заходил блистательный молодой филолог Валера Кормачёв, и, когда они с Петей беседовали или спорили о литературе, присутствующие при этом испы- тывали неописуемое наслаждение!..

Как-то во время очередного позднего чаепития на Шадуровской кух- не, в котором принимало участие довольно много народа, Нина Крахма- лёва попросила Петю поделиться мыслями о современной латиноамери- канской литературе.

«О, — воскликнул Петя, — латиноамериканская литература — это же огромный пласт!» — и начал пространно и, как всегда, со знанием дела рас- суждать об этом пласте.

Где-то по прошествии получаса Любовь Георгиевна прервала Петю вопросом о литературе сегодняшней Франции.

Петя не менее обстоятельно поведал, что он думает о французских прозаиках и поэтах.

После чего Нина поинтересовалась мнением Пети о последних но- востях в немецкой, а Любовь Георгиевна — в польской литературах…

Петина речь на ночной веранде текла, словно воды Кальмиуса, тихо и плавно. Не обладая Петиными обширными познаниями, мы слушали его с неподдельным вниманием. Он же, чувствуя это, был в ударе.

Во время монолога об особо любимой Петей польской литературе Нина Крахмалёва вклинилась в микроскопическую паузу.

— А что ты, — спросила она, — можешь сказать о литературе Берега Слоновой Кости?

И тут с Петей произошла резкая метаморфоза. Он сник, смутился и, заикаясь, что случалось с ним в моменты сильного волнения, произ- нёс:

— Ну, в-во-первых, эт-ту страну переименовали, она т-теперь на- зывается Кот-Дивуар, а в-во-вторых, к моему великому стыду, я з-знаю там только одного п-поэта…

Какого поэта из Кот-Диваура знает Петя, так и осталось для всех вечной тайной, потому что в этом месте и без того полноликая Нина Крахмалёва раздулась, покраснела и, рискуя лопнуть от сдерживаемого смеха, громко прыснула. За ней захохотала Любовь Георгиевна. Только тут до нас дошло, что мы стали свидетелями и невольными участниками двухчасового розыгрыша и тоже покатились от смеха. Понял это и Петя. Он выскочил в ночной сад и от обиды разрыдался…

Обиделся он зря, ибо вышел из розыгрыша победителем. Затеявшие его старшие литераторы надеялись, что на Береге Слоновой Кости мо- лодой всезнайка уж точно проколется! А он, в отличие от них и всех нас, не только знал о другом названии этой забытой Богом страны, но ещё и каким-то невероятным образом сумел прочесть её одного (может, во- обще единственного) поэта…

С тех пор много воды утекло из нашего Кальмиуса в Азовское море.

В 22 года умер Валерий Кормачёв, в 34 погиб Григорий Ициксон, не стало Любовь Георгиевны и Павла Яковлевича… Некогда зелёная мо- лодёжь обзавелась детьми и внуками, некоторые из подающих надежды стали известными, а главное, хорошими поэтами и прозаиками, пона- писывали замечательных книг, кто-то уже издал избранное… По части детей Петя от остальных не отстал, а кое-кого даже опередил, а вот соб — ственных томов на его книжных полках не появилось. По молодости я объяснял это его ленью, но сейчас понимаю, что причина не в ней. Он мог часами общаться с друзьями, сутками разглагольствовать о литера- туре, запоем читать, сорваться в любой момент и мчаться куда угодно и с кем угодно, короче, совершал деяния, для ленивого немыслимые! Причина и не в излишнем пристрастии Пети к пиву — известно немало пьющих людей, наработавших за жизнь хренову гору. Дело в какой-то особой врожденной патологии, название которой мне не ведомо. Щедро одарив Петю энергией и талантом, Бог по какой-то причине лишил его одного элементарного, но совершенно необходимого литератору качества — способности сидеть за письменным столом. Много лет назад и всего дважды в жизни мы выступали с Петей как соавторы статей (одна о литературе, вторая о кино), и оба раза я всего лишь добросовестно с минимумом редакторских поправок записывал Петины монологи, кото- рые он произносил, расхаживая по комнате и время от времени устрем- ляя взор куда-то вверх, как будто (а может, и впрямь) именно там черпал свои мысли. Повторяю, моё участие в создании статей было мизерным, но, не сядь я с ручкой и бумагой за стол, они бы на свет не появились. Моё отношение к Пете тех лет отразилось в одном из моих стихотворных литературных портретов, написавшихся в начале 80-х. Петя заглянул ко мне на фабрику игрушек, где я работал в газете, аккурат на следующий день после того, как я закончил это стихотворение. Выходим в коридор, и я, волнуясь сильнее обычного (передо мной ведь не только строгий критик, но и герой творения!), читаю:

Связался с бабой-дурой и мучим маетой.

Ему б гулять с бандурой

да по Руси святой.

Ему бы взять в собраты

и в радость и в беду

хохлатского Сократа —

Грицька Сковороду.

Они б вдвоём сучили

извечных споров нить,

они бы порешили,

как нам на свете жить.

Но, видно, для подвоха,

а может быть, со зла

его не та эпоха

на свет произвела.

Он неприкаян бродит,

и, как квашня в горшке,

тьма светлых мыслей бродит

в нечёсаной башке.

Ему без дела тошно,

но более всего

он тратит сил на то, чтоб

не делать ничего.

Пьёт пиво, красно бает

(лишь слушай и глазей)

да трояки сшибает

у любящих друзей.

Ему за то простится,

что бестолково жил.

Он опоздал родиться,

а может, поспешил.

Читаю и вижу, как большие Петины глаза наполняются слезами. За- мираю в сладком предощущении похвалы. Он, что называется, сгребает меня в охапку и проникновенно говорит:

— Старик, ты, конечно, будешь смеяться, но нет ли у тебя трояка?..

Помню, как сетовал Гриша Ициксон:

— Идём с Петром по городу, он по дороге, как обычно, успевает рас- сказать пару задуманных им новых рассказов. Рассказы великолепные, практически завершённые — только сядь и запиши, что я ему и советую. «Угу, — говорит, Петро, — трэба будэ якось запысаты». На этом у падлы такого всё и кончается!

Гриша же рассказал мне, как во ВГИКе, где Петя какое-то время учился, обсуждали тему мелодрамы. Петя один проговорил об этом жанре чуть ли ни весь урок. Восхищённый преподаватель, не подозревая, с кем имеет дело, предложил ему срочно писать о мелодраме то ли курсовую, то ли сразу диссертацию, на что последовал знакомой до боли (правда, на этот раз по-русски) ответ: «Да, надо будет как-то написать»…

…К счастью, не всё так мрачно и безнадёжно. Немало стихов Петя всё-таки сочинил, и, что самое важное, записал. Есть у него переводы с русского, польского, немецкого и, возможно, с других языков. Несколько лет назад читал он мне из своих тетрадок афористичные размышления о литературе и жизни — как обычно, интересные и отличного литературно- го качества. И если означенные стихи, переводы и тетради с Петиными мыслями не потеряны, то, однажды став книгой, они, смею надеяться, доставят читателю такие же удовольствие и радость, какие когда-то до- ставляли его друзьям.

����, ���������� * ���������, ���������� ���������!

���� ���*
������
�����*
mailto:
HTTP://
��� �����������* �������� ��������