Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика.
Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея.
Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.
Россия украинского еврея, или сорок тысяч знаков о любви
Из дневника лягушки-происшественницы
Если я не путешествую,
мне кажется, что я повторяюсь...
Осенью самый большой урожай – сочинений. Тема? «Как провел я лето», разумеется.
Провел и я и это не скрываю. Но самое пикантное – из поездки я вернулся
не один…
Дома
Известно: сумасшедшие – провидцы. Мне Россию нагадала
сумасшедшая. Она со мной столкнулась в центре нашего достопочтенного Донецка
и, безумно глядя мне в глаза:
– Славонька, а, правда, что вы собираетесь в Россию?
А я не думал и не помышлял (по привычке я хотел
в Одессу). Но, чтобы отвязаться от назойливой:
– Правда, – не мигая, вру я ей. Я ж не обязан перед
ней отчитываться.
– А вы билетик до Москвы уже купили?
– Ну, купил.
Она всплеснула ручками:
– Неужели вы купили и обратно?
– Да, а что? – соврал в очередной.
– Наивный, вы еще надеетесь вернуться?! – в России,
как известно, неспокойно.
А вот вам хрен! Вернусь! – подумал я.
Я вернусь! Но чтоб вернуться, для начала ж нужно
мне поехать.
Так мне Россию нагадала сумасшедшая!
О сумасшедшей вспомнил еще раз. Это случилось в
Тарусе, когда надумал переплыть саму Оку. Для чего? А чтоб уже потом, в
Донецке, всем говорить промежду прочим: «Об Оке вы слышали, надеюсь? О
какой? А вы еще не знаете? Какую я недавно переплыл!» Все: «О, саму Оку?!»
И я герой…
Короче, стал переплывать. Я плаваю отлично. О,
Ока! А вот тебе и: «О!» Как оказалось, я могу отлично и тонуть. Когда течение
меня отправило на дно, тут первым делом я душевно вспомнил эту: «Наивный,
вы еще надеетесь вернуться?!» – «А вот вам хрен! Вернусь!» – уже со дна.
Со дна меня спасатели и сняли. «Странно, – говорят, – мы вас спасли…»,
– и сами почему-то удивляются. Я: «А чего здесь странного, спасли же!»
Они: «Извините, но… – они замялись. – Обычно… Мы спасаем всех уже по факту.
По какому? – и пояснили: – Царство им небесное! А почему? Спросите
у Оки».
Мне везет!
С Окой я разговаривать не стал…
Когда же возвратился я домой, первой, кто в Донецке
подвернулся – она:
– О-гой, вернулись, Славонька Верховский?
– Вы же видите!
– Ну и как?
– Всё хорошо. Спасибо вам, тонул в Оке.
– Ах, в Оке! – она взмахнула ручкой. – Ну, хоть
водичка теплая была?
Москва
В детстве Москва была для меня таким праздником,
что, когда я узнал, что люди умирают и в Москве, – я был шокирован. Сейчас
по поводу Москвы уже спокоен. Мне открылась новая Москва: Петербург стоит
на болотах, Москва – на нервах.
*
Москва и москвичи – тема особая. Ищу Сухаревскую
площадь:
– Где Сухаревская?
– Доходишь до Садового кольца, так? И сразу поворачивай
напрямо.
– Куда?
А ее уже и след. Иду напрямо…
*
Шел по улице. Вдруг захотелось мне узнать, а по
какой я улице иду. Я к пожилой супружеской паре:
– Извините, что это за улица?
Он:
– Большая Дмитровка.
Она:
– Нет, Малая!
– Большая Дмитровка!
– Нет, Малая!!!
Он, еле сдерживаясь:
– Большая Дмитровка, я здесь еще учился!!!
Я:
– Только не ссорьтесь, я уже со всем согласен:
Большая, Малая! Но только вас прошу!..
Я их успокаивал минут пять. Она почему-то расплакалась.
Улица оказалась Малой Никитской. А они, естественно,
евреями…
*
Шел по Якиманке. Никого не трогал. Вдруг с неба
грянул ливень – это всё! А столько запланировано было! Забежал я в «Елки-палки»,
быстрое питание России. Тут же затребовал Жалобную книгу. «Возмущен дождем
до глубины души!» Можете не верить – стало легче!
*
Арбат. Суворовский бульвар. На доме Гоголя: «В
этом доме жил и умер с 1849 по 1852 год…».
Ничего себе! Выходит, Гоголь умирал четыре года!
Гоголь жив! В Некрасовской библиотеке увидел повесть
Гоголя «Нос». Год издания – сегодняшний. На титуле – «издание исправленное
и дополненное». И я подумал, нет, Гоголь всё-таки не умер!
*
В Москве, в Фурманном переулке, – мемориальная
квартира-музей Апполинария Васнецова, родного брата Виктора, который «Три
богатыря», «Аленушка»…
Музей – на третьем этаже жилого дома, нужно позвонить
заранее – тебя встретят и проводят на этаж. Звоню: «Мы ждем». Являюсь.
«Вам бесплатно». – «Это почему же?» – «А вы сегодня первый». – «Ну и что?»
– «А у нас такой обычай: первый посетитель не оплачивается».
А было полпятого вечера.
*
Коротко о Васнецове: посмотрел художественных ценностей
на миллионы рублей. Духовно обогатился.
*
Оказалось, что касается музеев, то полпятого практически
везде, в смысле – ни одной живой души…
*
Самое неотразимое впечатление от Москвы: на голове
лысого парня – нарисованная прическа. Я: «Зачем?» А он меня послал. Многоопытный,
я пошел в обратном направлении…
*
Каждое утро иду сдаваться в пасть метро. А когда
возвращаюсь – до полуночи это метро остывает у меня в голове…
*
Опять метро. А на стене вагона – фашистский крест
и надпись «Р.Н.Е.». Услышал разговор двух обывателей, причем, и это важно,
не евреев.
– Но почему же их не запрещают?
– Не могут! Их не могут запретить! Почему? Ну,
представь, народу объявляют: всё, с завтрашнего дня Р.Н.Е. запрещено. И
что? И сразу же посыплются вопросы: а что, этого нельзя сделать уже сегодня?
Ох уж эти люди с их ненужными, их неуместными вопросами!
*
Живу на Соколе. Ночь. Лежу не сплю. Московская
тишина особого свойства: тишина в декорациях отдаленного гула. Что за гул?
Волоколамское шоссе.
*
Из Москвы я взял, увы, не лучшее. В голове у меня
так шумело, что оглядывались люди…
Иваново
Ярославский вокзал. В купе входят две подруги,
а там уже женщина. Они:
– Женщина, вы до Иванова?
Молчит.
Они:
– Брезгует.
Вдруг та поворачивается и приветливо так громко:
– Девочки, я глухая.
«Девочки» обрадовались:
– Вот видите, как хорошо всё разрешилось!
*
А в поезде она же беззастенчиво храпела мужиком,
но – мы слыхали и не такие трели соловья…
*
Еду в Плес через Иваново. Зарываюсь вглубь России…
На ухабе автобус тряхнуло. Интересно наблюдать,
как спящие подпрыгивают, во сне блаженно матерясь (там матерятся по особенному,
окая). Голос сзади, флегматически, беззлобно:
– Вы дрова везете или што?
В хриплый микрофон потусторонне:
– Што загрузили – то везу, а што?
В российской глубинке живут попроще, почеловечней.
В дороге нас трясет неоднократно. Да так, что из
книги выпадают даже буквы. Теперь я понимаю, почему там, в общественном
транспорте, читать не рекомендуется. Лазаю в ногах. Это уже какой-то Андерсен:
из выпавших букв собираю слово «дуракиидороги».
Оказалось, слава Богу, это сон!
*
В Иваново проснулся непричесанным, но причесываться
не стал: в связи с тем, что я в Иваново впервые, пусть думают, что я такой
на самом деле…
*
Кажется, я начинаю понимать, почему Иваново – город
невест. Город вечных, Христовых, невест. Потому что: а кому нужны такие
мужики? Как указатели, разбросаны по улицам: головой – на винно-водочный,
ногами – на тот свет, такие синие. Достопримечательность Иванова, увы.
*
Некрасивых людей нет. Сужу по себе. Но когда увидел
одного бомжа, еще и пьяного… Город пьет напропалую и отчаянно, но куда
ни бросишь взгляд – «Пустые бутылки не принимаются. Умолять бесполезно!»
Гуманизм по-ивановски. Конечно же, попробовал и я, но – водка местная такая,
что с собой в разведку я ее не взял бы ни за что…
*
«На работу приглашаются работники. Особые требования:
мужчины, но не пьющие мужчины». По-моему, хотят они несбыточного. Помню:
Ленин. Мечтал об обществе чистых тарелок. Но страна пошла другим путем.
Так мы и оказались в обществе чистых бутылок…
*
Город Иваново старый. То там, то здесь – «Антикварные
салоны». И всюду трафаретная текстовка: «Купим у населения по достойной
цене предметы старины». И немаловажная приписка: «…сделанные до 1917 года,
но не позднее 1930». Писалось на трезвую голову?..
Всё.
*
Об Иваново ясно одно: эта такая русская глубинка,
что буквально русская пучинка. Я не знал настоящей пучинки (см.: Ока).
Приволжск
Россия плавится под солнцем. Если б я был литератором
советским, я так бы и назвал – «Большая плавка». Жара стоит такая, что
из закупоренных бутылок на глазах испаряется пиво: «Невское», «Балтийское»,
«Забава». В машинах включаются дворники: лобовые стекла запотели. Плавятся
мозги и капают с языка легким ненавязчивым бредом. Русское лето’2004.
Один лежал, уставясь в небо, придурковато улыбался,
в центре города Приволжска:
– Бесплатно, слышите, бесплатно!
Его обступили:
– Где бесплатно, что?!
– Получил! Бесплатно! Солнечный удар!
– Доктора! Врача!
И только он блаженно улыбался!
*
Жара. Девушка в открытом сарафане, но через плечо
– меховая, норковая, сумочка. Я:
– А вашей сумочке не жарко?
Просто так.
Отвечает:
– А я Ирина. Я пока свободна.
Опять меня в России недопоняли!
*
Люди бегают по раскаленной сковородке дня. Вечером,
едва живых, их милосердно отпускают в ночь прохлады…
*
Заночевал я в городке Приволжске. Мне комнату сдавали
экстремалы. На чердаке у них живет верблюд, в сарае пони, а в подвале в
маленьком бассейне водится полутораметровый крокодил. Восьмой год семья
Зуйковых его кормит кормом для собак «Педигрипал». Эксперимент: из крокодила
хочет друга человека воспитать.
Я как увидел, как он пасть свою раззявил, этот
друг, я тут же понял – да какой ему «Педигрипал»?! И через верблюда сквозь
чердак от Зуйковых я бежал куда подальше…
*
Спал на улице, в деревне за Приволжском. Мне комары
устроили Варфоломеевскую ночь. Комары глубокого бурения, им пробавляться
на поверхности тоска, они домогаются добраться до нутра. А утром… Видел
сам в аптеке деревенской «Таблетки от комаров. Принимаются внутрь». Знаю,
не верите. Есть фотография.
Той же ночью меня как пронзило, что-то из большой
поэзии: «МАГАТЭ ты моё, МАГАТЭ!» Уже потом я приставал ко всем: кто? Но
кто автор – из местных так никто и не припомнил. Эх, деревня!..
*
По вокзальчику бродит цыганка и по сниженным ценам
предсказывает всем одно хорошее (за плохие предсказания ее колотят – так,
по крайней мере, говорят).
*
Случился настоящий ураган. Как истый путешественник
в путеводном дневнике я зафиксировал: «Погода была превосходной: ураган
дул в спину»…
Плёс
Еду в Плёс. В дороге без еврейского вопроса не
обходится:
– Вы из Израиля?
– С чего вы взяли?
– Внешность обязывает.
И всё, разрядка напряженности. И мы мирно улыбаемся
друг другу…
*
Плёс – это не средняя полоса России, как в учебниках.
Это лучшая полоса России. Наяву. В моей жизни, кажется, что тоже…
*
Ехал в Плёс и из окошка всю дорогу сокрушался:
это ж сколько на земле и в небесах тоскует без моего фотоаппарата! Назад
я шел, естественно, пешком. Фотоаппарат, как охотничья собака, был на взводе.
И без устали подмигивал природе. Россия такая красивая, что хочется крикнуть:
люди, не обижайте нашу Родину, пожалуйста!
*
А теперь о главном. Откуда вышли настоящие русские
писатели? Известное дело – из гоголевской «Шинели». А настоящие русские
художники? И только в Плесе до меня дошло они откуда! Из русской природы.
Из ближайшего леса. Из реки. Из стога сена. Из тумана. Вышел Шишкин из
тумана, вынул краски из кармана…
Кстати о нем, об Иване Ивановиче…
Еду в Плёс. Левитановские места. Но что это?! Не
знаю, это закон подлости или просто беззаконие, но там, где я, – там мне
всегда везет! В дороге узнаю: накануне моего приезда из Музея русского
пейзажа там же, в Плёсе, спёрли Шишкина «Луг на опушке леса». Я удивляюсь:
как его не раньше? Сигнализация на первом этаже, а Шишкин находился на
втором. А теперь скажите: ну разве можно было удержаться нашим людям?!
На берегу, за ненадобностью, сбросили раму, Шишкина скрутили в трубочку
и по Волге – на моторке – сплавились в неизвестность. Хорошо уже, что до…
А то сказали бы наверняка: «Ну ты, Слава, и даешь!» С моим везением…
*
Музей Левитана. Экскурсовод, с ее умом и речью…
Она могла бы стать директором Плёсского заповедника, она могла – ну, не
знаю, министром культуры России. А она – простой экскурсовод. И, значит,
получает ничего…
А ведь могла же: были предпосылки! С чего всё началось?
А как-то ей сказали:
– Напиши о славном прошлом нашей Родины.
– Сейчас наше славное прошлое – это кости и тлен.
Написать?
Они нашли другую. Они и дальше искали других…
*
Покидая Плёс, в мелкий водоем я бросил деньги,
чтоб сюда еще не раз вернуться. И нырнул за сдачей – чтоб не так уж часто,
согласитесь…
*
Напоследок я интересуюсь:
– Ну, Шишкина нашли?
– Не для того воровали! – объясняет, окая, пожилая
плесовка и неожиданно: – А хорошо, что украли, хоть по телевизору увидела
того я Шишкина!
Загадочная русская душа!
Я:
– А в музей вы что, еще ни разу?
Изумляется:
– А откуда я знала-то про музей?!
А живет здесь рядом, коренная.
Так Плёс осиротел на одного Ивана Ивановича. Но
местные, как видно, не тоскуют. Местные напротив – возмущаются (и снова
через «о»):
– Наплодили культурных ценностей, а теперь не хватает
людей, чтоб все это охранять, ну что, я не права? – еще одна. И о пропаже
нелицеприятно отозвалась…
Левитана в этот раз не тронули. Исаак Ильич, мы
просим вас, держитесь!
*
Из Плёса шел часа четыре или пять. В дороге понял:
Родина такая большая, что даже затрудняешься, куда ее поцеловать, чтоб
не сконфузиться…
*
А какие содержательные встречи! Любимец острых
ощущений, в лесу я встретил лося. Настоящего. Я не знал, со страху нужно
что? Пока я думал, лось уже исчез…
Опять Москва
Возвращаюсь из Иванова в Москву. Еду к тетке на
поселок Сокол. Раньше это было за Москвой, сегодня – центр (до Тверской
– пару остановок на метро). Тетка – возбужденная сверх меры:
– Слава, у нас здесь без тебя такое! Здесь такое!
– вижу: ей не терпится сказать.
– И что же?
– Вот! У нас сосед соседку затопил, ты представляешь?!
Нет, вижу, ты еще не представляешь!
– Ну и что? Банальная история. Нас каждый год как
будто бы по графику…
– Так еще ж не всё, дослушай, Слава! – ей трудно
скрыть восторг, да она его и не скрывает. – Соседка живет на втором этаже…
Я:
– А сосед на третьем, что ли?
– Нет! Бери выше! Сосед, он проживает на десятом!
– и от счастья просто угорает. Помню, я еще подумал: тетечка! Уж не в потемках
разума блукает?
– Что за бред!
– Вот! Так и это же еще не всё! – и на душе у тети
будто праздник. – Я ж тебе еще не досказала! – упивается. – Соседка живет
в первом подъезде, а сосед – в шестом, ты представляешь?!
Я представил:
– Если честно – нет!
И тетя с наслаждением докладывает:
– А она сама и виновата, та соседка! Оказалась
недалекой! Она обидела соседа: в порыве откровенности по его матушке прошлась
она по матушке, понятно?
– Это да, а остальное нет!
– Вот! И тогда… Сосед, конечно же, расстроился…
И когда она… Он не сдержался, сам себе тревогу объявил и прибыл на пожарной
он машине. И соседке вставил он по полной! Как? Он опустил ей в форточку
рукав [пожарный шланг – авт.] – ну и по полной! И пока вода не хлынула
обратно через форточку, он не успокоился и лил. А когда он был уже спокоен,
тут к нам во двор и въехала милиция!
Я:
– Ничего себе!
– Вот! А когда его скрутили, бедный дядька, он,
конечно, очень сильно каялся! Божился: не хотел ее топить! Оправдывался:
«Поверьте, я бы эту курву подпалил!» – «Так в чем же дело?» – «Но мое призвание
– тушить!» Он заслуженный пожарный Федерации! Адрес: Врубеля, дом 28 дробь
1…
*
В отобранной большевиками усадьбе Долгоруковых-Бобринских,
что недалеко от Малой Бронной, – Федеральная служба России по охране культурного
наследия. Что ж, несомненно: этим – можно доверять!
*
Государственный Литературный музей, что на Петровке,
28, переживает не лучшие времена. Дело в том, что музей находится в Высоко-Петровском
монастыре. Монастырь возвратили монахам и… Чтоб из монастыря не попросили
и музей, музейщики приноравливаются, как могут. Уже придумали экспозицию
«Духовные искания русских писателей. В чем моя вера?» Чтоб ублажить. Не
помогает! Раньше в музее было семь залов, теперь пять.
Интересуюсь у дежурной:
– Так что, и эти будут церкви возвращать?
Побледнела, задрожала:
– Не дай Бог!
*
Опять Москва. Опять Тверская улица. Мемориальная
доска. Какая точность! «В этом доме жил, а у себя на даче застрелился Александр
Александрович Фадеев».
*
Ехал в гости к тете Ане Городецкой – и узнал. Каждый
десятый москвич, идя впервые в гости, останавливает такси только потому,
что заблудился в новостройках. По дороге рассказал таксист. Я ведь тоже
заблудился, только тихо…
*
На выставке в Третьяковке «Колосс графический.
От Иванова до Бакста» – книга отзывов. Выставка, конечно, грандиозная.
Еще бы! Мой приятель хотел написать: поражен! Но, видно, был он поражен
настолько, что написал не это, а… «Польщен!»
*
Здесь же, в Третьяковке, какая-то чумная экскурсоводка.
Возможно, просто левая. Всё у нее бегом-бегом по залам:
– Так, это картина Борисова-Мусатова, называю громко:
«Водоем»! Это его лучшая картина. Остальные – тоже ничего, не отставайте!
Спасибо, подсказала. Конечно, с удовольствием отстал…
*
И экскурсанты тоже разные бывают. Так, видел сам
на территории Кремля: индивидуальные клиенты, муж с женой, прессуют гида:
– Так, быстро, что у вас тут интересного? Вам на
всё дается полчаса!
И побежали по московскому Кремлю. Время – деньги.
*
Решил перекусить. Кафе «Манило». Заманило. На первое
подали мне меню. Я переваривал не долго, тут же поняв: их меню – это минное
поле. Ну и цены! И чтобы не взорваться – я бежал…
*
Посетил хорошо организованный гарем. Но до сих
пор я не могу определиться: кем я был, султаном или евнухом, товарищи?
Где? Москва. Конкретней: Крымский вал. И все под
маркой Третьяковской галереи.
Я туда иду впервые в жизни. И всё время по дороге
уточняю:
– А я правильно, товарищи, иду?
– Да, только вам идти еще прилично.
– Да я и сам приличный человек.
Дошел. Итак, первый зал под интригующим названием:
«Борис Кустодиев: русская красавица». Вот не думал, так не думал! Да, тонкое,
одухотворенное лицо, но… Он и на красавца не похож, а тут красавица! Зал
второй – еще заинтригованней: «Борис Кустодиев: обнаженная натура». А на
автопортрете, что из Русского музея, он вполне застегнут, он в тужурке,
с бороденкой и берданкой. Это он. А вокруг него красавицы такие! И в бане,
все распаренные, и по постелям, томные, разложенные. Ну и ню! И все так
смотрят на меня, то игриво и насмешливо, то бесстыже плотоядно, то с отчаянной
насмешкой: ну же, ну! – так вожделенно и едва ли не облизываются. И все
такие пышные, румяные. Лукавые, красивые, живые… Гарем, братцы, гарем!
Но в ответ я же не мог им ничего! И я бежал постыдно с поля неги!
Я выбежал – и хочу хоть глазом зацепиться хоть
за одну одетую натуру. Зацепился, но… Но так некстати вспомнил афоризм:
«А под одеждой – они-то все равно голые!» Эх! – я махнул рукой и на время
отвернулся от народа…
Таруса
Калужская область, Таруса. По Тарусе брожу не один.
Меня сопровождают впечатления.
Например, мне навстречу движется старушка: гонит
веткой козлика домой. Тут козлика оставила вниманием – и вся переключилась
на меня:
– Ой, послушайте, а купите у меня стог сена! Вку-у-сное,
пахучее, душистое!
Козел остановился и прислушался. Я же чуть не оскорбился:
– При всем желании я не животная скотина и, простите,
даже не козел, который ваш!
А она:
– Та причем здесь?! – говорит. – Только на ночь!
До утра! Опять не поняли? Вы, видать, здесь в первый раз? Вам нравится?
Вот, «конечно», а еще бы! А знаете, чтоб Тарусу полюбить по-настоящему,
с ней нужно хоть однажды переспать! Вот и купите, вы не пожалеете! Буквально
за копейки! Пахучее, душистое, идемте!
Теперь домой она гнала уже двоих.
Так на целую ночь (улица Рассвета, дом 12) я стал
владельцем стога сена размером с двухэтажный особняк. Не соврала: сочное,
пахучее, душистое! Ешь, как говорится, – не хочу! Я не спал, мне было не
до этого: я видел небо в первом приближении и, лежа, с небом продуктивно
разговаривал…
Ночь фотографировал со вспышкой. Ночь испугалась
– и моргнула. Так в Тарусе наступил рассвет.
Ах, какой рассвет в Тарусе! Ока. Туман. Безмолвие.
Рыбаки неподвижные в лодках. Лодки неподвижные в Оке. И даже рыба не клюет
вполне сознательно – чтоб не нарушить первородного покоя.
За околицей – обрыв. Как обрыв на пленке – всё
ушло в туман (природа целомудренна, она на ночь укрывается туманом). Тишина
– как водка «Абсолют», но только трезвая. Вдруг: му-у-у-уу! – это стадо,
поглощенное туманом. И тут я вижу: целых полкоровы! Она стоит, не двигаясь,
но часть ее уже ушла в туман, а часть ее осталась в зоне видимости. Полутуманная
корова, тебя я не забуду никогда!
Всепобеждающее солнце. Это утро!
*
Утром опустился я в Тарусу, с уровня второго этажа.
Крепко умытого меня хозяйка сытно накормила. Это завтрак только по иронии
судьбы, а так обед. Я потом, конечно, подсчитал: в пересчете на один стог
сена, который стоил на ночь пять рублей, я съел у этой женщины их три.
За завтрак ни копейки не взяла. Этот бизнес по-тарусски я умру – но не
забуду никогда, такая щедрость!
Вы можете спросить: «Это где Таруса, под Москвой?»
Отвечаю: а, по сути, вся Россия под Москвой, вопросы есть?
*
Утром так, промежду прочим, в «Якоре» (тарусская
гостинца) интересуюсь: есть свободные места?
– Да вы что, какие там свободные, разве вы еще
не знаете?!
– Не знаю.
С придыханием:
– Сегодня ж к нам Петровы заезжают!
– Кто такие?
Посмотрела – как на недоумка. Оказывается, так
(«Петровы», не иначе, с благоговением, с огромным пиететом) дежурная отзывается
о пианисте Николае Арнольдовиче Петрове, который действительно прибывает
сегодня в Тарусу на XII музыкальный фестиваль Святослава Рихтера.
И я вспомнил с благодарностью о нем (кто не понял,
я о стоге сена).
*
Ой, забыл! Расскажу, как Ленин помирился с местной
церковью. Он стоит рядом с восстановленной церковью – и его не трогают.
Только развернули постамент. Теперь Ленин протягивает руку в сторону церкви.
Он указывает дорогу, ведущую к храму. Никогда не поздно исправляться!
*
На тарусском кладбище – семейный склеп. Очевидно,
что муж и жена. Он – Иван Спиридонович Малоинтересен (1914 – 1985), она
– Елена Каземировна Слепота (1921 – 1986). Фамилии не вру. Очевидно, это
был счастливый брак.
В трех шагах – могила Паустовского.
*
Дом Паустовского в Тарусе. На дом я выбрел сам,
по интуиции.
– А вы откуда?
Симпатичная женщина. Кто? Дочь жены Паустовского,
хозяйка дома:
– А вы откуда? – так приветливо.
Отвечаю:
– Из Донецка. А, между прочим, Паустовский бывал
и в Донецке. И, между прочим, сохранился дом.
– Вот не знала! И на нем мемориальная доска?
– Что вы, нет! И правильно, что нет!
Она не поняла. И я ей поясняю:
– Донецк обделен знаменитостями. Он с радостью
открыл бы, но – не может. Донецк не может. Потому что старики увидят доску:
«Здесь бывал Паустовский» и осведомятся с иронией: «Это в публичном, что
ли, доме он бывал?» Хотя потом здесь же открылась гостиница. Куда потом
уже и въехал Паустовский…
*
Нет, не из жадности, а только в память о любимом
Паустовском я забираюсь в его яблоневый сад. Я вознагражден! Яблоки с деревьев
Паустовского такие кислые, что мне смело сводит пальцы на ногах. И Боже,
наконец, я понимаю: сверху донизу, от макушки и до пяток я – одно целое!
*
В дневничок, уходя из Тарусы:
1. Не там хорошо, где нас нет. А там хорошо, где
мы здесь.
2. Если до поездки в Тарусу я не сомневался в существовании
Бога, то после – я не сомневаюсь и подавно. Скажу больше: на Тарусу Господь
бросил все силы красоты, и я тому свидетель. Но работа над Тарусой продолжается:
небо над городком напоминает палитру, на которой постоянно что-то смешивается.
В общем, Тот, кто всё это создал, обладает абсолютным
художественным вкусом. Повторяю. Абсолютным. Художественным. Вкусом. У
меня всё.
3. И напоследок: раньше мне грезилась Америка,
а как побывал в Тарусе, на Оке, так я вам вот что официально заявляю: Таруса
посильнее, чем Америка. И если после смерти я попаду в рай, то мне там
каждая улочка будет знакома: я там уже был. Я был в Тарусе…
Поленово
Мне нужно из Тарусы – и в Поленово. Через Оку на
лодочке, а дальше? И тогда мне лодочник сказал: а тут одна дорога, не заблудишься!
И я пошел, пошел совсем один. Через луга, дремучие леса…
Уже в Донецке как узнали, что я шел…
– А ты герой, Верховский! Как?! Ты шел по лугам
и по лесам один – и не боялся?
Отвечаю:
– Как говорила моя бабка, «а нужно иметь смелость
быть счастливым!»
Меня преследовало счастье по пятам…
*
Всю дорогу меня сопровождает мощный струнный оркестр.
Трава гудит: ликует живность! Стрекочи, кузнечики, цикады…
Стоп, куда я? Я – в Поленово. Помню, на прощанье
лодочник еще махнул рукой. Лучше указал бы направление. Дорога одна, это
правда. Но куда по ней идти: вперед, назад? И главное, что некого спросить… Тут пыльной точкой вдалеке машина. Мне навстречу!
Сейчас спрошу. Как говорится, щас! Подъезжает. Выскакивает дядька, низко
кланяется: «Здравствуйте!», жмет энергично растерявшуюся руку, прыг обратно.
В общем, машина развернулась – и умчалась. Кто это? Что это? Мираж? Галлюцинации?
Россия? Уже не удивляюсь ничему…
Но моим вопросам нет конца. Так, например. Я не
устал, а просто с удовольствием – упал в траву. И что хочу сказать я о
природе: природа русская, она совсем не пахнет. Пахнут люди. А природа
– та благоухает. Лежу, блаженствую. Встал, прошел с десяток метров – указатель,
маленький, стыдливый, еле видный: «Извините! В траву не ложитесь: гадюки.
Еще раз извините за гадюк. Всего хорошего». И под всем застенчиво стоит:
«Администрация». Во дела! Здесь же дикая природа! Администрация чего? Самой
природы? Летних трав? Персонально гадюк?
Россия – родина вопросов. Безответных…
К слову, о гадюках. Ни одна меня ни разу не ужалила.
Видно, цеховая солидарность…
*
На пороге поленовского дома нашел маленькую, изъеденную
ржавчиной, подковку. Уже потом мой папа: «Интересно, а от кого она, такая
маленькая? О, это точно от блохи! Она как раз из этих мест, из тех». А
мама: «Не важно, главное – на счастье! А чего такая маленькая? Во! Какая
подковка – такое у Славы и счастье!»…
*
Дом-музей Поленова в Поленово.
– Ну и как? – уже потом спросили меня дома.
– Зачем я буду описывать, как я счастлив. Счастье
– в комментариях не нуждается!
Страхово
Из Поленова – в Страхово. И конечно, разумеется,
пешком. Думаю: ну всё уже, устал. Положил руку на череп – под черепом билась
пытливая мысль. Так вперед!
*
От Поленова до Страхово я добрался за какой-то
час. На Родине всё так близко! – подумал я о Родине с теплом. И даже не
заметил, как в дорожном указателе «ДЕРЕВНЯ СТРАХОВО» чья-то шаловливая
ручонка почему-то соскоблила букву «С»…
Архангельское
Подмосковье. Поселок Архангельское. Музей-усадьба
«Архангельское». В ограде церкви Михаила Архангела – могила Татiаны Николаевны
Юсуповой, а сбоку приписано: «Здесь был Вася». И вот что я подумал: интересно,
а если при вскрытии могилы кроме Татiаны Николаевны там никакого Васи не
окажется, неужели окажется, что этот Вася – воскрес?!
*
Глядя на «Баталию» фландрийского К. Брейделя здесь
же, в «Архангельском», мне подумалось: зачем люди воюют, они что, маленькие
дети?
*
Такое впечатление, что над Архангельским кто-то
сознательно раздувает облака, потому что небо красоты нечеловеческой.
*
Здесь же, в Архангельском, общался с шустрой белкой.
– Белка, белка! – позвал я ее.
А она не ко мне, а от меня.
Она что, не слышала?!
*
Я рассказываю правду о России. Я пишу – и, кажется,
выходит. Дальше. Я везде фотографирую. Мой фотоаппарат не устает подмигивать
природе! Но люди…
*
Много экскурсантов, много групп, они мешали мне
сосредоточиться. И на общих планах, и на крупных…
Но когда я проявил, когда разложил фотографии веером,
мне стало от веера дурно. Я же помню: люди в кадре были. Но – ни одной
живой души, вы представляете?! Пейзаж, освобожденный от людей! Кажется,
Россия сгинула – а пейзаж, он в утешение остался, но кому? Я не нагнетаю,
не драматизирую. Но мне не по себе который день. Я:
– Куда все люди подевались? Интересно…
Папа огорошил:
– А может, Слава, то были не люди…
Прониклась и мама:
– Да это и не Архангельское вовсе!
– А что же? – я в предчувствии неясном.
– Это – Архангельское призраков!
Куда ушла Россия из Архангельского?
Абрамцево
Приезжаю я в Абрамцево, и первое, что вижу я в
Абрамцево, – правильно! Московская областная психиатрическая больница № 5,
с «Добро пожаловать!» на входе. Выхожу из Плёса – тоже правильно. И так
везде. И это тоже правильно!
Нет, раньше я недооценивал Россию. Теперь же, лежа
как-то ночью, подсчитал: по числу ненормальных в пересчете на один электропоезд,
если честно, Россия превосходит СНГ!
Нет, пусть украинцы на меня не обижаются – Россия
нам ни в чем не уступает!
Москва – Кинешма
Когда родители мечтают, чтобы сын их наконец женился
– это я. Спят и видят. А не спят – так сразу начинают. Узнав, что отправляюсь
по России, уцепились:
– Привези уже кого ты хочешь, но только, чтоб один
не возвращался!
И, видит Бог, – из России я вернулся не один.
А было так…
Я ездил и смотрел, смотрел и ездил, по самую глубинку
зарываясь… И однажды, загуляв на российских просторах…
Электричка «Москва – Кинешма». Ну то, что в российских
электричках стихами-песнями обслуживают публику – не секрет. Стихи и песни
– это еще ладно! Но в каждой электричке – еще и штатный сумасшедший на
посту, как вестник шизофреника на марше. Знаете, есть городские сумасшедшие,
а эти, так выходит, электрические.
Едем – непривычно что-то тихо, что-то я давно не
видел психов, целый час! Вдруг – из тамбура разносится:
– Ой, убили! Ой, уби-ли! – женщина кричит, стенает,
воет. Я вздрогнул, обернулся: что, теракт? Женщина, несчастная такая: видно,
что действительно убили – но кого? Почему-то обернулся я один. А остальные
– им как будто даже не кричали. – Ой уби-ги-ли! Ой же и уби-ги-ли! Ручки
оборвали, ножки – оборвали… – в глазах – кошмар. – Все тело порубили-порубили,
посекли! В землю закопали! – тут ее лицо преобразилось, просветлело, и
она продолжила, ликуя: – А сам жи-вой! А сам жи-вехонький! – и тут же спохватилась:
– Вы о нем не слышали? Ну что вы! Александр Капралович Матятин! Перламутровые
ушки, глазки домиком…
И идет по направлению ко мне. Уже осознавал: она
больная. Уже я Бога умолял: пускай пройдет, пускай не останавливаясь –
мимо… Потом я понял: точно остановится. И точно:
– А можно рядом с вами отдохнуть?
Я, обреченно:
– Ну уже садитесь…
У нас в Донецке столько сумасшедших – глаза разбегаются.
Но Россия обскакала нас и в этом. И два часа она мне в эксклюзивном исполнении:
– Вы еще не слышали? Что Матятина убили? – доверительно.
– Ручки-ножки…
– Оборвали…
– В землю…
– В землю закопали!
– Это факт! А сам…
– А сам живой, а сам живехонький!
Диалог выписывался чудный. Теперь об этом, с ручками
и ножками Матятине, ей докладывался я. И все сходилось. Она видит, неформально
ненормальная, рядом с ней – ее единомышленник:
– Слушайте, как с вами интересно! – и про «убили»
повторила раза три. Вдруг спохватилась: – Извините, выхожу!
Бог послал мне остановку этой дамы…
Тут вижу – по проходу движется мужик такой согбенный.
И щедро сыплет мимикой лица. Жара, но шапка зимняя, а на лбу – очки электросварщика.
Все ясно. История болезни – на лице. А за его спиной – большой мешок. Он
идет и приговаривает (а там все окают, там Поволжье, там без этого нельзя,
чтоб не поокать):
– Отдам бюст Ленина в хорошие руки! Отдам бюст
Ленина…
И ему веришь: он отдаст, да так, что ты попробуй
не возьми!..
Думаю: минуй нас пуще всех напастей… Приближается:
– Отдам… Отдам бюст Ленина… – бубнит.
Чую, сейчас остановится. Ох, остановится, чую!
Я потупился – тупее быть не может! Я уткнулся в книжку вверх ногами. Я
старался лишне не дышать. Чтоб казаться мне как можно незаметней. И той
же просьбой Бога озадачиваю: ну пройди уже мимо, мужик! Бог прошел – мужик
остановился. Надо мной. Опустил мешок. Но есть еще последняя надежда: он
передохнёт (мешок тяжелый) – и, палимый солнцем, снова в путь, в нелепой
зимней шапке и очках. Я притаился из последних сил…
– Покажь свои руки! – это мне.
Я так и знал! Обреченный, я протягиваю руки. Одобрил:
– Хор-рошие, – обязательно окая, – руки!
От такого комплимента я затрясся и заблеял сразу
о мешке:
– Что там, что там?!
– Ох, та я ж вам говорю всему составу! Отдам бюст
Ленина в хорошие… Отдал! (Я зарыдал.) Та вы ой! Та не волнуйтесь, что без
ног! – напирая активно на «о». – Это бюстом называется в народе!
Я, жалобно:
– Не-не-не, спасибо за доверие, но… Я его пока
что не достоин!
– Вот! А вы еще и скромный! Вы точно достоин! –
поощрил, на всю катушку окая.
Я, со всхлипом:
– Вот спасибо!..
Чертово приличие! Почему он выделил меня?!
Я развернул мешок и нервно дернулся: мне навстречу
лысина блеснула! Это он, бюст Ленина, пудом живого гипса! Я содрогнулся
– и опять его накрыл…
До Кинешмы доехал. Разгрузился и смекнул: ладно,
где-нибудь забуду. Кто же знал?! За мной всегда бежали: «Ваш мешок! Вы
забыли мешок!» – Россия бдит, она напугана терактами.
Взять метро, – когда уже обратно я в Москве. Уж
полночь близится, и станция пустая. Я так бережно мешочек забываю – и тихонечко
на цыпочках бегу. Вдруг свист и крики: «А ну, товарищ! – громко, на всю
станцию. – Немедленно вернитесь! Ваши документы! Что в мешке?» Я думаю:
откуда, ну откуда?! А там же камеры наружного обзора!
Мешок меня преследовал повсюду. Хотя сюжет уже
не нов в литературе: так за Евгением гонялся Петр I. Хотя… Нет, все же
есть одно серьезное отличие: вождь, он явно здесь не на коне, он в мешке
практически без ног. А толку?! Хотя я от него бежал как очумелый, он –
за моей спиной – не отставал…
Тетечка, живущая в Москве, верный ленинец не в
первом поколении! Во, всучу ей! В знак глубокого почтения… Но и она дала
ему отвод: «Свят, свят!» Далеко зашла в своем развитии! Так у нас меняются
кумиры…
И опять, гуляя по Москве, неоднократно я его пытался
подзабыть. То здесь, то там, но окаянного вождя мне возвращали:
– Вы забыли, – подозрительно, – мешочек!
– Ах, да, спасибо!.. А хотите? – я чистосердечно.
– Насовсем! Причем совсем бесплатно!
– Не, не надо… – вяло отбояривались местные…
Поскольку местные встречались повсеместно, мне
сбагрить им вождя не удалось. Я понял, что в мешке – моя судьба. И с мешком
тащился по России. Этот Ленин захребетный меня преследовал повсюду, неоднократно
нарываясь на скандал. Кто придумал этих гипсовых вождей?!
Делать нечего, еду в поезде, везу его в Донецк
(кто не помнит, я оттуда родом). На таможне:
– Что у вас в мешочке?
Я, вымученно:
– Да Господи, Ильич собственной персоной, но без
ног!
– Ладно шутки! – взяли в оборот. – Мы серьезно:
что у вас в мешке? – но я от Ленина не отступаюсь ни на шаг. – Предъявите!
Блеснула лысина. В мешке стоял Ильич.
Они переглянулись с недоверием. Конечно! В советские
года его б одобрили! Да тогда и не было таможни. Но сейчас – они увидели
подвох: просто так Ленина не возят, согласитесь.
– А ну, зачем вам Ленин, отвечайте!
Я, конечно, распинаюсь краснобаем:
– Ехал в электричке… – и повторяю досконально свой
сюжет: – Шапка и очки электросварщика, «Отдам бюст Ленина…» – и далее по
тексту. – Вот какие руки у меня!
Переглянулись с видом: заливает! Моим словам не
верят ни единому:
– В общем, ясно, не темните, а лучше признавайтесь
нам подробно.
Начинают, нервные, простукивать, полагая: что-то
там вмуровано. Поезд дернуло (ему пора в дорогу) – и Ленин головою рухнул
вниз. Ухо откололось в тот же миг!
Женщина, сидящая напротив, – кто бы мог подумать
(мне везет) – тоже оказалась не в себе, запричитала:
– Ой, какая срамотища, Боже мой! Голова без уха!
Это ж вождь! – и срывая с головы своей косыночку: – А ну, перевяжите ему
ухо!
Сердобольная. И косыночку в горошек я завязываю
на голове с отбитым ухом, прикрывая то, чего лишился вождь. Гляжу на голову
и думаю: где-то видел я подобное, но где? О, так то ж Ван Гог, «Автопортрет
с перевязанным ухом»! Когда бы вождь еще и стоил столько же, ему бы точно
не было цены! Сумасшедшие, я доложу вам, деньги. Как, допустим, сумасшедший
тот же Ван. Здесь же ненормальная она, «какая срамотища, Боже мой!»…
Дома
И вот я наконец уже в Донецке. Мама в радостном
неведении:
– Ой, что в мешке, подарочков привез?
– Подарочков, а как же! – и стараясь маму подготовить,
говорю: – А кстати, мне везет на сумасшедших!
Мама:
– Ладно, пусть они живут, а что привез?
Ей, как всякой женщине, не терпится. У мешочка
ниспадает покрывало. Мелькает мне приевшаяся лысина. И вождь – с ухом,
перевязанным в горошек…
Немая сцена. Входит папа с хмурым утром на лице:
– Теперь я понимаю, почему! Почему к тебе так липнут
сумасшедшие! Да потому, что ты один из них!
Сказал – отрезал. Я так и опустился рядом с Лениным…
Достали. Ополчились. Довели. И – огульные, язвительно-насмешливые
– учинили форменный допрос:
– Ты что, преданный идеям ленинизма?!
А я ж не комсомолец никогда, не говоря уже о пионере…
И я решился, и с запекшейся обидой:
– Так, спасибо вам за все – и до свидания!
Взвалил я на себя, привычно сгорбился. И войдя
в трамвай ближайшей марки, мешочник, я надсадно пробубнил:
– Бюст Ленина отдам! Отдам в хорошие…
Я был приятно удивлен: видит Бог, так легко и вдохновенно
в жизни окать мне еще не приходилось!
Хотя – мне теперь опять не до женитьбы…
*
Помню, моя бабка удивлялась: «Надо же, вернулась
из базара – и ни одного отрицательного эмоция!» Вот так и я. Из России
я вернулся, как с базара!
*
Исходя из увиденного, констатирую от всего сердца:
жизнь прекрасна!
*
Для меня вот что главное. Я уже был счастлив –
хватит! Теперь главное – запомнить! Я вернулся домой. Поцеловал компьютер
в монитор. Он заслужил. За работу, Славонька Верховский!
*
И последнее: чем я себе нравлюсь – это тем, что
я непредсказуем. Иногда такое напишу, что делается стыдно. Но потом.
25.VII –11.VIII, 2004
Фото автора
КОММЕНТАРИИ
Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
* 
Россия плавится под солнцем. Если б я был литератором
советским, я так бы и назвал – «Большая плавка». Жара стоит такая, что
из закупоренных бутылок на глазах испаряется пиво: «Невское», «Балтийское»,
«Забава». В машинах включаются дворники: лобовые стекла запотели. Плавятся
мозги и капают с языка легким ненавязчивым бредом. Русское лето’2004. 
*
Еду в Плёс. В дороге без еврейского вопроса не
обходится:
* 
* 
Возвращаюсь из Иванова в Москву. Еду к тетке на
поселок Сокол. Раньше это было за Москвой, сегодня – центр (до Тверской
– пару остановок на метро). Тетка – возбужденная сверх меры:
* 
Мне нужно из Тарусы – и в Поленово. Через Оку на
лодочке, а дальше? И тогда мне лодочник сказал: а тут одна дорога, не заблудишься!
И я пошел, пошел совсем один. Через луга, дремучие леса…
Тут пыльной точкой вдалеке машина. Мне навстречу!
Сейчас спрошу. Как говорится, щас! Подъезжает. Выскакивает дядька, низко
кланяется: «Здравствуйте!», жмет энергично растерявшуюся руку, прыг обратно.
В общем, машина развернулась – и умчалась. Кто это? Что это? Мираж? Галлюцинации?
Россия? Уже не удивляюсь ничему…
Подмосковье. Поселок Архангельское. Музей-усадьба
«Архангельское». В ограде церкви Михаила Архангела – могила Татiаны Николаевны
Юсуповой, а сбоку приписано: «Здесь был Вася». И вот что я подумал: интересно,
а если при вскрытии могилы кроме Татiаны Николаевны там никакого Васи не
окажется, неужели окажется, что этот Вася – воскрес?!
* 
Приезжаю я в Абрамцево, и первое, что вижу я в
Абрамцево, – правильно! Московская областная психиатрическая больница № 5,
с «Добро пожаловать!» на входе. Выхожу из Плёса – тоже правильно. И так
везде. И это тоже правильно!
Когда родители мечтают, чтобы сын их наконец женился
– это я. Спят и видят. А не спят – так сразу начинают. Узнав, что отправляюсь
по России, уцепились: