Мне запомнились слова из одного интервью с Джимми Хендриксом: «Забавно, как большинство людей любит покойников. Стоит тебе умереть – и живые тобой заинтересуются». Очень верно. По-русски. Это потому, что писатели есть мистические персонажи, инферналы, играющие с бестелесными духовными категориями, и которые, по идее, сами не должны присутствовать в нашей бренной жизни, ходить, есть, справлять нужду. Наблюдатели, одним словом. И вот, позвонив в Ленинграде по одному телефону, услышал в ответ: «А мы думали, что ты умер!». Вот те раз! Встретили!
    - С чего вы взяли, дорогие мои?
    - Да слухи всякие поползли, стихи твои стали по рукам ходить.
    Ах вот, думаю, что надо для раскрутки собственного творчества - исчезнуть, лучше, конечно, умереть – идеальный вариант.
    - Да-а-а, Юра! Где же ты всё это время скрывался?
    - Почему скрывался?!! Жил, да и всё. В Камбодже был в командировке, потом в Греции.
    - Мы думали, ты, как Володя Маковский. Концы в воду.
    - Так это когда было.... Что-то вы чересчур за упокой... а не за здравие... как-то. Сами-то вы живы ли – или так, только с виду...?
    - М-м-м????
    Смотрели «Мертвец» Джима Джармуша? Чего на свете не бывает. Весёленькие дела, встать в один ряд с мертвецами! Ходить и пожимать своей костлявой рукой офигевающих живых. Скакать по Невскому и разбрасывать свои тексты, орать дурным голосом, не боясь, что тебя заметёт милиция! Тебя нет. А был ли мальчик!? Вот в чём вопрос, вот в чём смысл жизни. Жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно. И так далее. Это нужно не павшим, это нужно живым. И тому подобное. Зашевелились на том свете классики. А если отбросить все условности, всё это очень не по-человечески. По всем телефонам одно и тоже – удивление или смена адресата. Съездил, понимаешь, в Камбоджу! И уже отчаявшись на десятом звонке –услышал голос Наташи С Пушкинской:
    - Юрка, сволочь... ты, что ли? – и заплакала. Хоть что-то человеческое. С улицы Марата пошёл проходными дворами до Пушкинского сквера. Наташка –славная девушка, помнит меня. Коридор коммуналки был тёмный, и мы что-то уронили по дороге к двери её комнаты, пока пятились и обнимались. Я такой грузный и неуклюжий, как слон. Что сотворяют с человеком Страсти по Нержавеющему Роману, со всеми втекающими и вытекающими отсюда последствиями. И только когда главный эротический исход был совершён, я упал к Наташкиным ногам, обнял их и сказал: «Нет, сволочи, не дождётесь вы моей смерти!», и показал воображаемым Мордам большую, смачную фигу. Как мало нужно человеку для того, чтобы обрести счастье. Только что ничего не было – и вдруг вот Оно! Стоило только вернуться на родину – и Всё... Да, чудны дела твои. Читать, значит, опять читать стали. Вот, значит, как повернуло. Ну, хорошо. Хорошо, что читают. Замечательно. Конгениально. Докатился я до прижизненной славы местного разлива.
    Весной время изменяется. И вот мы сели с Наташей в поезд и поехали Кудаглазаглядят – а именно: подались в южном направлении в ЗлатоМегаполисную Москву-Матушку. Подальше от Великого Героического Города Голографических туманов и Живых Мертвецов. Созрела душа, можно сказать, и творческая необъяснимость в желании увидеть лицо моего Брата по Разуму – художника Дядю Вову Джанглла. Необходимо было однозначно восстать из небытия и материализоваться – найти какие-то видимые подтверждения моего планетарного существования. Поверьте, это не от собственного самобичевания, а от неистребимой тяги к родственным душам.
    Столица встретила нас ветреной и томной погодой. И вот застучали под шлепки яростного весеннего дождя, дорожным хэви-металом, колёса Софринской электрички. Софрино – это где-то под Москвой. 43 километр. Платформа. Тропинка в лесу. Вот и Дача. Художник Дядя Вова Джанглл сидит на веранде и щурится на припекающее солнце. Рядом с ним стоит огромная Двухметровая Девушка. Сколько лет, сколько зим! Сбоку на плетёном кресле полулежит гений российской словесности Дмитрий Евгеньевич Авалиани и тоже щурится, как мартовский кот, но не на солнце, а глядя на нас!
    - О, вы Юра, наверное!? – Дмитрий Евгеньевич раскачивается и вылетает из кресла. Он парит, как Птица, и жестикулирует руками. Настоящий кавказский темперамент! – А мы вот только что Вас вспоминали!
    - Попутный ветер всегда дует в сторону Москвы! – Дядя Вова Джанглл явно учуял мой настрой. – Знаешь, ты чего щас сделал? Ты материализовался из своего стиха. Телепат, что ли, этот Дядя Вова?

    Стою в лесу между пнями
    Считаю на срезах круги
    Так все мы потеряны днями
    И время не видно ни зги

    И всё таки она вертится! – подумал я. Конечно, можно было этих записок и не писать. А как не напишешь. И как вообще не писать-то!? Вот, например, - Дядя Вова Джанглл. Наверное, одна из самых фантастических личностей, встречавшихся на моём пути. Не потому, что он старше меня и знает мои стихи, даже написанные ещё в детстве, под влиянием творчества  Григорьева . Да и если бы не Олег Григорьев со своим непревзойдённым сарказмом, то и Митьков никаких бы не было. Дядя Вова Джанглл – современный русский визуальный литератор. Слово «художник» он не очень любит. Когда-то о нём я случайно прочитал в югославском издании «Неоавангард». И проникся. Он вставляет в свои картины тексты, написанные на глаголице – старой славянской письменности. У него есть чутьё особого рода, присутствующее только у очень одарённых творческих людей. Какие-то знаки немыслимые. Всё непонятно и очень по-русски, несмотря на то, что он имеет странный псевдоним – «Джанглл». Почему Джанглл? – как-то спросил я его. «Ты про что, собственно, про Экзотическое имя? Это ник – как в чатах. А почему, например, Текила Джаззз?» - услышал я ответ. Вообще то, в миру Джанглл – это Владимир Толстов – как оказалось, потомок графа Рутковского, его прапрад, имел  земли в Слуцкой губернии.
    Тем временем Дядя Вова Джанглл увлечённо углубляется в какую-то зарисовку, при этом произнося экскурсную речь в историю рисования.
    - Меня всегда завораживал один художник, Алексей Ремизов. Пикассо покупал его работы для себя, чтобы набираться от них вдохновения, считал его лучшим. Хитрый Чёрт! И предпочитал помалкивать об одаренном русском художнике в своём кругу, но, тем не менее, спас его от голода в эмиграции. Ремизов – настоящий художник, без всяких НО. Или был такой – Бруно Шульц, который сам иллюстрировал свои книги. Это да – Супер! Есть гены творчества. Что-то в нас сидит. Ген какой-то, необычный. Он очень древний. Как думаешь, может такое быть – Переданное Половым Путём Генетически Модифицированное Творческое Наследие? Я думаю, что может. А обратная сторона медали Такого Гениакоптилуса – Суицид! Вот расплата за бессмертие!
    Я же говорю, что Дядя Вова Джанглл телепат.

    Закроем все входы и выходы
    Пусть в двери стучится облом
    И входишь в бессмертие тихо ты
    Под острым как бритва углом

    Наташа и СуперДевушка, которая представилась как Оил, пошли собирать ветки для костра, который гостеприимный Дмитрий Евгеньевич собирался разжигать возле дачи. «Хорошо, что ты приехал», - сказал  Дядя Вова Джанглл и похлопал меня по плечу. Как хорошо снова оказаться в России, вдыхать её воздух. Особое ощущение необъяснимого счастья. Расслабиться и стать наивным, как в детстве, можно только в России. Например, аксиому о том, что если человек улыбается – значит, человеку хорошо, можно отнести, наверное, к славянской ментальности и открытости, где с тобой поддерживают отношения по состоянию симпатии, а не из-за того, что от тебя чего-то хотят и строят на тебе планы. Запад наивности и впадания в детские грёзы не потерпит. Мне ли это не знать – ухлопавшему на общение с материалистами полжизни. Выработавшееся на них противоядие очень помогает. И без России тут не обойтись. Это больше, чем чувство, и больше, чем любовь.
    Упоение словом и эйфорией общения с людьми, которые сделаны из того же материала, что и ты. Костёр разгорался, село солнце, и проявились первые проблески звёзд. Вот и две фигуры появились на опушке леса, девушки несли дрова. Хорошо. Впереди целая ночь. Россия.  Открылась бездна звёзд полна!

    Большую корзину звёзд как грибов
    Несу освещая свой путь
    До Дома осталось 100 тыс. шагов
    И мне с пути не свернуть

    Уже возвращаясь в обратный путь, в электричке я вдруг понял, что во встречах заключён весь тайный смысл бытия. Все встречи нанизаны, как бусины, на всю жизнь. Важно научиться отличать одну встречу от другой. И один мир от другого мира. Одно слово от другого. Да. Нужно уметь различать слова. Вот что важно. И очень важно приручить слова, сделать их чётками в своих руках. Отзвуками настроения. И музыкой. И Музой.
    Рядом сопела уткнувшись мне в плечо Наташка. Колёса электрички мирно постукивали. Мы возвращались. Да, вот оно! Нашлось утраченное слово. Почти детское. Как сон. Всё с новой строки... А ты спи. Спи.

    От сна пробудившись под вечер
    Мы сели в  последний вагон
    Где слышались странные речи
    И старый скрипел граммофон  
                   
    Костлявая смерть-проводница
    Уснула  забыв про  покос 
    Позволив свободой напиться 
    Под стуки Вселенских колёс     
                                  
    На поезде этом  уедем 
    Родная с  тобой далеко  
    Туда где Большие медведи   
    Полярное пьют  молоко

    Весна 2002 г., Выборг