Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика.
Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея.
Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.
Еще одна темная история, о которой говорить тяжело и горько, тоже «булгаковская». В очерке о Б.С.Мягкове («Дикое поле», №3) я не стал ничего о ней рассказывать, поскольку не располагал документами. Теперь документы есть.
Но есть и сомнения: стоит ли эти бумаги ворошить?
Вдова Бориса Сергеевича убеждена: необходимо.
Я встретилась с Борисом Сергеевичем Мягковым на вечере памяти Владимира Высоцкого 25 января 1981 года. Я читала баллады Франсуа Вийона, что его поразило и привлекло внимание ко мне и той группе КСП, которую возглавлял Виталий Акелькин. Конец января и весь февраль прошли под звездой Мандельштама и «Собачьего сердца» Булгакова. Борис Мягков стал приходить ко мне в отдел писем «Гудка», где я работала корреспондентом. Он подружился с главным редактором Красниковым и получил добро на проведение «Булгаковских лекций» для самой редакции, договорившись о разрешении на просмотр архива «Гудка» и организации републикаций фельетонов Михаила Булгакова.
В то же время наше «тайное общество» собиралось у меня в кабинете отдела писем после ухода остальных сотрудников. Это было возможно, так как вход в типографию «Гудка», работавшую круглосуточно, находился с улицы Станкевича, а в самую редакцию – главный ход – надо было проходить через Хлыновский тупик (напротив театра Маяковского). Итак, с 19 часов до полуночи мы, инженеры, учителя, физикидворники, студенты, внимали Борису Мягкову (самому старшему из всех и имеющему архивные материалы, связанные с творчеством Осипа Мандельштама, Михаила Булгакова, Александра Грина), который предложил делать вечера памяти поэтов и писателей. Мы, принимавшие дары Бориса Мягкова, понимали наказуемость нашей инициативы со стороны правоохранительных органов, но так интересно было всё слушать, подбирать фотографии, рассматривать сделанные слайды, что мы и не заметили, как стали чувствовать себя «посвящёнными», то есть бесстрашными. Борис Мягков словно вывел нас из подземелья, на какойто простор: «И я выхожу из пространства в запущенный сад величин, и мнимое рву постоянство и самосознанье причин...» И «Собачье сердце» пошло по кругу, зачитанное, обмусолённое, но любимое и хранимое...
Борис стал водить меня по «Булгаковской Москве»: Патриаршие пруды, Новодевичье кладбище, Мансуровский переулок (подвал Мастера), особняк на Остоженке и на малом Ржевском – Маргариты, «таинственная сеть Арбатских переулков»... Мы посещали эти места вместе с Лидией Марковной Яновской, с Валентином Александровичем Молодцовым... Борис показывал мне свои карты и чертежи маршрутов. Он был охвачен страстью поиска: каждая новая беседа со старожилами, переписывание ранних редакций «Мастера и Маргариты» в «Библиотеке имени Ленина», посещение вечеров Мариэтты Чудаковой и лекций Галины Панфиловой, встречи с Любовью Евгеньевной Белозерской и – главное – книги, книги, книги... Он радовался любой публикации и бережно собирал и хранил ксерокопии зарубежных (запрещённых в то время) изданий...
По редакционному заданию я оказалась в Туапсе. Борис дал мне адрес Татьяны Николаевны Лаппа, первый жены Михаила Булгакова, и попросил посетить её и сфотографировать. Он настаивал на этом приходе без приглашения, хотя я никак не могла понять, как я, совершенно чужой человек, правда, корреспондент отдела писем «Гудка», смогу появиться у Татьяны Николаевны, не имея даже редакционного обоснования. Но я согласилась и, выбрав 2 часа свободного времени до отъезда (мне ещё надо было поехать в пионерский лагерь и взять с собой в обратный путь двух дочек сотрудников газеты). Итак, эти два часа я провела с Татьяной Николаевной (когданибудь я опубликую тот самый репортаж, который нигде и никогда не публиковался)...
Я вернулась в Москву в смущении, потому что не сумела уговорить Татьяну Николаевну сфотографироваться (это сделал Борис в своей поездке позже)... Но уже летом, в августе Борис сказал, что нас приглашает его знакомый Леонид Паршин, чтобы показать, какой материал он сумел записать у Татьяны Николаевны... Так я оказалась с Борисом Мягковым в гостях у Леонида Паршина, принимавшего нас в квартире. И особо мне запомнились эти коробки с магнитофонными плёнками и та лёгкость, с которой хозяин демонстрировал нам «технику записи телефонного разговора» с чужим человеком... Я вышла из его дома какаято совершенно настороженная, напряжённая и сразу сказала Борису, что мне «несимпатичен» его приятель, и он мне кажется способным на разные гадости. Борис немного удивился такому восприятию, но согласился, что, действительно, не очень хочется продолжать знакомство, хотя, как я поняла, они были связаны «поиском» и в чёмто пытались соперничать...
К октябрю 1981 года наши дружеские отношения стали переплавляться в любовные, вызывающие тревогу за любимого и, конечно, опасение от «многодонной жизни вне закона», что напрямую соприкасалось с хранение и распространением запрещённой (возлюбленной) литературы... И тут грянул гром…
Борис принёс конверт с письмами, которые были подписаны тем самым Леонидом Паршиным, собиравшим интервью с Татьяной Николаевной... Мы не стали долго раздумывать: надо было прятать литературу. Пришлось развозить рюкзаки с книгами и публикациями по всей Москве... Тогдато Борис и пошёл «на приём, за советом» к Мариэтте Омаровне. Она рекомендовала снять копии, а оригиналы отдать... Борис так и сделал... С 1982 года у него началась сердечная аритмия...
15 мая 2005 на очередном «Булгаковском празднике» во вновь открытом культурном центре «Булгаковский дом» я увидела, как посмертное издание «Родословия Михаила Булгакова» Бориса Мягкова оказалось в руках моложавого Леонида Паршина (танцора, художника, психолога, булгаковеда)... Я подошла к нему и сказала: «Вот вы и встретились с Борисом Сергеевичем... Даже ваш донос не помешал выйти «Булгаковской Москве» и «Родословиям», хотя, конечно, жизни Вы ему не прибавили...»
Я расплакалась. Он смутился и говорил, что не понимает в чём дело... Мы встретились спустя три дня... Я показала бумаги (это было при свидетелях). Он согласился, что материал доноса отпечатан на его машинке, что подпись его, но его тогда в Москве... не было. По мнению Паршина, это сделала его мама, известная советская шпионка, чтобы напугать конкурента своего сына... Да, потом он привозил автобусные билеты в Киеве 1981 года с указанием даты. Сохранил ведь (на всякий случай!)...
Я недавно (в октябре 2006 года) прочитала интервью с Леонидом Паршиным, который хвастался, что раскрывает «тайны Булгакова». Я написала ему по электронной почте и напомнила о «сеансе с разоблачением», участником которого он может оказаться сам... Впрочем, недавно общаясь с Лидией Марковной Яновской по той же электронной почте, я напомнила ей об этом случае и, она сказала, что читала интервью Мариэтты Омаровны Чудаковой с упоминанием этой ситуации, но без названия имени. И добавила: «...такой характер у этого человека...» И так говорят люди, знавшие, как Михаил Афанасьевич относился к сексотам, доносчикам, отравителям...
Я решилась на публикацию этих материалов не в знак мести (хотя до сих пор щемит сердце), а по глубокому убеждению, что нельзя наживаться на страданиях чужой жизни: ни Михаила Булгакова, ни Бориса Мягкова.
КОММЕНТАРИИ
Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
