ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня воскресенье, 24 ноября, 2024 год

    Дорогой друг!

    Никогда ты не разочаровывал меня в моих начинаниях. С твоей помощью я летал на Луну в 2002-м году, вытягивал себя из болота в 2003-м, выиграл честнейшие выборы президента Украины в 2004-м, и вот я вновь задумал опаснейшую и увлекательную авантюру.
    Теперь мы все вместе вступим в Европу! Даже против ее желания!
    Отныне вся Европа будет сверять свое время с нами, так как Гринвич будет проходить в городе Святогорске. Отсель грозить мы будем не только шведам, но и всем остальным курдам и удмурдам, кому чужды принципы демократии и общечеловеческие ценности.
    Мне вновь понадобится твоя помощь. Во-первых, нужно перетащить Гринвич, во-вторых, резиденцию, ну и главное – кто-то же должен держать Европу, когда мы будем в нее входить…
    Кстати, по обыкновению я неплохо отношусь к взяткам и хабарям, если они у тебя есть – вези как можно скорее. Тем более, что принципы протекционизма мне не чужды, и распределять портфели в новом коалиционном правительстве народного доверия я буду, свято следуя им.

    Твой Карл!

    ЕВРОМИТИНГ

    Барон фон Соболев (Севастополь): Дорогие друзья! Торжественный митинг, посвященный вхождению Украины в Европу, прошу считать открытым. Слово имеет доверенное лицо барона Мюнхгаузена Вадим Гефтер!
    Барон фон Гефтер (Донецк): Друзья! В стране опять неспокойно. Паскудные оппозиционеры опять установили палатки и мешают нам войти в Европу достойно и по-нашему.
    Но в этот солнечный день хочется обойтись без мрачных подробностей. Я зачитаю 4-е ежегодное послание барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена:
    Дорогие мои! Настал черед перейти от завоеваний к умению жить! Это сложнее всего. Тем более жить в новом пространстве и со все еще не приживающимися общечеловеческими ценностями.
    Для чего нам надо войти в Европу? Лишь только для того, чтобы она этого не сделала с нами раньше. Ответственность перед будущими поколениями, ответственность за сохранение целостности и исторической сути нашего государства заставляет меня принять непростое и, возможно, спорное решение. Это решение волевое, но научно обоснованное.
    Наши ученые сумели воссоздать из тончайших кусков сала точную карту европейского континента, и в результате подробного кроя всплыл любопытный, но не удивительный факт. Оказывается, самый что ни на есть центр Европы приходится как раз на город Святогорск Донецкой области, а что еще любопытней – так прямо под этой трибуной!
    Потому, восстанавливая историческую справедливость, объявляю город Святогорск Центром Объединенной Европы! Гринвичский меридиан уже, как вы видите, здесь, а все остальное мы перетащим в ближайшее время.

    Поздравляю вас, дорогие мои. Наши дни отныне наполнятся истинным смыслом и европейской любовью друг к другу. Счастья вам и европейского благополучия! УРА!
    Барон фон Мирзаян (Москва): Дарагие друзья! (Хохот). Хателось би вам напомнить, где находится центер Европи. Как известно, ми все вишли с адной гары. Эта гара есть не только центер Европи, а центер мира. Взять эта гара – наша ближайшая задача. Патаму что виликие народы вишли из виликой книги. Виликая книга у нас адна. Нет, извините, - адын. Эта книга – Библ. Ана била написан на гара Арарат. И мы ее вазьмем, таварищи! Патаму что ми теперь вместе. Ура! (Демонстранты: Ура!!!)
    Барон фон Сергеев (Киев): Любі друзі! (Смех). Коллеги! Не побоюсь этого слова: майне дамы унд херы! Мы, старые правдуны, как и раньше, готовы всеми силами приложиться для достижения полной победы песни над разумом! Хотя мы живем бедно, но это лучше, чем умирать богатым. И нас не подолаты!
    Приветствую многосисячный коллектив наших женщин, наших верных боевых подруг в мирное время. Они наша надежная поддержка вечером и опора ночью. Женщины у нас – организующее начало, а мужчины, соответственно, - организующий конец.
    Хочу поприветствовать юных миленинцев, наше будущее прошлое. Возлагаем надежды на вас, девочки! Именно вы должны в дальнейшем понести, а мальчики вам в этом помогут.
    Сейчас самое время подвести итоги. Пока итоги подвезут, хочу поделиться нашими чаяниями и отчаяниями.
    Товарищи! Вы были близки к трагедии. Европа подготовила ужасный план противодействия нашему желанию войти в нее. И, одурманенный этим планом, левый эсер Каплан пытался ночью застрелить Миленина! К счастью, наш вождь и вдохновитель к тому времени уже долго находился при розливе.
    Мы выражаем свой протест и направляем в Совет Европы несколько нот, а именно: до-ре-ми до-ре-до соль-фа-ми-ре-до! Для тех, кто не знает, что означает сия музыкальная фраза, переведу ее на немецкий язык: «Если мы не нужны Европе, то на кой хер она нам!»
    Призываю всех вас крепиться, поскольку врача в лагере нет, и объединить свои усилия в нашем движении к полной и окончательной победе бардизма-миленизма! Ура, товарищи! (Крики: Ура!)
    Барон фон Каденко: Що це означає? Що ми вже в Європі. При чому повністю. Я поздоровляю вас з цим знаменним святом. Гей! (Крики: «Гей! О!.. А!..»)
    Барон фон Соболев: Дорогие друзья! Наше баронство, живущее долгое время в стесненных рамках половых признаков, разорвало эту порочную цепь. И мы рады вам представить баронессу фон Нур!
    Баронесса фон Нур (Москва) (сначала что-то по-татарски, затем по-русски): Я не знаю, какая там гора, приехали там ваши-наши, - но глаза у вас у всех узкие! Поэтому от всего многосисячного народа обращаюсь к сестрам, подругам моим: ты мое дыхание, утро мое ты раннее – ура! (Крики: Ура!) Гоп-стоп, мы подошли до угла – ура! (Ура!!) Что еще? Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно – ура! (Ура!!!) И опять-таки: как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Ура! (Ура!!!!)
    Барон фон Соболев: Представитель первой столицы Украины – Владимир Васильев, он же барон!
    Барон фон Васильев (Харьков): А чи ми Європа чи ні? (Крики: «Так! Ні! Да! Нет!») Будьмо! Гей! Будьмо! Гей! Будьмо! Гей! Гей! Гей! Отак і вся Європа буде гей… Господа! Врите больше – вы должны знать всю правду. Врите больше, врите лучше! Это укрепляет здоровье!
    Барон фон Соболев: Нас упрекают, что новая власть пляшет на костях старой. Это неправда. Мы докажем это сегодня. Представителя прежней власти просим подняться на трибуну. Господин Кучма, покажите ваши кости!

Кучма и электорат

    Барон фон Кучма (Запорожье) (поднимается на трибуну; крики: «Кучму за грати!»): Коли я представник старої влади, то ви якої?.. (Крики, шум, свист.)
    Барон фон Соболев: Сегодня мы едва не стали очевидцами страшного события, которое предупредили наши спецслужбы. Господин Каплан осуществил задуманное. Но мы щедры сердцем. Мы следуем христианским принципам, находясь под сенью этой лавры. Мы прощаем Каплана. Более того: пусть покается!
    Барон фон Каденко: Я предлагаю покрестить его. (Смех, аплодисменты.)
    Барон фон Каплан (Ашдод): Друзья мои! Дело в том, что моя прабабушка передала мне специально для ночного события некоторое количество патронов. Но все они, друзья мои, были холостые. Поэтому если наш барон будет входить в эту самую Европу, то пусть остается холостым, – таким же, как и патроны моей прабабушки. За прабабушку – ура!
    Барон фон Соболев: Никто не станет спорить, что Киев – сердце нашей страны. Но пуповина – это Одесса! Я приглашаю на трибуну барона фон Лучинкина!
    Барон фон Лучинкин (Одесса): Ну шо сказать? Вы знаете, что такое хемишуцер? Я хочу знать, хоть кто один знает, что такое хемишуцер? Если кто-то знает, потом расскажете всем. Зачем вам та Европа? Вы давно в ней уже были! В Одессе! Вы помните, что Пушкин сказал? И что сказали все остальные?.. Так что давайте, когда пойдете в Европу, зайдите к нам и посмотрите, что это такое. Я желаю всем доброго пути. Самое главное – найдите карту. Не доберетесь! Привет!
    Барон фон Соболев: Тонкий подход к проведению акции отличает новую власть, т.е. нас. Сегодня – День пограничника. И недаром этот день был выбран для переноса меридиана. В Гринвиче отдыхают! Событие, которое сегодня произошло, потрясет не только присутствующих, но и тех, кто не прибыл сюда. Праздник продолжается, господа!



ЕВРОКОНЦЕРТ В ДОНЕЦКЕ

1. Вадим Гефтер (Донецк).
2. Андрей Соболев (Севастополь).
3. Лев Болдов (Москва).
4. Александр Цилькер (Москва).
5. Владимир Завгородний (Владимир-Волынский).
6. Сергей Каплан (Ашод).
7. Владимир Ланда (Одесса).
8. Валерий Марченко (Ровно).
9. Владимир Васильев (Харьков).
10. Валерий Сергеев (Киев).
11. Сергеев Майданов (Санкт-Петербург).
12. Игорь Лучинкин (Одесса).
13. Ирина Морозовская (Одесса).
14. Алена и Дмитрий Макарчуки (Донецк).
15. Владимир Каденко (Киев).
16. Михаил Барановский (Киев).
17. Раиса Нур (Москва).
18. Александр Мирзаян (Москва).

    ЕВРОСОВЕТ НА ЕВРОВИДЕНИИ

Какая революция, такая и «Марсельеза».
В. Завгородний.

    В. Гефтер (Донецк): Господа! Вы находитесь на заседании большой европейской восьмерки. А приветствуют вас мы – ассоциированные члены – Валерий Сергеев и Вадим Гефтер! (Аплодисменты.)
    В. Сергеев (Киев): На имя генерального секретаря Совета Европы Хавьера Соланы поступило от барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена заявление.

    Заявление:
    Настоятельно прошу Вас не препятствовать моему вхождению в Европу по обоюдному согласию на это, причем с одной и с другой стороны. (Аплодисменты.)
    Обоснование:
    1. В стране, которую я представляю, уже давно все делается через Европу. (Смех, аплодисменты.)
    2. Мы принимали Евровидение в течение недели, три раза в день, и таким образом прошли полный курс лечения от детской болезни крутизны. (Смех.)
    3. У Европы уже есть 25 членов, а чем мой член хуже? (Смех.)
    4. Кроме того, если потребуется, я готов незамедлительно выйти из Европы с честью, но, правда, в этом случае она окажется обесчещенной.

    Приложение:
    Колода карт Европы на 54 листах, включая фиговый, и 2 фотокарточки в лучшем виде, а также в одетом.

    Постскриптум:
    Прошу тебя, Хавьер, не будь такой Соланой и удовлетвори мою просьбу в хорошем смысле этого слова.

    Писано и какано дня 32-го месяца мая года 2005-го.
    Личная подписка барона о невыезде из Европы. (Аплодисменты.)

    В. Гефтер: Краткая справка о том месте, куда хочет войти барон.

    Европа. Общие сведения.
    Европа находится, хотя и с трудом, на одноименном, но неоднозначном континенте. Первые упоминания о ней встречаются до сих пор, но тайком от других.
    Открыл Европу Колумб, на обратном пути из Америки. Первыми коренными жителями Европы считаются деревья. Люди здесь долго не задерживаются – в среднем не более, чем на 70 лет.

    География.
    Европа омывается 8 морями, 683 тысячами поливальных машин. Рельеф характеризуется следующими чертами: есть горы далекие, горы туманные, просто горы, полюшко-поле, степь да степь кругом и замерзший ямщик. (Аплодисменты.)
    Существует общеевропейская программа лужения текущих рек. На территории Европы есть несколько бездействующих вулканов, но найти им работу практически невозможно.

    История.
    Европа всегда была лакомым куском для разного рода проходимцев и пролетанцев. Один бычара даже пытался украсть Европу, но захлебнулся своей страстью и вновь отправился на дно (Максим Горький, Собрание сочинений, том 4-й, стр.87).
    Много веков Европа стонала под татаро-монгольским игом, имитируя оргазм. (Смех). В итоге монголы ушли, а татары остались. Не в обиду Рае Нур будь несколько раз сказано.

    Новейшая история Европы.
    По правилам приличия уступает старейшей.

    Языки и население.
    В Европе насчитывается чуть меньше, чем до фига, стран и чуть больше, чем от кроликов, населения.
    Европейцы никак не могут найти общий язык. Поэтому нагло пускают в ход руки, а еще чаще – средние пальцы.
Некоторые языки умерли, потому что их долго никому не показывали. А живые языки настолько засорены, что завидуют мертвым.
    В конце концов, по мнению некоторых отдельных от нас исследователей, всех объединит великий и могучий на вершине горы Арарат (Александр Мирзаян, лекция № 22, 53-я минута). (Аплодисменты.)
    Политическое устройство.
    Правит современным европейским сообществом Ветхий Совет Европы. Вернее, самых честных правит, а остальных – отказывается, даже прослушать в мастерских.
    В тоже время дорога в Европу никому не заказана, кроме самых крутых киллеров.

    Экономика.
    Экономика Европы в последнее время с трудом переживает подъем. Очень ей не хочется вставать в такую рань.
    После подъема последовали водные процедуры: началось активное отмывание денег, в сторону восточно-европейских стран потянулись инвесторы. Потянулись – и опять легли отдыхать.

    Культура.
    Культура, посеянная еще в эпоху Возрождения, так и не дала всходов.

    Спорт.
    Спорта в Европе нет. Спортили все, что можно.

    Наш прогноз.
    Специалисты прогнозируют в ближайшие годы над всей Европой безоблачное небо, умеренно-теплый континент. Климат, временами омраченный нашим присутствием.

    В. Сергеев: Для вступления в Европу нам понадобятся рекомендации. Первый, кто сможет отрекомендовать Карла Иеронима барона фон Мюнхгаузена – Андрей Соболев (город Севастополь)!
    Обнаруживается отсутствие А.Соболева в зале заседаний.
    В. Сергеев: Пока Андрей Соболев приедет из Севастополя, Совет удаляется на Совещание. Нам надо посоветоваться, чем заполнить паузу, связанную с пробкой между 11-м домиком и 10-м… Я хочу сказать, что поскольку в нашей стране с бензином полная жопа, то предлагается ее продавать только в клизмах…(Смех.)
    В. Гефтер: Я предлагаю послушать рекомендацию Валерия Колесникова. Ему ближе ехать.
    В. Колесников (Донецк): Можно попробовать поменять. Конституцию. А зачем? Есть варианты: монархическая демократия или демократическая монархия. Выберите сами.
    По улице шел король. В окружении блистательной свиты дворников и плотников. Дворниками звались живущие при дворе, а плотниками звались телохранители, поскольку царь имел не тело, а данную ему Богом плоть. Король был самой высокопоставленной особой в государстве, а посему шел в красных сафьяновых сапогах на таких высоких каблуках, что носками доставал землю только когда падал. Короля поддерживали, и уже поэтому никто не имел права называть его самодержцем. Сам он не держался. Толпа ликовала.

                На конюшне били Ваню батогами,
                И кричал Ванюша, дрыгая ногами:
                Да здравствует Король!..

    В. Гефтер: Мы тут посовещались и решили транслировать наши рекомендации по каналу Евровидения. Для этого мы пригласили поучаствовать в нашем заседании голливудских звезд – Шона О‘Коннори и Лайзу Минелли. Встречайте!
    Аплодисменты. Появляются Шон и Лайза, в которых зрители с удовольствием узнают тех же В.Сергеева и В.Гефтера, несмотря на их сильный американский акцент.
    Шон: Хай! Нам очень приятно, что нас пригласили вести ваш вечер. Мы знаем, что Евровидение, которое прошло недавно, не увенчалось для вас большим успехом. Нам сказали, что ваш лучший ансамбль Украины «Гринжопы» занял предпоследнее место… (смех), оставив за собой на последнем месте только ансамбль онанистов «Угрюм-рука» (смех). Поэтому мы решили, что нужно провести альтернативный конкурс Евровидения. И следующий в списках наших участников – большой друг нашей страны (но он об этом пока не знает) – Владимир Каденко!

    В. Каденко (Киев): Ай-м вери… Ошшень харашо… Нау нью песня… (смех). Мені дуже приємно… Правильно я говорю, да? Это есть пест-ня… Пісс-ня…

                Виріс з-під калини
                Прапор батьківщини,
                На Європу всю здійнявся шум.
                Повпадали стіни,
                З‘їлись апельсини,
                І настав у нас мистецький бум.

                То не грім, не бджоли –
                То гримлять «Грінджоли».
                Леся Украінка дон-т ю край.
                Автоєвровижен
                Всі зробіть конклюжен,
                Що у нас артистів через край.

                Можно ліру мучить -
                Сильно насердючить.
                Річ, ви разумієте, не в тім.
                Головне, щоб ректор
                Європейський вектор
                Голосом підтримував своїм.

                Ми їмо пельмені,
                Служим Мельпомені,
                Граємо ми навіть москалів.
                А би больше сексу,
                Аби менше тексту, -
                Москалів залишили без слів.

                В‘ється, наче стрічка,
                Неспокійна річка.
                Ходять люди між похмурих гір.
                Дивляться похмуро,
                Як цвіте культура,
                Бо міністр – Оксана Білозір.
                (Смех, аплодисменты.)

    І ще від великого сина украінської землі Юхима Безодні такій коротесенький політичний, я би сказав, віршик:

                Ти питаєш, що я роблю?
                Я тя люблю.
                Дістаю свою голоблю
                И голублю.

    Лайза: Отсюда, из Совета, не видно, доехал ли господин Соболев из Севастополя?
    Голос: Пробка!
    Лайза: Пробка прошла навылет, я так понимаю. А кто же тогда есть?

    В. Марченко (Ровно):

                Сусід Микола прорубав вікно на Захід,
                Бо те, мовляв, важливий політичний захід.
                Але нащо воно мені, лиха година,
                Там тільки вила у багні і купа сіна.
                Як українець, я чудово розумію,
                Що восени зберу врожай з того, що сію.
                Та як побачу, що росте усе, що сію,
                Як замурую два вікна, що на Росію?..
                Все є!..
                Як западенець, я ще краще розумію,
                Що час здіснити політичну мою мрію:
                Великі вікна, що на Схід, хоча б сховати,
                І на Європу через шопу заглядати!
                (шопа – это по-русски рига)
                Але ж не буду мати сонця у хатині,
                Не обігріє ручки-ніженьки дитині.
                Ще є поналазять мені злодії в городи –
                Не хочу тої європейської свободи!
                Все є!..
                (Смех, аплодисменты).

    Шон. Ко мне, когда мы организовывали этот конкурс, подходили некоторые молодые люди из Одессы… Я говорю: молодые люди, а не доктора… Ну ладно, доктор Владимир Ланда!
    В. Ланда (Одесса): Сначала в разных концертах я сдерживался. Сейчас – не буду.
    Логический ряд: обаял – прообаял – заобаял – выобаял… (Смех).
    Умирал старый слесарь. Остановилось сердце, потом дыхание. Через две недели исчезла половая функция. Еще через неделю – слесарная. Через месяц он бросил пить и курить. Но слабая искра надежды на возвращение в рабочую семью все еще тлела, потому что все это время он беззвучно, лишь одними губами, матерился, матерился, матерился…
    Лайза. А сейчас – замечательная женщина, комсомолка, спортсменка, наш большой друг Раиса Нур!
    Р. Нур (Москва). Я не поняла, тут все хотят в Европу? (Голоса, шум в зале.)
    Шон. Как минимум.
    Р. Нур (поет по-татарски):

                Ниди буладен шодэ когансен
                Шепшеп степной,
                Беглек лихой…
                (Аплодисменты.)

    Шон. Если бы у нас в Америке были такие певицы, мы давно бы догнали Украину в ее стремлении в Европу.
    Я хочу пригласить на сцену представителей золотой молодежи города Одессы. К сожалению, мне очень трудно выговаривать их имена, тем более, когда я их не знаю…
    В. Гураль (Одесса):
    Патриоцизмы:

                Базара нет, нас ждет победа,
                Не в наших правилах сквозить
                Отсель грозить мы будем шведам.
                Откуда ж им еще грозить?

    Этот патриоцизм посвящается Вадиму Гефтеру:

                Ты погляди, как за окном закат троится,
                И хочется кричать, любить и жить!
                Ударный труд еще не повод протрезвиться,
                И не причина шведам не вломить.

    Доктору Ланде:

                Иных уж нет,
                А тех – долечим.
                (Аплодисменты.)

    Лайза: Думаю, пора послушать голос Майдана. В смысле: Майданова!

    С. Майданов (Санкт-Петербург): Песня протеста. Которую написал Жуков. Она касается всех.

                Вы знаете, куда течет а-а?
                И по каким а-а проходит трубам?
                Все знают, что а-а природу губит.
                Скажу Вам конфиденциа-ально…
                Течет а-а сначала в Темерник
                (это речка такая в Ростове)
                И дальше в Дон, и дальше, дальше, дальше…
                Сейчас а-а, наверное, в Ла-Манше
                И намыва-а-ет материк.
                Течет а-а, и нет ему конца,
                У Крыма раздва-а-ивается.
                Там с вы-а-ара-жением лица
                Все граждане купа-а-аются.
                Вы знаете течение Галфстрым,
                Которое согрело всю Европу?
                Когда к его истокам мы придем,
                То лбом упремся прямо в Вашу… кухню!
                Природа нам а-а за это мстит,
                И плохо па-а-ахнут урожаи.
                Нам дыркой а-азонной угрожает
                И ка-ка-катаклизьмом портит аппетит.
                А как начнут качать свои права
                Все эти США-А-А-А.
                А что же мы поставим им в пример
                Когда мы сами Се-Се-Се-Се-Р.
                Я заявляю очень громко вам:
                Заместо а-атомных ва-аружений
                Даешь а-ачистных са-аружений!
                Вот здесь – хи-хи, а мы – а-а ням-ням…
                (Смех, несмолкающие аплодисменты, крики: «Браво!»)

    Шон: Оч-чен хотел бы знать, приехал ли Андрей Соболев? Поскольку Андрей Соболев не приехал, мы попросим Игоря Лучинкина.
    И. Лучинкин (Одесса): Наш славный город Одесса лежит на перепутье всех европейских дорог, туда свозили памятники, среди которых был «Лаокоон». Как известно, одна из этих скульптур находится в Ватикане, другая – в Париже, а третья – в Одессе…

                Город маленький на юге,
                Где в речах и в страсти пыл,
                Где все знают друг о друге,
                Даже то, что сам забыл…

    Ю. Бойко (Одесса):

                Предельно сморщен интеллект.
                Вопросов больше, чем ответов.
                Хорошее – канает в Лету.
                На Марсе тоже жизни нет.
                (Аплодисменты.)

    А. Панич (Донецк): Я продолжу и одесскую тему и отчасти парусную, потому что в эпоху бензинового кризиса в сочетании с настоятельным движением в Европу стоит вспомнить об экологически чистых средствах передвижения…

                Всем нужно хоть на чем-нибудь свихнуться…
                (Аплодисменты).

    А. Юршевич (Днепродзержинск): Нам показалось, что такой диалог мог прозвучать в Киеве после выступлений… Это диалог в баре на предмет вхождения в Европу.

                Да, скифы мы… Ну конечно же скифы.
                Ну кто поспорит с великим Блоком?
                Ой, только не надо вам трогать мифы.
                Это может вам выйти боком…
                А может, мы все-таки гунны,
                И наш пращур – великий Аттила?
                Да, народ был не шибко умный,
                Но азарту ему хватило.

                В родословной у нас – скандинавы,
                Немножко – Ольгерды, чуть-чуть – Аскольды.
                А в истории какие-то темные главы –
                То ли кельты, а может – кольты...
                А не понял, чего сказал ты?
                Ну, некрасиво, неблагородно.
                Оно, вообще, видно, что мы прибалты –
                Приболтаем кого угодно.
                Ну, нам пора отправляться в Европу,
                Хоть живем мы в ее середине.
                Это куда ты послал нас? О-па…
                Несмотря на мои седины?
                Ну, мы можем приехать на танках –
                Есть такие шальные мысли.
                А потом сплясать на останках.
                Ну а че так сразу скисли?
                Не впервой нам ломать империи –
                Полистайте странички истории.
                Мы не ждем, чтоб вы нам поверили.
                Не хотим, чтоб вы с нами спорили.
                Но если вы все еще намерены,
                Словно красные девки, ломаться,
                В вашу сторону плюнем уверенно
                И устроим дикие танцы!

    Е. Журавская (Днепродзержинск):
    Нашим мужикам только в Европу. А вот наша женщина – она и в Европе наша женщина…
    В. Васильев (Харьков):
    На написание этой песни меня вдохновил наш великий певец – ректор Киевской Академии искусств Поплавский…

                А я спокій міг би мати,
                Як би тебе не кохав.
                То ж для тебе буду грати,
                Наче б з дубу-дубу-дубу я впав.
                Американський джаззз…

    А. Цилькер (Москва): Что касается вашего вступления в Европу…
    Шон: Без угроз, пожалуйста…
    А. Цилькер: …то я приветствую ваше решение. У меня есть корысть: Я, рожденный на Украине, сразу становлюсь европейцем…

                Как я соскучился по всем твоим губам…

    Лайза: Спасибо, что в зал привели господина Кучму, вызванного к нам по телевидению… Мы приглашали вас для дачи показаний. У нас есть один кутюрье – Пискун, - он просил вас примерить костюмчик… (Смех, аплодисменты).
    Возглас: Кучму за грати!
    Возглас: Кучма – наш президент!

    С. Кучма (Запорожье):

                Не поють так мертві бджоли,
                Як поють живі «Грінджоли».
                (Смех.)

    Мне очень трудно выступать после предыдущих ораторов… Ну что, девчонки, я вам должен сказать, что женская виагра продается в любом ювелирном магазине… (Смех). Но ждут от меня не шутки… (вздох).
    Шон: Раньше надо было вздыхать!
    С. Кучма (энергично): Ющенко – наш Президент!.. (Аплодисменты, смех).
    Шон: Хочу уточнить: костюмчик господину Кучме пошил известный кутюрье Иуда Дашкин.
    Голос: Я не понял!..
    Шон: Помогите товарищу, который не понял. А я приглашаю на сцену Владимира Завгороднего!
    В. Завгородний (Владимир-Волынский): Пісня президента. «Грінджоли» – слово, имеющее два перевода: первый – это флагман украинской культуры, а второй – это сани-розвальни.

                Ми рухались по обіднілих містах.
                «Нас разом багато!» – тремтіло в устах.
                Та «Нас не здолати!» – бриніло в серцях.
                Тепер ці слова ми вбиваєм, як цвях.
                Гудять, як ті бджоли, по рідній землі:
                «Грінджоли, грінджоли, грінджоли мої!».
                Нас били, труїли, давили, як мух.
                І звідки у хлопців москальский той дух?
                Скажи мені, Харків, Донецьк (твою мать…),
                Коли ж українською будеш співать?
                Коли загуркочуть у кожній сім‘ї:
                «Грінджоли, грінджоли, грінджоли мої!»
                Ми тнемось в Європу по диких степах,
                Ми стільки в степах загубили папах!
                Дончанин – бандит, харків‘янин – піжон,
                Що ваші КАМАЗи до наших грінджол?
                По кожній пройдуть європейській ріллі
                Грінджоли, грінджоли, грінджоли мої!
                Коли ж ми грінджоли розвалимо вщент,
                Тримайсь, мій народе, як твій президент.
                Коли остаточно опинимось в жо…
                Хай впертії губи шепочуть: «Грін – джо…»

                Будуєм, руйнуєм, і нам не звикать.
                Не треба нам, браття, про те сумувать.
                Не треба, не треба, не треба, брати.
                Зліпили «Грінджоли» – і знов хто куди…
                (Бурные, продолжительные аплодисменты.)

    Шон: А сейчас я хочу дать слово Генеральному Секретарю Европейского Совета проведения конкурса Евровидения Вадиму Гефтеру, для оглашения заключительной песни.

    В. Гефтер (Донецк):

                Ворон в глаз соседа клюнул,
                Вор у вора шапку снял.
                То ли ветер с веста дунул
                И раздул такой пожар.

                Что от дозы диоксина
                В одноразовом шприце,
                Ще не вмерла Україна –
                Изменилась лишь в лице.

                Ну, а мы все трали-вали:
                «Честный выбор», «Мы – народ!»
                Нас ребята, оболгали,
                Да и вас все это ждет.

    (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации).

    РАССПРОСЫ НА ОБОЧИНЕ

    У кого бы спросить, куда нам идти – в Европу или в Азию, на Север или на Юг? А главное – можем ли мы сделать хоть шаг с того места, где находимся? Политики умны, но лживы. Народ мудр, но темен.
А не расспросить ли нам, как в старину бывало, певцов-менестрелей? Уж они-то знают, чего хочет душа и чем сердце успокоится.

    На вопросы отвечали:
    Аркадий Голубицкий (Киев)

Александр Мирзаян (Москва) Раиса Нур (Москва) Владимир Каденко (Киев) Владимир Каденко (Киев) Валерий Сергеев (Киев) Михаил Барановский (Киев) Лев Болдов (Москва)

Владимир Завгородний (Владимир-Волынский) Сергей Майданов (Санкт-Петербург) Ирина Морозовская (Одесса) Андрей Соболев (Севастополь) Александр Цилькер (Москва) Сергей Каплан (Ашдод) Валерий Марченко (Ровно)

    - Вы человек центра или периферии? Как вы себя ощущаете?

    А.Голубицкий: Я чувствую себя комфортно в любом месте – среди своих.

    А.Цилькер: Наверное, где-то посредине. Я не люблю быть центром внимания, но не хотел бы и быть забытым вовсе. И что из этого страшнее, я даже не знаю.

    Л.Болдов: У меня нет такого разграничения: центр и периферия. Потому что, как сказано не мной, провинция – понятие не географическое. Провинция – она внутри тебя. Можно жить в столице и быть абсолютно провинциальным человеком. Себя я ощущаю человеком и центра, и периферии, потому что и в Москве есть отдельные круги, в которых мне хочется вращаться, и на периферии их немало.

    С.Майданов: Центр Вселенной. А как же еще? У меня столько друзей, что даже страшно иногда становится. Я их люблю и надеюсь, что это взаимно.

    В.Сергеев: Надеюсь, что все-таки центр. Но это не является самоцелью.

А.Соболев: По роду своей деятельности и по роду своих увлечений (журналистика и авторская песня) – я нахожусь, скорее всего, вне центра. Не потому, что я противопоставляю себя каким-то центристским культурам, а вроде как над ними стою. Хотя местопребывание мое – на окраине нашей державы – заставляет меня несколько иначе себя позиционировать…

    С.Каплан: Невероятный вопрос!.. Думаю, все же я человек провинции. Почему? Попробую объяснить. Мне неинтересен мегаполис. Мне не нравится там жить. Я хорошо отношусь к Петербургу (в котором родился), но я не могу о нем сказать, что я его люблю. Конечно, я не могу о нем сказать, что я его не люблю… Я люблю Ялту. Подъезжая к Никите, я понимаю: вот эти горы, этот воздух, это счастье, которым я хочу дышать. Но, наверное, если бы я жил в Ялте, то не говорил бы об этом городе так, как говорю сейчас. Слава Богу, что я в нем не живу. Я в него приезжаю, и давным-давно перестал приезжать в летнее время… По сути, я никогда не жил и не смогу в мегаполисе. Но когда в Москве на мой концерт приходит 50 человек – я счастлив.

    И.Морозовская: Конечно, в центре. Причем этот центр находится там, где нахожусь я. При этом, когда я слышу рассказки о том, что, мол, какая жалость, что вы живете в провинции (это москвичи имеют в виду Одессу или что-то еще), то я стараюсь вести себя вежливо, но внутренне ухмыляясь: да что они понимают, где находится центр? Мне повезло: повезло родиться в центре, повезло жить там более чем в центре, и, наверное, поэтому этот центр во мне. А о том, как это – быть на периферии, - не знаю; наверное, интересно, как все новое, чего не пробовал.

    М.Барановский: Кем себя ощущаю? Человеком Земли. Я одинаково комфортно себя чувствую и в лесу, и в Киеве, и в Москве, и в Питере…

    В.Завгородний: Все-таки я провинциал. Я себя очень неуютно чувствую в обществе, даже в нашем бардовском…

    В.Марченко: Для меня центрами являются места, на которые указано перстом Божьим. Большой город для меня – не центр, если это не Иерусалим и не Киев. Для меня центры – Почаев, Святогорье, Сергиев Посад, Валаам, Афон…

    В.Васильев: Если говорить в государственно-географическом смысле, можно сказать, что я живу на периферии. А если в духовном смысле – меня больше к центру тянет. Потому что в центре больше информации, выше накал интеллектуальной жизни, сильнее творческая конкуренция.

    В.Каденко: Потрясающий вопрос… Я могу сказать, что, слава Богу, сегодня Украина – страна без ярко выраженной периферии. Вряд ли одессит считает себя провинциалом. То, что происходит сегодня в культурной жизни городов Украины, - это, в общем-то, вещи равновесомые. Интересно, наверное, жить в Харькове, в Одессе, в Севастополе… Хотя, понятное дело, Киев – столица и многое притягивает на себя…
    С другой стороны, я себя ощущаю сегодня на языковой периферии. Как я когда-то писал: «Коротаю сиротскую схиму на окраине речи родной»…
    Но, в принципе, это вопрос праздный, если он касается творчества. Человек творящий не должен ощущать себя ни на периферии, ни в центре – творчество всегда над и со стороны.

    Р.Нур: Такой сложный вопрос… А прикидываетесь «Диким полем»… Если касаться творчества, то, конечно же, мне бы хотелось думать, что я человек центра. Мне легче в центре. Там я чувствую себя своей. В центре мне легче говорить на своем языке, легче выражать свои мысли – и у меня возникает подозрение, что меня понимают. Кроме того, с годами я поняла, что время, которое всюду – в камне, в архитектуре, в культуре, в дорожках парка, по которым я хожу, в природе – оно влияет на меня, смещает меня к какому-то центру, это влияние я чувствую физически…
    А что касается меня как человека, как женщины, как мамы, как дочери, то я скорее человек периферии. Мне не нужно быть в гуще людей. Потому что центр – это не то место, где гуща.
    А если уж касательно страны… Я долгое время жила на Севере, и сейчас я продолжаю наблюдать за людьми, которые живут не в центре. И вот что интересно: эти люди, особенно на Севере, вырабатывают в себе солнце. Потому что не выживешь, если солнце в себе не растишь. Греться нужно только друг о дружку. И чувство дружбы, чувство – забытое слово – товарищества, чувство локтя, плеча – на периферии более ощутимо. Звучит пафосно, конечно, но это очень необходимо каждому человеку.
    Сейчас и центр, и периферия – все смешалось. Когда плохо – надо бежать на периферию, а в центре надо быть в полном порядке и знать, что на периферии тебя ждут.
    - Так что же на вас больше влияет – время или пространство?
    И то, и другое. Время я чувствую кожей. Стоит дуб – он еще при Петре стоял. Я подхожу к нему – и чувствую: что-то происходит со мной. Рассказать об этом трудно, но, думаю, каждый, кто постоит у этого дуба, поймет, о чем я говорю.
    И пространство для меня тоже очень важно. Что происходит с человеком, если он смотрит в космос, если он смотрит на звезды?
    - А если он, скажем, приезжает из Уфы в Москву?
    Я в Москву из Уфы не приезжала. Я приезжала из Уфы в Нижневартовск, а потом в Сургут, а уж оттуда приехала в Москву. Что происходит? Происходит счастье. Когда понимаешь, что есть люди, которые думают так же, как и ты, к которым можно постучать ночью в дверь и сказать: «Я хочу чаю, пустите меня, пожалуйста».
    Происходят некоторые вещи и со знаком минус. Но надо за собой следить. Все-таки самовоспитание – это процесс постоянный. Надо себя воспитывать. Суета затягивает, можно стать злым и желчным – это может произойти. Но надо брать только самое хорошее из того, что там есть, в центре, в Москве. Только хорошее. И каждый найдет то, что ему необходимо.

    А.Мирзаян: Если говорить о жизни в Москве, то я себя ощущаю человеком периферии. Потому что я чувствую, что этот мир, с его бурлением жизни, сегодня не мне принадлежит, я на него не влияю. Это социальная сторона вопроса. С другой стороны, занимаясь тем, чем я занимаюсь, я себя ощущаю в центре философского майнстрима…


    - Где, по-вашему, место авторской песни?

    А.Голубицкий: Бардовская песня родилась на воле, и такой она и останется.

    А.Цилькер: В стороне. Потому что абсолютное большинство людей с этим жанром незнакомо, но еще хуже, что многие принимают за авторскую песню то, что ею не является.

    Лев Болдов: Это вопрос для отдельной серьезной беседы. Но если отвечать кратко, то я думаю, что авторская песня, в том смысле, как она начиналась (и что было сутью жанра), сейчас осталась в основном на периферии.

    С.Майданов: Сейчас – далеко от центра. Потому что засилье попсы и остальной мишуры, которая закрывает сущность. Но мы пробьемся! Но под сарай они не пройдут, как говорят японцы.

    А.Соболев: Если говорить о задачах авторской песни, то она должна быть над всем этим безобразием. Мы должны подтягиваться к этому турнику, к этой планке – для того ж она и существует. А мы сегодня имеем в Украине – «Грінджоли». Мы сегодня видим какие-то поделки в виде «шансона», которые своим названием оскорбляют французов. Сегодня, к сожалению, не часто случается, чтобы после концерта ты задумался: «Ё-моё!..» Какая-то аморфность, эстетизм излишний, самолюбование, самокопание – этого предостаточно. А вот сюжетности – нет. Сегодня и театр этим страдает. И в литературе – пелевинщина, общие места. Конкретнее, ребята, надо!

    С.Каплан: Я думаю, глупый будет человек… (смеется) …сказал я, не зная ответа на этот вопрос… Глупый будет человек, который думает, что ошибается, сказав, что центр бардовской песни – это Москва. Я совершенно уверенно считаю, что никакой Санкт-Петербург, даже во главе с Юрой Кукиным, даже во главе с Берковским, даже во главе с, царство ей небесное, Инной Ишунской, - я не знаю, кого еще назвать, - но все это захолустье по сравнению с тем, что представляет собой бардовская Москва. Все остальные города вообще нигде. Они вообще отсутствуют. Если кто-то вдруг явится из какого-нибудь Тамбова – это будет неожиданно, но это никто не услышит. Даже Володя Васильев, которого я нежно люблю, живущий в Харькове и постоянно дающий концерты в Москве, если сделает два шага от Москвы в тот пресловутый Тамбов, никто не узнает, кто такой Володя Васильев. То есть: центр бардовского искусства находится в Москве. Центр мирового бардовского искусства. Никакого не существует ни польского, ни французского, ни немецкого – этих всех не существует. Все они уже изжили себя – миннезингеры, менестрели – никого уже нет. С Дином Ридом закончилось вообще все европейское… Ну еще Жак Брель – тот еще мог. А потом это все прекратилось, и осталась только Москва.

    И.Морозовская: Если говорить о море музыки и континенте поэзии, то авторская песня для меня – на побережье располагается. Как и город Одесса, в котором живу. Идешь вдоль берега, где происходит всякое волшебство, - потому что это граница прилива и отлива, берега и моря. Для меня это и есть авторская песня. Забредешь в воду, заплывешь в глубину – это симфоническая музыка, океаническая. Зайдешь дальше в материк – там поэзия и проза. А что до качества, то на побережье бывают участки ухоженные и замусоренные – тут уж как повезет…

    М.Барановский: Кто-то сказал, что авторская песня – это фольклор городской интеллигенции. На самом деле это как церкви: они есть и в больших городах, и в маленьких селах…

    В.Завгородний: Пока она идет одиноким парусником. К сожалению, на Украине очень мало конкурсов, которые заряжены мощным творческим потенциалом. Исключение – Сумской фестиваль. Там собирается такая молодежь, которая двигает жанры, которая двигает и нас, людей постарше…

    В.Марченко: Я очень четко различаю, где религия, а где духовность. Религия – это отношение к Богу, а духовность – это отношения с Богом. Если отношения с Богом не существует, то ни о какой духовности речи быть не может. Где нет молитвы, там нет духовности. Религия – это описание пути, по которому человек двигается, стараясь приблизиться к Богу. Хотя, как бы он ни стремился, он не может приблизиться к Богу, если Бог сам его не приблизит к себе, глядя на его страдания. Для меня чуждо восточное толкование самосовершенствования. На Востоке большое значение имеет своя воля, а у нас эти слова считаются нехорошими – «своеволие», «своенравие»… Авторская песня в этом смысле – это жанр, с которым можно идти по духовному пути.

    В.Васильев: Я считаю, что главным городом, центром авторской песни является Москва. И в России, и в СНГ. Это не значит, что на Украине столица авторской песни – Киев, хотя там есть прекрасные авторы (Володя Каденко, например). Самые интересные фестивали проходят не в Киеве. Но дело еще в том, что для развития жанра важны и центр, и периферия. Периферия всегда, к счастью, запаздывает. Когда в центре кризис, на периферии еще расцвет. Бывает, центр не знает, что делать со своими идеями, а периферия уже их подхватила и этим живет…

    В.Каденко: Это определяет время. Все идет своим чередом, и ничего не происходит, и в то же время происходит всё… Кто-то видит авторскую песню в концертной оболочке, кто-то – у костра… Но у костра-то все и начиналось. У костра и на кухнях. И это было важно. Потом, когда эта песня вышла на сцену, она на какое-то время оказалась в центре внимания, но от этого она настолько изменилась, что порой сегодня бардовской песней называют то, что этому жанру не принадлежит.

    Р.Нур: Нет места у авторской песни. Нет у этой песни никаких мест. Она там, где люди. Где хорошие люди, там и авторская песня.
- Можно ли то же сказать о любом другом искусстве, например, о театре?
    Вот выходит на сцену актер, хороший актер. Когда он в связке с другими актерами работает – такая чудесная картина. А вот он один – и что-то непонятное: какие-то штампы, неестественность… Авторская песня – это очень трудный вид искусства. Стоит человек один с гитарой – нужно быть самим собой. Больше никто и ничто не поможет. Потому что те, кто в зале, они такие же бескожные, как и тот, кто на сцене, и каждая запятая твоя – слышна, и каждое слово, которое недоработано, - слышно. Каждая песня – это спектакль. Поэтому каждый из авторов, кто работает в нашем жанре, это актер. Вся глубина – в этом.

    А.Мирзаян: Авторская песня – это фундаментальное явление. Я его вижу как онтологическое явление. Это именно онтология: «С чего начинается Родина?» Она должна находиться не просто в основании жизни, а в дородовом периоде – когда у ребенка только появляется слух (на 5-м месяце беременности). Фигуры языка впитываются уже там, в утробе. Цыгане поют специально в живот будущей мамы, понимая, что они формируют плод. И если ребенок вырастает со словарем Окуджавы, Высоцкого, Галича, Давида Самойлова, Левитанского, Бродского и т.д. – вы понимаете: потом он подходит к книжной полке, уже зная этот словарь, он уже читает свое любимое, и он способен его развивать дальше. Либо он подходит к полке (если таковая в доме имеется), и этот словарь просто не знает. Словарь Пушкина для него уже недоступен. И тогда он это не читает.


    - Что вам интересно в жизни?

    А.Голубицкий: Мне очень интересно жить. Интересно видеть современную молодежь, этих мальчиков и девочек, которые пришли вслед за нами, уже третье поколение… С одной стороны, я для них представляю некоторый авторитет, и они слушают меня, и что меня особенно радует: они принимают наши песни. С другой стороны – я в восторге от их песен, некоторые из них – очень хорошие… Культура не может прерываться.

    А.Цилькер: На первое место я сегодня ставлю покой. Так получилось, что долгое время я этого покоя искал и ждал, очень много работал, очень много было перемен жизненных, и хороших, и плохих, переездов, переселений, смен городов, еще чего-то… Поэтому сейчас, кроме покоя, мало что в этой жизни меня интересует…

    Лев Болдов: Новые впечатления, новые переживания.

    С.Майданов: У меня есть маленький сын, почти 5 лет, почти взрослый, как он говорит. Это очень тяжело, очень ответственно, и поэтому материальная сторона меня тоже очень интересует.

    В.Сергеев: Не только песня. Микросоциум. Общение с людьми, которые близки по духу, по мысли, по ощущению.

    А.Соболев: Для меня в жизни интересным оказалось то, что, переступив определенную возрастную черту, я почувствовал себя моложе. Я так понимаю: основание любого креатива – неспособность с чем-то смириться. Удивление, возмущение – словом, какая-то реакция. Так вот: реакция не ослабевает. Я прошу не путать с эрекцией. Реакции не только не ослабевают – они становятся быстрее, более резкими, более четкими, более метафоричными. Раньше, чтобы высказать какую-то мысль, нужно было сидеть ночами где-то в темной комнате, закрывшись от детей, а сейчас это происходит на ступеньках троллейбуса, в метро, в автомобиле… Это не степень таланта, это опыт.

    И.Морозовская: Интересно делать то, что получается хорошо. Но еще интереснее идти сквозь страх и пробовать то новое, чего я пока не умею и что пока не получается, с тем, чтобы оно получилось тоже. Для меня «интересно» и «страшновато» живут рядом, и интересно как раз то, что слегка страшновато, а именно: вступать на новую территорию. А еще мне всегда интересно выигрывать, потому что я продолжаю играть в игры, уже ни к поэзии, ни к песне не относящиеся. Еще мне безумно интересны все три мои внучки. Ну, отдельным образом интересны кошки – как вид живых существ, которых я понимаю, по-моему, не хуже, чем людей, и они поэтому со мной разговаривают.

    М.Барановский: Жить. Это честно.

    В.Завгородний: Да очень многое. Вот за садом ухаживать, кустики подрезать – чтобы не было пугающей хаотичности. Наверное, и в творчестве так же. Хотя еще больше боюсь прилизанности. Но ее, наверное, и не будет никогда.

    В.Марченко: Всё. Для меня всё – воплощения Бога. В вопросах веры нельзя никоим образом отталкиваться от личных симпатий или антипатий к другому человеку. Все отношения строятся только на отношении к Богу. Если мне не нравится какой-то человек, если я испытываю к нему какие-то неприятные чувства (я не буду говорить – ненависть), то нужно просто никогда не забывать, что Бог этого человека любит. Если у меня не хватает мозгов понять, что Бог его любит, значит, для меня как для человека – если не просвещенного, то образованного – должно быть хотя бы интересно: почему его любит Бог? И ежели я не люблю этого человека, то я должен однозначно сделать вывод: я не с Богом. Мой дух не согласован с Богом.
    В общем, мне всё интересно. Каждому мгновению нужно говорить «здравствуй!» и «прощай!» - тогда по-настоящему начинаешь ценить жизнь.

    В.Васильев: На выборах я против всех голосовал. Я не люблю политику. Но что-то надо менять. Хотелось бы, чтобы все шло к разумному. Понятно, что мы не Европа. Но если говорить о европейских ценностях, о житии по уму, тогда нам туда надо хоть на карачках, но ползти.
    А в целом – меня интересуют открытия в области науки. Величайшее открытие ХХ столетия – не расщепление ядра, а прочтение нашей физико-химической матрицы. Это открывает совершенно новый простор. Хотя я думаю, что до конца он все равно не откроется. Если человек все узнает о себе, он себя уничтожит.
    Говорить о перспективах человечества мне трудно. Не могу сказать, что они хорошие. Технократический путь, которым оно сейчас идет, мне кажется, тупиковый. Но, может быть, он подведет нас к какому-то порогу, за которым человечество поймет: дальше дороги нет, надо жить иначе…

    В.Каденко: Ой, очень многое. Конечно, семья. Она занимает, может, не львиную долю времени, но львиную долю чувств… Мне интересен театр… Мне очень интересен процесс творчества как таковой. Но я уже начинаю считать время, которое у меня осталось, потому что замыслов настолько много, что хорошо бы хотя бы часть воплотить – и на сцене, и в книгах, и в песнях.

    Р.Нур: По-настоящему? Мне дети интересны.
    - Свои или вообще?
    - И свои, и вообще. Я давно заметила, что не могу пройти мимо идущего по дорожке маленького человечка…
    - Значит, «Ежики» - не случайность?
    Видимо, нет. Хотя мне все труднее встречаться с детьми – я много выступаю, езжу, мой график сжимается… Но я очень стараюсь, чтобы детки не были в обиде. Детство – это какая-то совершенно другая планета. И эта планета не изучена, и не будет изучена, конечно же, никогда. А дети хорошие у нас, растет чудесное поколение. Нужно только вовремя оглянуться на них и дать все возможное, что им необходимо: добра, любви.

    А.Мирзаян: Та тема, которой я сейчас занимаюсь. Я ею просто болею, готов говорить и днем, и ночью. Меня интересует, как сосуществуют сущность языка и сущность человека.


    - Какие понятия утратили для вас ценность, а какие остались неизменными?

    А.Голубицкий: Трудно сказать. Мне кажется, я не сильно меняюсь. Для меня приоритетным остается то же самое, что было и в молодости: это и верность в дружбе, и преданная любовь, и доброе отношение к людям. Ну, может, с годами стал больше ценить друзей. В молодости как-то иначе: легче находятся друзья, легче расстаешься…

    А.Цилькер: Потеряли для меня в последнее время вопросы карьерного роста. Я иногда шучу (но это недалеко от истины), что я себя отправил на пенсию. В том плане, что я перестал рвать из себя душу, наживать какие-то материальные ценности. Мне сейчас хочется, чтобы этим уже занимались два моих сына, у них все для этого предрасположения есть: один живет и работает в Греции, другой через неделю заканчивает финансовую академию. Еще внук на подходе, вчера второй класс закончил. И мне сейчас больше хочется не то что контролировать, но не быть безразличным к тому, что будет происходить у них. Но из себя это выдавливать я уже не собираюсь: душевный покой, здоровье – вот что мне остается… Причем, здоровье, как я понял, это огромный труд…

    Лев Болдов: Неизменными, наверное, остались две вещи, которые я считаю главными в жизни: это творчество и любовь. Ну, и друзья.

    С.Майданов: Неизменно – искренность, настоящая дружба. А пошлость, наглость – это тоже неизменно, к сожалению…

    В.Сергеев: Обострилась потребность в людях, которым не надо ничего говорить, которые тебя понимают посредством взгляда, кожей… А утратилась, наверное, потребность в каких-то второстепенных встречах, даже если они завязаны с твоей популярностью…

    А.Соболев: Этот вопрос велик и банален одновременно. Все сказано в Святом Писании. Следовать этому очень тяжело. Мы, к великому сожалению, большие грешники. В малом и в большом. Вот как сегодня быть востребованным, т.е. быть слышимым, приглашаемым, покупаемым, - и сохранить при этом нравственность? А что сегодня покупается: игра на гениталиях, на низменности, на насилии. Тогда ты нужен толпе. Но тогда ты потерял то, что должно быть в тебе человеческого. Вот где рвется, вот где ножницы… К сожалению, сейчас в авторской песне нравственности немного. Черт возьми, почему ее так мало?! Почему, ребята?

    И.Морозовская: Неизменной ценностью осталась человеческая надежность. Это, наверное, то, что с возрастом ценишь все больше. Потому что часть друзей естественным образом куда-то исчезает: за рубеж – это полбеды; хуже – когда их не становится совсем. Поэтому для меня сейчас в первых местах – надежность и доброта как способ существования. Как милость по отношению к живым существам.
    Когда-то для меня гораздо более ценен был интеллект. Учась в математической специализирован-ной школе, потом обретаясь в разных подобных вещах, я это в других людях ценила. Потом был период, когда я ценила талант (его я и сейчас ценю, конечно, - только сместились приоритеты. Сейчас для меня важнее люди добрые и надежные. Вы не спрашиваете, как я это определяю и как знаю. Мне кажется, есть смысл пояснить, что как раз в юности голова у меня лучше работала, потому что мои родители очень вложились в ее развитие, им казалось, что это важно для жизни и счастья. Потом я обнаружила, что хорошо работающий ментал, что зашкаливающий все тесты интеллект к счастью в жизни принципиального отношения не имеют. Среди моих друзей есть люди, у которых с первым обстоят дела хорошо, а с другим – сложно. И они теперь ко мне нередко в пациенты попадают. И вот, с возрастом пришла к тому, что зряче только сердце, а самого главного глазами не увидишь (это цитата из Сент-Экзюпери). Я думаю, что зряче не только сердце, но что к нему надо прислушиваться внимательно, что это все-таки центральный орган для различалок.
    Кстати, о поэзии. Набоков, кажется, сказал, что для восприятия поэзии есть такое специальное местечко между лопаток: если там пробегают мурашки, то это оно. Я была потрясена: откуда этот человек знает, как я воспринимаю поэзию и песни? Потом я поняла, что это местечко между лопаток, на самом деле, задняя проекция того же сердца. Даже чисто анатомически. В общем, на хорошую поэзию и хорошую песню организм реагирует чисто физиологически.

    М.Барановский: Я внутренне, может быть, не очень изменился с юности. Я дорожу своими близкими, люблю музыку… Люблю дочку свою…

    В.Завгородний: Не знаю. Постоянство, может быть…

    В.Марченко: Что изменилось? Больше, наверное, стало согласия со Вседержителем. Что утратило ценность? Да ничего, наверное. Всё ценно. Но есть то, что неправильно. «Неправильно» - это то, что не имеет права на существование. Неправильное – значит, незаконное, существующее вопреки воле Божьей, т.е. движимое другой силой.

    В.Васильев: После того, как я побывал в разных странах, стал понимать, что все мы – жители Земли, земляне. У нас разные культуры и религии, мы видим мир под разным углом, но ссориться и воевать из-за этого совершенно бессмысленно.

    В.Каденко: Я думаю, что ценности остались прежними. Другое дело, что, может быть, меняются условия, в которых эти ценности проявляются. Меняется наша жизнь, меняется отношение к человеческому достоинству. А ценности все-таки остаются прежними.

    Р.Нур: В 91-м году случилась беда в моем доме. И время было сложное в стране… Не знаю, кого я тогда просила, но я о детях подумала: растите скорее. Я думала о детях и не вспомнила о своих родителях… Теперь детки мои выросли, вымахали вот такие. А обернусь – а там стоят мои маленькие мама и папа, мои дорогие пингвины, которые сейчас живут в Уфе. И сейчас я это время держу, удерживаю, стараюсь, чтобы оно не бежало так быстро. Вот это и есть самое ценное. Услышать голос мамин по телефону. Просто так. Ночью или днем. Наврать, что у меня все хорошо. Вот это и есть самое-самое сокровенное.

    А.Мирзаян: Ой, это достаточно сложный вопрос. Эволюция ценностей… Ценности-то вечные, они же поэтические. Поэзия для меня, помимо эстетического момента, стала принимать сакральный смысл: преображение мира словом и языком, катарсический момент. И заново зазвучали слова и Григория Богослова, и Василия Великого – о путях языка, путях мудрости, софийности… Я не представляю, как эту ценность претворить в жизнь. Отчаяние наступает. А потом понимаешь, что мы еще очень маленькие… Помните, в фильме Тарковского: мальчик берет ведерко с водой и идет на гору поливать сухое дерево. Вот и мы – должны делать то, что от нас зависит, не рассчитывая на завтрашнее вознаграждение. Можно и улицы подметать, это тоже очень важно. Эти вещи сопоставимы.


    - Кто из ваших товарищей по жанру пишет так, как вы никогда не напишете?

    А.Голубицкий: Для меня это не трудный вопрос и не провокационный. Мне ясно еще с молодости: есть много людей (к счастью, многих из них я имею в друзьях), которые делают это дело лучше, чем я, и при этом делают так, как я не могу. Если назвать только киевских авторов – Владимир Каденко, Валерий Сергеев, Игорь Жук…

    А.Цилькер: Пишут лучше меня из здесь присутствующих, наверное, почти все…

    Лев Болдов: Многие делают то, что я не могу делать. Но не потому, что «лучше», а потому, что «другое». Из присутствующих здесь – Барановский, Каденко, Ланда…

    С.Майданов: Я не пишу вообще, я только исполняю.
    - И кому из исполнителей завидуете?
    Никитину… Иващенко… Их много…

    В.Сергеев: Таких очень много…

    А.Соболев: У всех в короне есть алмазы. У всех. Скажем, Гарик Сукачев мне всегда казался брутальным, где-то возле панка, - и вдруг я слышу его песню «Ночь», и думаю: «Ё-моё!» Я слушаю Новикова – уголовный бард, считается, - и вдруг слышу его песню «Блюз», и думаю: «Мама дорогая!..» Я слушаю Владимира Каденко, его «Мамино варенье» - это пронзительная вещь… Вот Владимиру Каденко я готов показывать свои песни. Он хороший мануал – он умеет вправить руки, ноги, позвоночник. Он – литератор. А мы – аматоры.

    И.Морозовская: У меня есть две подруги – это люди, с которыми я дружу больше 20 лет, - которые пишут обо мне так, как я сама о себе никогда не напишу. Это Вероника Долина и Люба Захарченко. Не все, что они пишут, обо мне, но время от времени среди их песен попадаются такие зеркальца волшебные («Свет мой, зеркальце, скажи…»)… Но если сказочное зеркальце показывало красоту, то эти показывают истину. Кроме того, что это поэзия, они оказывают вообще ошеломляющее, переворачивающее воздействие, потому что в них можно увидеть то, что не видишь обычным зрением, и это увиденное ошеломляет. За это я им невероятно благодарна…

    М.Барановский: Все. Потому что мы все разные. Я не напишу так, как Каденко, Каденко не напишет так, как я пишу, вместе мы не напишем так, как пишет Завгородний. И это нормально.

    В.Завгородний: Это будет очень большой список… Каденко, Васильев… Мирзаян…

    В.Марченко: Очень многие. Потому что они не должны писать так, как я пишу. У каждого свои задачи. Я давно уже определился, к чему стремиться: чтобы было меньше слов, больше простора, чтобы оперировать чистыми понятиями. Из любимых поэтом я бы назвал Пастернака (позднего), Ли Бо – на мой взгляд, они перекликаются.

    В.Васильев: Нет, я себя ни с кем не сравниваю. Дело в том, что когда читаешь классика, меняется шкала оценок. И сам меняешься. Вдруг начинаешь видеть то, чего не видел раньше. То, что казалось значительным, оказывается не очень значительным. Понятно, что бывают неудачные стихотворения и у великого поэта, но дело ведь не в неудачах, а в вершинах, взлетах. Если поэт Божьей милостью (Пушкин, Блок, Мандельштам, Заболоцкий…) Я и не буду стремиться сделать так. Я постараюсь сделать так, как умею это делать я. Дорасти до Васильева. Расти, не останавливаясь. Разветвляться, изменяться. Что-то искать. И, может быть, повезет. Об этой удаче метко сказал Давид Самойлов: «Может, за год два-три раза вдруг проймет тебя насквозь разразившаяся фраза, лезущая вкривь и вкось»… Я не из тех, которые «ни дня без строчки», я не сижу, упираясь рогами. Конечно, какая-то работа всегда идет. Но эта работа идет только для того, чтобы потом что-то вдруг получилось. Внезапно. Когда – этого я не знаю.

    В.Каденко: Этот вопрос важный, на самом деле, но, как говорил когда-то Чичибабин, соревнование в любом из видов творчества – вещь безнравственная. Есть только две оценки: «да» и «нет» - «хорошо» и «плохо». «Никак» - это тоже «плохо». Многие пишут хорошо. Если я не пишу так, как они, это, наверное, потому, что я пишу по-другому. Я вижу по-другому. Если бы мы все пытались подражать друг другу, то было бы очень скучно.

    Р.Нур: А надо задаваться этим вопросом? Ведь кто-то другой живет в другом городе, ходит по другой траве. А если он ходит по той же траве, то ест другую пищу, пьет другую воду, читает другие книги, иначе думает…
Кстати, с Шевчуком у нас на зимней Грушинке вышел спор какой-то очень резкий… В чем-то он был прав, но в чем-то – и мы. Да, очень много повторений. Но Божий дар – это что-то такое, мимо чего не пройдешь ни за что, никак. Поэт для меня – не тот, кто рифмует. С некоторых пор я понимаю, что поэт – некий человек, который выше других. В цифре это не выразить, но это что-то очень высоко. И, наверное, это человек страдающий. И – сострадающий. И его задача – быть рядом. Видеть человечество, как дитя свое.

    А.Мирзаян: Да очень многие. Я никогда не напишу так, как пишет Берковский. Хотя для меня это не предел моих мечтаний. Для меня предел сегодня – Крючков. Да, Андрюша Крючков. У него феноменальные вещи, которые я никогда не смогу написать. Я очень люблю песни Тимура Шаова, восхищаюсь его виртуозной словесностью, его играми языка – я никогда так не напишу. Хотя он мне уже сказал, что начинал писать с моих «Цыганочек» - как бы со всех принципов, которые в моих ранних песнях, оказывается, были. Но он это до фантастических высот довел, мне это не светит. Да я туда и не стремлюсь уже…


    - Что посоветуете начинающему автору?

    А.Голубицкий: Человеку начинающему я ничего не могу сказать. Я могу ему только сказать: «Начинаешь? Ну и с Богом, вперед!» А поговорить мне интересно с тем, в ком уже что-то проявляется.
    У меня уже большой опыт, десятилетия, и я уже убеждался не раз: в большинстве случаев видно сразу, одарен человек от природы или нет. Если не одарен, тогда ему не помогут ни образование, ни старания. А бывает, появляется молодой человек, 18 лет, еще юношеские стихи, еще несильная, робкая гитара, но видно, что человек – художник. Для меня таким художником много лет назад был Владимир Каденко. Ему было 15 лет, я был его учитель, потом мы с ним подружились. А в 18 лет он написал такие песни, что я говорил своим друзьям: «Мы все молодцы, а вот это – настоящий поэт, художник».

    А.Цилькер: У меня есть об этом стихотворение:

    С чего же начать?
    Как трудно порою найти
    это первое слово.
    Скитаемся между глаголов
    мы снова и снова.
    Не можем мы выпазить то,
    что хотим рассказать.

    С чего же начать?
    Быть может, с аккорда,
    звенящего в струнах гитары.
    И ритм ведь надо найти,
    чтоб как пульса удары.
    Гармонию надо с тональностью
    как-то связать.

    С чего же начать?
    Ведь надо послушать других,
    чтобы не повториться.
    Придумать сюжет,
    чтобы в песне своей отразиться.
    Названье найти,
    научиться ее исполнять.

    С чего же начать?
    Решить для себя,
    а охота ли с этим возиться?
    Специально ведь и на заказ
    ничего не родится.
    И я вам советую:
    «Вовсе не начинать».

    Лев Болдов: Постараться прежде всего понять, какое место в твоей жизни это занимает, для чего это тебе надо. Условно говоря: это хобби или дело жизни? От этого зависит все остальное. Если это дело жизни, то нужно быть готовым к тому, что оно потребует жертв, и немалых. А если это хобби, то оно и останется на уровне хобби.

    С.Майданов: Не бояться. Хорошо слушать и пытаться сказать свое – это главное. Быть самим собой. И на первой осечке не останавливаться.

    В.Сергеев: Быть внутренним судьей самому себе. Это самое главное. Нельзя идти на поводу у чего-либо в ущерб искренности и правдивости.

    А.Соболев: Слушать. Очень много слушать. Начните с Пушкина, с Державина, прочитайте Гомера, Софокла… Там – всё! А потом уже – мы. Дорогие мои, есть школа. Как в фигурном катании. Откатайте сначала школу, а потом уж делайте вольную программу.

    И.Морозовская: Слушать. Читать хорошую поэзию и слушать классическую музыку. Но не для того, чтобы оттуда подворовывать. Это нужно, чтобы на том побережье, которое возникает в авторе, могло возникнуть какая-то нешаблонная архитектура, что-то свое… Слушать другую авторскую песню, конечно, хорошо, но, с моей точки зрения, не так обязательно.

    М.Барановский: Маклафин как-то сказал: чтобы научиться играть хорошо, учитесь играть медленно. Потому что если ты пойдешь по неправильному пути, то сделаешь круг и придешь туда же, где ты был. Чтоб не делать двойную работу и не переучиваться, лучше сразу делать правильно… Изучайте материальную часть – этого никто не отменял.

    В.Завгородний: Работать. Вырваться из дилетантщины.

    В.Марченко: Больше читать. Думаю, тут я не оригинален.

    В.Васильев: Читать и слушать. Набирать информацию. Потому что это те кирпичики, из которых потом можно что-то строить.

    В.Каденко: Мне очень хотелось бы, чтобы они знали, что было до них. Чтобы они ощущали корни, корневую систему авторской песни. Но сегодня многие авторы – «перекати-поле», люди без корней. Их слышнее, они громче, звонче, но они не настоящие… Вот в чем дело.

    Р.Нур: Сын подошел ко мне и говорит: «Мама, хочу стихи писать». Я говорю: «Марат, вот видишь: полка. До неба. Бери и читай все подряд. Все – подряд. Потому что ты говоришь на человеческом языке, а есть другой язык, который ты сам для себя должен найти».
И еще одну формулу я для себя вывела. Сидишь на прослушивании, слушаешь: вот маленький Цой, вот маленький Гребенщиков, вот Шевчук, Макаревич… И все такие маленькие, и все такие великие… Я говорю: «Ребята, вот представьте: гора, пирамида. Внизу – мы все, пишущие, а выше – искусство прежних веков… Вивальди, фольклор… Ребятки, слушайте все это. Чем старше информация, которую вы в себя впускаете, тем чище звук вашего голоса.

    А.Мирзаян: Слушать, читать, слушать, читать. И как можно больше. Строить базу. В свое время Виталик Калашников очень хорошо сказал: стройте себя, и тогда вам будет что сказать. Когда вы наполнитесь, из вас польется – и в той форме, которая нужна будет. Стройте себя, и тогда выстроится то, что из вас пойдет. Очень мудрый совет.


    - Что нужно, чтобы обычный язык приобрел качество поэтической речи?

    Р.Нур: А что такое поэтическая речь? Можно сказать дома: «Пошли, ребята, кушать, картошка сварилась». И считать, что это поэтически. Это тоже поэзия.
    - Так давайте петь песни на этом языке.
    Кто-то поет. У кого-то получается. «Небось, картошку все мы уважаем, когда с сольцой ее намять…»
    - И что, это бытовой язык?
    Не бытовой. Но про картошечку.
    - Разве соль в теме, в лексике?..
    Нет, в другом. Все знают: бард на трех китах стоит – стихи, музыка, исполнение. А четвертый кит, самый главный, на котором держатся эти три…
    - Древние говорили: на черепахе. И что это?
    Это личность человека.
    - А Пушкин? Про него говорят: Протей, ничего своего. Когда он пишет об Испании – он испанец, когда перелагает Коран – мусульманин… Получается, такой поэзия тоже может быть?
    Но ведь то, что он меняется, это и есть свойство личности. Он входит в шкуру, в образ всего того, о чем ему хочется писать, но все равно передает мир через свою личность.

    А.Мирзаян: Я думаю, любой язык изначально поэтичен. Потебня. Гумбольдт. Соссюр. И для любого развития нужен диалог. Диалоговая система. Диалог культур.
    - Значит, изначально поэтический язык превращается в бытовой, когда мы не используем его в полной мере, не выявляем его потенциал?
Да, да…


    - Когда национальная идентичность не совпадает с языковой – это препятствует или способствует творческой реализации?

    Р.Нур: Совершенно непонятно, что дает тебе пинок для того, чтобы ты побежал и быстренько написал что-то. Когда песню про татарку не выпустили на башкирском телевидении (потому что песня не про башкирку), я бы не сказала, что была обижена, но, конечно, была минута удивления. Стояла какое-то время с растопыренными пальцами: ну что это? Глупость человеческая не имеет предела. Но хуже я буду писать от этого или лучше – я не просчитываю эти моменты. Может быть – лучше. Может быть – хуже. Но это все только жизнь, и эти моменты – это только люди. А искусство от людей не зависит, это что-то другое, совсем другое…
    - А если не о внешних факторах, а о внутренних: что сильнее предопределяет ваше творчество – язык или генетическая память?
    Мне помогает татарская мелодика, этот 5-ступенный лад, очень точный, несмотря на то, в нем на две нотки поменьше. Кстати, недавно пришел ко мне Козловский, начал показывать музыку, которую он написал для спектакля, что-то ирландское. Тогда я ему: «А вот послушай, что я тебе сыграю». И стала наигрывать. Он: «Это Ирландия?» Я говорю: «Башкирландия». Вот это мой источник. Это мои корни.

    А.Мирзаян: Я думаю, что это очень индивидуально. Может быть так, что человек начинает социальное пространство видеть в категориях только того языка, который в него вживлен, и в этом смысле биологически человек все равно языком выстроен. Мы как маугли рождаемся, и только язык выстраивает структуру мозга. Но, в силу социальных обстоятельств, внушений, аллюзий, человек может воспринимать внешнее пространство как чужеродное его национальной… ну, типа 5-го пункта… Ему столько раз долбили про этот 5-й пункт, что он стал себя чувствовать в 5-м пункте, в то время как он живет в русском пространстве. Но самое интересное, что эта пленка, которую он выстраивает между собой и внешним пространством, начинает работать как мембрана. В этом смысле изгойство в определенной степени помогает человеку лучше слышать. Как Цветаева писала: «В сём христианнейшем из миров поэты – жиды!»
    - По вашей концепции, национальность и язык – это две разные онтологии или проявление какой-то одной?
    Я думаю, это проявление одной… Как писал Шульгин (это современный философ): похоже, евреи и русские в своей небесной метафизике – это один народ, который проявлен на земле в двух ипостасях. Кстати, это единственные два народа, которые вели летоисчисление от сотворения мира. Тяготение к словесности у обоих народов, мессианские идеи… И русская ветхозаветность, о чем славянофилы писали… И не зря же Иван Грозный написал: «Россия – не Европа, Россия есть Израиль».
    - Мне вспомнилось, как в 70-е годы, в курилке Ленинской библиотеки мне довелось слышать теорию, что есть еще один народ-мессия – армяне…
    В первый раз слышу. Это очень смешно.
    - Но в святом граде Иерусалиме четвертая часть – армянская. Тоже ведь не случайно?
    Ну и что? Наверное, не случайно. Знаете, когда себя пяткой в грудь евреи бьют, я это понимаю, но когда это армяне начинают делать («Ми – виликий народ…»), я могу только смеяться. (Смеется.) Это мания величия маленького народа. Это очень грустно, конечно…
    Слава Богу, что я могу говорить о русском и еврейском мессианизме. Я говорю: еврей – это русский человек в своем развитии; русскость – это высшая фаза человеческого развития… Если бы я был Иванов или Рабинович, я не мог бы сказать ни того, ни другого.
    - Немец Рудольф Штейнер тоже говорил, что славяне готовят семена будущей расы…
    И Рильке прозревал будущее России. Он говорил: все народы граничат друг с другом, и только Россия граничит с Богом. И он специально учил русский язык, он говорил: поэзию можно писать только на русском.
    Нет, мы еще очень маленькие. А еще пытаемся делиться. Как тот червяк: два конца высунулись, смотрят друг на друга: «Ты кто такой? А ты?» Безумие какое-то! «Я – украинец! А я – русский!» Но тело-то – одно! Ребята, ум-то где?

    ДО СВИДАНИЯ, БАРОН!

    Среди гостей и участников фестиваля «32 мая» - организатор первых фестивалей авторской песни в Донбассе Юрий Миленин, один из организаторов первых бардовских фестивалей в Киеве Аркадий Голубицкий, организаторы, координаторы, устроители российских и украинских песенных фестивалей Сергей Майданов, Александр Ефремов, Алена и Дмитрий Макарчуки… Наверное, они лучше других могут оценить уровень и качество фестивального действа…

    Ю. Миленин (Краматорск):
    В 1956 году мне было 20 лет. Влюбленный в поэзию, первые робкие студенческие песни… Чуть-чуть свободы…
    Были венгерские события. Я с удивлением: «Ну пусть они по-своему живут! Какого хрена мы туда танки?» Мои родители, честнейшие, работящие, в ужасе: «Юра, закрой рот!» А я им: «А что я сказал?»
    Потом была Оттепель. Жизнь развернулась к романтике, к естеству. Человеческое мнение стало уважительным. И когда природа поперла из этого нового социума, социум изменился психологически: человека с ружьем сменил человек с гитарой.
    60-е годы: Юра Кукин, Визбор, Городницкий, Женя Клячкин… Питерская банда, московская… Столько бесхитростных, но каких оригинальных мелодий! Хули было делать заевшимся композиторам типа Никиты Богословского? Этот хмырь (по-другому его не назовешь) организовал несколько старых большевиков от композиторства, и в 79-м году они положили на стол министерству донос: нас, апробированных советской властью, верных ленинцев и прочая, прочая, не поют! Ну да, у него есть несколько прекрасных вещей. Есть. Временем испытано и все такое. Но его и близко нельзя ставить ни с Визбором, ни с Высоцким, ни с Окуджавой, ни с Дольским. Ни по количеству, ни по качеству. Он – из другого социума.
    В 60-е годы я уже был кое с кем знаком, а в 70-е уже стал в Краматорске что-то организовывать. Высоцкий дал согласие приехать. Обком: «Да вы что?!» Окуджаву – обозвали антисоветчиком. Он в 77-м должен был приехать, потом в 82-м. И снова обком: «Кого, Окуджаву?!» Окуджава приехал только в 90-м.
    У меня такое ощущение, что Советский Союз развалился из-за того, что партократы все свои силы бросили на борьбу с авторской песней. Их придирки при организации концертов говорили только об убожестве этих людей и их идеологии. А потом этот идиотизм допросов после концертов… Это было и смешно, и тошно. Господи!..
    И все-таки концерты проводились. Десятки, сотни, тысячи концертов. Залы были забиты. В одной Донецкой области 10 городов были объединены дружбой, любовью, встречами: Мариуполь, Донецк, Горловка, Енакиево, Артемовск, Дружковка, Славянск, Константиновка, Краматорск… Плюс Луганск, Северодонецк… Подключались Днепропетровск, Запорожье, Харьков, Ростов…
    В 80-е годы, соединившись с альпинистами и туристами из вышеназванных городов, мы стали проводить фестивали. Первый фестиваль был в 80-м, последний – 10-й – в 89-м.
    Потом Перестройка сделала свое дело – предоставила славянской душе, может быть, впервые в истории, идти на все четыре стороны. Это редчайшее ощущение – право выбора. И чтобы сделать выбор, человек должен понимать себя, дружить с собою. А тогда масса людей растерялась. И вот тут загадка: почему в 89-м, в 90-м году по всему Советскому Союзу – за два года до развала – все (все!) клубы авторской песни пизданулись?
    Да, Перестройка сделала свое дело – богоугодное и в то же время… Это палка о двух концах.
    Наверное, редко кому от природы дается ощущение личности. Надо дружить с собою, знать себя с детства, задаваться большими вопросами, чтобы прийти во взрослый мир во всеоружии. По крайней мере, с уважением к собственным понятиям. Тогда будет выбор. Тогда человек будет чувствовать, что его холодит, а что – радует.
    - Чем-нибудь различаются те фестивали и этот?
    И там, и здесь одна цель – встреча с песней. И тогда, и сейчас люди живут своим социумом, только социум изменился. Все-таки 13 лет перерыва. Пришло новое поколение.
    Но природа встреч неизменна. Как и тогда, человек человеку рад. И это создает атмосферу. Сама жизнь не меняется, это мы можем меняться – в худшую или в лучшую сторону.
    Из четырех фестивалей «32 мая», которые Вадим Гефтер сделал, каждый содержал что-то новое. Этот – по-моему – лучший.
    Так что – жизнь продолжается.

    А. Голубицкий (Киев):
    Когда мы начинали, в окуджавский период, это была туристская песня, несколько аккордов. А сейчас больше внимания уделяется исполнению, владению инструментом. Такая тенденция заметна и среди известных бардов…
    В конце 60-х я был еще конкурсантом. Тогда в Киеве было немного интересных авторов…
    В 1972 году я впервые участвовал в проведении фестиваля. Это был уже четвертый киевский фестиваль, который проводил Клуб туристов. Это была очень сильная организация, она поддерживалась горкомом комсомола. Фестиваль уже назывался всесоюзным, потому что к нам приезжали не только из Одессы и Харькова, но также из Кишинева, Минска, Ленинграда, с Урала…
    Все проходило в два дня: в первый день – предварительное прослушивание и выпуск на сцену, конкурсный концерт, во второй день – награждение лауреатов. Сначала был зал на 600 мест, позднее, в 70-е, фестивали проводись в Дворце культуры Авиазавода, та зал на 1000 мест.
    И вот что интересно: организаторами этого фестиваля были молодые люди, 25-летние. Конечно, были кураторы из комсомола, но они решали технические и финансовые вопросы. И мы проводили эти фестивали много лет – пока не настал какой-то спад…
    Отбор конкурсантов проводило «предварительное жюри» - так оно называлось. Это были свои люди, их было немного, 4-5 человека. Я был всегда председателем этого жюри. Поэтому у меня собирались тексты, документы. Но в те годы была такая практика: этими документами после фестиваля интересовались органы. Никаких последствий не было, но каким-то высоким организаторам из комсомола доставалось за наши фестивали от горкома партии и КГБ.
    - В чем отличия киевского и донецкого фестивалей?
    Если иметь в виду концерты, работу мастерских, награждение лауреатов, то больших отличий я не вижу.
    Нынешние фестивали мне нравятся. Они раскованнее…
    Донецкий фестиваль мне понравился во всем – с его приколами, демонстрациями, шутками…

    С. Майданов (Санкт-Петербург):
    Донецк, Донбасс, мой любимый Донбасс – это потрясающе. Я благодарен Вадиму Гефтеру, что он сумел возродить это дело. А мы будем помогать и всегда сопутствовать этому.

    А. Ефремов (Воронеж):
    Впечатления у меня самые прекрасные. Вообще фестивалей на Украине очень много, но фестиваль фестивалю рознь. Вот здесь удается выполнить главную задачу: показать, что авторская песня – это не шоу-бизнес, не развлечение… Да, фестиваль – это прекрасный отдых, но я бы сначала сказал, что прежде всего это средство общения, в котором мы, все такие разные, находим друг в друге истину, которая позволяет нам быть и творцами, и друзьями, и интеллигентными людьми.
    «32 мая» - фестиваль поколенческий. Сюда приезжают люди, которые варились в этой каше еще в 70-е. И – соответственно – зритель примерно такой же подбирается. Нам интересно друг с другом. Мы понимаем, о чем мы говорим. Но есть другая беда – есть поколения, которые идут за нами. На Украине таких фестивалей, которые бы объединяли разные возрастные группы, я считаю, маловато. Это не в упрек – ну, так получается, что семидесятники нам интереснее… При всем великолепии мастерства, которое присутствует на «32 мая», все-таки надо подтягивать еще и детей, чтобы у авторской песни было будущее. И здесь Гефтер ничего не решит. Ни Гефтер, ни Сергеев, ни Каденко, ни все вместе мы это не решим. Здесь должна быть поддержка государственная, хотя бы на уровне местных властей, если они понимают прелесть и перспективу этого явления. Ведь здесь – и бережное отношение к языку, и нравственное воспитание…

    В. Каденко (Киев):
    Я сейчас вернулся из Европы, где был на гастролях. У меня сложилось впечатление, что сейчас там, в частности, в Германии, где система бардизма достаточно разветвлена, авторская песня переживает золотой век. Это состояние, по которому мы ностальгируем. Так же было и у нас в 70-е годы, только страха нет и давления сверху. Они собираются на кухнях, они читают друг другу стихи, они собираются на фестивали, совершенно фантастические, в замке где-нибудь… Там есть интересные авторы и исполнители: Женя Голосовская из Цюриха, Леня Шмеркин из Франкфурта; есть потрясающие люди, которые занимаются организацией концертов – Олег Хожанов из Вупперталя… Кроме того, там есть Войнович, Ланцберг, Кац… В Марбурге сегодня живет Левин… Это же потрясающе! Создается очень насыщенная среда, поскольку расстояния не слишком велики, и все они находятся в таком перетекающем друг в друга состоянии.
    А сюда я приехал потому, что мне очень нравится атмосфера на этом фестивале. Она возвращает ту, утраченную песню. То же происходит и в других местах. Не во всех, отнюдь. Но благодаря Гефтеру, это происходит в Донецке. Он все делает так, как видит, а видит он, как мне кажется, правильно. Поэтому и что-то происходит.

    И.Лучинкин (Одесса):
    Впечатление – более чем можно себе представить. Были друзья, были люди, которые стали друзьями. Слушали, принимали, воспринимали, сочувствовали, сопереживали… В моей жизни этого давно не было. Поэтому я считаю, что Вадюша Гефтер, мой близкий человек, сделал то, что сейчас на Украине практически никто не делает… Ну, может быть, кто-то и делает, но мне ближе по духу – фестиваль «32 мая». Я уже давно не езжу на Грушинский фестиваль, на другие – они превратились в коммерческие лавки. Здесь же все происходит на другой основе – люди хотят поделиться душой, мыслями, песнями… хотя это все одно и то же…

    Ю.Бойко (Одесса):
    Впечатления очень сильные, потому что, в отличие от некоего Лучинкина, я в подобных мероприятиях участвую впервые. Кроме всего прочего, здесь состоялся мой дебют пред микрофоном и залом. Все хорошо. Честно говоря, думал приехать просто отдохнуть, подышать воздухом, увидеть друзей, попить водки. А оказалось, что можно было делать еще что-то…

    В.Ланда (Одесса):
    Как по мне, так великолепно. Мне есть с чем сравнивать. Этот фестиваль очень высокого уровня – и по уровню мастерства гостей, и по уровню конкурсантов. И что особенно приятно – молодая поросль: она очень хорошая, и она есть!

И.Легонькова (Харьков):
Я четвертый раз на фестивале «32 мая», и могу отметить, что в этом году он был особенно теплым. Я не имею в виду погоду. И радует, что приезжает много молодежи…

    Л.Минаева (Кишинев):
    Сказочный фестиваль! Сегодня была такая уникальная ночь, которая закончилась только в 10 часов утра. Ради одной такой ночи стоило преодолеть тысячи километров. Несмотря на то, что сегодня мне садиться за руль, я пренебрегла этим обстоятельством. Не хотелось расходиться. Распелись такие люди, как Сергеев, - давно не слышала, чтобы он всю ночь пел…

    А. Юршевич (Днепродзержинск):
    Я уже здесь третий раз и не перестаю восхищаться. Даже не могу сказать, чем. Очарованием этого фестиваля. Он отличается какой-то особенной атмосферой, которая здесь и в натуральном виде (природа), и в общении людей, которые здесь собираются, не всегда понятно для чего. Но все так интересно, тепло и здорово, что, наверное, мы сюда будем приезжать до той поры, пока этот фестиваль будет проводиться.

    С. Наумов (Норильск):
    Фестиваль мне понравился и не понравился одновременно. Слишком компактный. Слишком. Два дня всего!..

    В. Колесников (Донецк):
    Впечатления очень хорошие. Фестиваль «32 мая» становится компактнее, динамичнее… все краше и краше… все кайфовей и кайфовей… Глобальные впечатления.

    А. Макарчук (Донецк):
    Фестиваль в этом году на редкость особенный - благодаря тому, что много внимания было уделено молодежи…

    Д. Макарчук (Донецк):
    На мой взгляд, из четырех фестивалей «32 мая» - это лучший. Состояние души всех приехавших максимально приблизилось к творческому…

    Смотрел и слушал А.К.

КОММЕНТАРИИ

Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов