МОЙ ЗИМНИЙ САД
    В детстве я пыталась остановить время. Писала на клочке бумаги «Таня… семь лет» и клала его под цветочный горшок. Цветок сочился грязной водой, и ручей размывал мою записку. Но мне так хотелось подольше оставаться маленькой!
    Странная игра увлекала меня. Под всеми цветочными горшками лежали бумажки. Последняя: «Таня… январь… десять лет». Мне кажется, благодаря этим искусственным плотинам время в детстве текло чуть медленнее.
    …А юность моя продлилась дольше благодаря стихам.
    Впитав в себя все, что «сияло и рвалось» мои стихи стали комнатными цветами, моим ненаглядным зимним садом, стоящим над временем, над листочком в клеточку, на котором сегодня написаны немаленькие цифры. И благодаря этому, я длюсь, и только сама могу решить, что будет дальше.


    ТАЛАЯ ВОДА
    Дом наш, каменный величественный особняк, возвышался на самом берегу реки Пензятки. Помню вечный, я бы даже сказала, суеверный страх перед половодьем.
    И всё же вода разливалась.
    Талая вода приносила в наш огромный сад осколки чужой жизни: за доски забора и стволы вишен цеплялись пластмассовые лебеди с изувеченными клювами и продавленными боками, одноногие, бесстыдно голые куклы с тиной в кудрявых волосах, пустые пузатые бутылки из-под южных вин – в корзиночках, сплетённых из зелёных и жёлтых ленточек.
    Мне казалось, что страна, откуда приплывают эти предметы, намного лучше той, в которой живу я. Там любят детей и не оставляют так надолго наедине со своими мыслями. Я обувала красные резиновые сапоги и часами ходила по саду: вылавливала хлам палкой с гвоздём на конце и думала о счастливой жизни тех, кому это раньше могло принадлежать.
    Это были мои первые серьезные размышления о жизни, которые впоследствии стали стихами.
   
   
   

* * *

От мамы остались очки да еще радиола,
Которая выглядит кругом гончарным –
печальным-печальным.
А, может быть, мама лепила кувшины ночами,
А, может, ваяла спортивные кубки?
Что дочери знают о мамах?
Потом лишь. Потом лишь.
Я тоже, семейной традиции следуя, буду
Крутить радиолу и амфоры делать для греков,
И, может, рубить заодно саркофаги.
А дочка потом лишь…
…Но, мама, – очки… Что ты видела в них?
Я надену их тоже.


* * *

Обыкновенная белая кошка
необходима семье для комплекта,
Даже если она глухая немножко,
Но не лишенная интеллекта.
Чтоб мурчаньем заполнять пространство
между завтраком и обедом,
Чтоб зализывать сердешные раны
и пахнуть под дверью соседа.
Даже если она косая немножко
и на руки прыгает крайне редко,
Запомните: обыкновенная кошка,
Четырехногая, как табуретка.
И можно нежность складывать в кошку,
Впрок, что рублики в свинку-копилку.
Да будет вам счастье, хлеб и картошка,
Обязательно насаженная на вилку!


* * *

Мне кажется компьютер живым,
Хоть с виду такой холодный он!
В нем стелется синий дым,
Стелется ко мне под ноги.
Это – остатки слепой пурги.
Известной в классике русской.
О, как похожи наши мозги,
Требующие перезагрузки!
Мое лицо влюблено в экран,
Цитируя Блока на блогах,
Летим мы по солнечным серверам.
В поисках добрых окон.
….И снова сгущается синева,
Сиреневая его, густая.
….И снова круглая моя голова.
К квадратной его прирастает.


* * *

Здравствуй, Сахар Рафинадович из десятого подъезда!
Это я кручу «Катюшу» на своем магнитофоне,
Чтоб ты вечером немножко отдыхал от мрачных мыслей:
Кто ворует помидоры на твоей убогой даче?
Кто ворует?
Кто ворует?
Здравствуй, Вера Сарафановна из девятого подъезда.
Это я кручу «Катюшу» на своем магнитофоне,
Чтобы ты крутила груши вечерами энергичней.
Помнишь, что там, в прошлой жизни?
Здравствуй, друг Помятобрюкин, из подвального подъезда,
С комаром на голом торсе.
Знамо дело, помидоры
Выпивоху обобрали.
Это я кручу «Катюшу». Что-то там внутри заело.
Это я ночами плачу, жизнь проходит, жизнь проходит.
Кто ворует?
Кто ворует?