Я не уверен, что пишу стихи. То есть, я не уверен, что пишу стихи, когда читаю замечательную донецкую поэтессу Наталью Артеменкову. Поэтому и начинаю свою подборку с посвященного ей «Зова».
    А во всем остальном пусть читатель разбирается.

ЗОВ
                    Наталье Артеменковой
Ударит барабан.
Судьбы шальные танцы
Закружат, унесут,
И станешь ты вольнА,
И обретешь себя
В улыбке африканца,
В лиановых сетях,
В упругом взгляде льва.
Наcтупит твой момент –
Сорвешь свои вериги,
Свободной от стыда,
Отвергнувшей вину,
И зазвучат стихи
Сакраментальной книги
Про черный континент,
Про желтую страну.
Расступится волна
Кипящего прилива,
И ветер налетит,
Саванну теребя,
И крикнешь ты земле:
«Я родилась счастливой!
Я припаду к тебе!
Я обниму тебя!»


КРОВАТЬ, ДВА КРЕСЛА, КРУГЛЫЙ СТОЛ…

Кровать, два кресла, круглый стол.
Впотьмах нащупанные шмотки.
Глоток вчерашней теплой водки.
Скрипящий под шагами пол.
В рукав попавшая рука.
Кот, развалившийся на стуле.
Щи, забурлившие в кастрюле.
Вкус мяса, хлеба, чеснока.
Дымок помятых сигарет.
Неравномерный ритм ступений.
Влюбленных вздрогнувшие тени.
Подслеповатый зимний свет.
Перила, съеденные ржой.
Обросшие снегами ели.
Обледеневшие панели.
Походка женщины чужой.
Сизарь, клюющий корку хлеба.
Перекосившийся забор.
Безлюдный рынок и собор,
Собою заслонивший небо…


ПЛАТЬЕ ЧЕРНОГО САТИНА…

Платье черного сатина,
Боль бессонная в глазах…
На комоде паутина, 
Паутина на часах. 
Стрелки тикают: «Исчезни! 
Что явился?! Что стоишь?! 
Здесь владения болезни – 
Ты ее не победишь. 
Ты беги, пацан, отсюда, 
Здесь хозяйствует беда – 
Заскорузлая посуда, 
Пожелтевшая вода, 
Печь с оторванною дверцей, 
Вонь прокисшего вина… 
Здесь разорванное сердце 
И минувшая война. 
Ждут тебя твои задачи, 
Ждет отцовский патефон… 
Ну о чем, пацан, ты плачешь, 
Глядя в проруби икон?»


ВОТ, КАЗАЛОСЬ – И ЗЛО, И НЕИСТОВО

Вот, казалось – и зло, и неистово 
Протрубят в свою медь егеря, 
И над рощей, поникшей и мглистою, 
Пробудится седая заря, 
А за нею – мелодия нежная, 
Растворяя сомненья и страх. 
И прочту о забытой надежде я 
Весть в твоих потеплевших глазах. 
Вновь друзья на пороге появятся, 
Переполнят собою жилье 
И, впервые склонившись, покается 
Непреклонное сердце мое…
Но – в трубе нет ни зла, ни готовности, 
И, сводя постепенно с ума, 
Покрывает весь мир безысходностью 
И готовит к исходу зима.


ПОД УТРО КОНСКИЕ ХВОСТЫ…

Под утро конские хвосты 
Разгонят ночи мрак, 
И всех вокруг на три версты 
Разбудит лай собак. 
Раздастся медный звон колец 
И тяжкий скрип петель, 
И распахнет Ее гонец 
Незапертую дверь.

И не оправившись от снов, 
И не умыв лица, 
Я отыщу десяток слов 
Отматерить гонца. 
Но в наступившей тишине, 
Когда утихнет лай, 
Он хрипловато скажет мне: 
«Котомку собирай!»

И надо уходить туда, 
Откуда нет пути. 
С ладоней побежит вода 
По лбу и по груди… 
Нож ремешками подвяжу 
И, отыскав рюкзак, 
Вино, в дорогу, уложу, 
И запасу табак.

А кони будут тихо ржать, 
Предчувствуя конец, 
И будет терпеливо ждать 
Нахмуренный гонец.

Но, призадумавшись на миг 
О том, как чуден мир, 
Я упакую пару книг, 
Зачитанных до дыр. 
Насыплю в кошелек монет, 
Ключ брошу на поднос 
И спрячу на груди портрет, 
Знакомый мне до слез.

Зажгу светильник над крыльцом, 
Курну «на посошок» 
И за хромающим гонцом 
Шагну через порог. 
Взметнутся конские хвосты 
И унесут во мрак 
И всех вокруг на три версты 
Оглушит лай собак.