Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика.
Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея.
Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.
Любовь моя осенней паутиной
провисшая от тягот серых дней
еще способна удержать нас вместе
и выдержать размолвки боль и быт
Но не дрожат призывно хищно нити
ловушки сладкой что мы сплели с тобой
как пауки охотясь друг на друга
Василий Бухараев
1973-2003
* * *
Когда вернусь в казанские снега,
мы разглядим друг друга в свете Бога,
и я пойму, о чем была туга,
и я пойму, зачем была дорога…
Мой мальчик, потерпи еще немного,
пока вернусь в казанские снега...
Мне кажется, я за двоих живу.
Мои глаза, промытые слезами,
еще не перестали быть глазами,
и уши слышат словно наяву
твой голос – в Лондоне или Казани:
мне кажется, я за двоих живу.
С московской фотографии смешной
ты указуешь путь назад – в начала
терзаний и предательств, мальчик мой.
Уже тогда в душе моей звучала
казанская метель и намечала
заснеженный и вьюжный путь домой...
Но где наш дом? Давно кружит пурга
по-над страной в развалах бурелома;
не различить ни друга, ни врага,
дорога, как и прежде, незнакома,
но знаю я, - ты, слава Богу, дома, -
когда иду в казанские снега...
Отчизна, как всегда, едва видна.
Бог не нагрузит нас чужою ношей.
Твои надежды предала страна,
но грязь и кровь забелены порошей:
снега – они сияют, мой хороший,
отчизна, как всегда, едва видна.
Теперь один я делаюсь старей.
Мне оклик твой с небес - порукой чести:
в ночи кромешной четче и острей
я слышу от тебя скупые вести;
но живы мы не порознь, а вместе,
теперь один я делаюсь старей.
Когда в душе вздымается пурга,
когда со всех чужбин в святые дали
зовут меня казанские снега,
я знаю, - как и ты, снесу едва ли
всю эту ложь, но сладко и в опале,
когда зовут казанские снега.
За неизбывный, нервный непокой,
несклад и небыль, невидаль и несыть
уже сполна заплачено тоской.
Былого не обмерить и не взвесить…
Устав чудить, мечтать и куролесить,
во сне твоих волос коснусь рукой…
Мой мальчик, потерпи еще чуть-чуть,
Уже не так долга моя дорога.
Когда-нибудь, малыш, когда-нибудь
мы разглядим друг друга в свете Бога.
Все было – горе, счастье и тревога…
В казанские снега ложится путь.
* * *
Нам не велено душу царапать,
потому что еще не конец.
Мы поедем в Венецию плакать,
неутешные мать и отец.
Там ветра ходят с моря на паперть,
словно люди, лишенные тел.
Я опять возлюблю тебя насмерть
там, куда ты никак не хотел.
Где витает, лишенная веса,
сердцу ясная, но не уму,
светловзорая тень василевса
в золотом византийском дыму,
где венец над стрелой золотою
реет в небе, - остатками сил
возлюблю тебя заново с тою
зрелой мукой, с какою любил.
С этой болью, загинувшей втуне,
как со спящим ребенком в руках,
словно ветер, уйду по лагуне,
чтоб утратить себя в облаках.
И вернет меня снова на паперть
разве свет обручальных колец...
Мы поедем в Венецию плакать
твои вечные мать и отец.
* * *
В грузинском духане, как в ласточкином гнезде,
над златозернистым Боржоми прозрачною ночью,
мы ели арбуз, рассеченный подобно звезде,
и пели о вечном, а вечность настала воочью...
Я думаю, что же осталось от этих минут,
когда на веранде, распахнутой в звездные выси,
мальчишечка с личиком ангела, живчик и плут,
заслушавшись песней о старых пролетках Тбилиси,
ты русою свечкой сиял над кончиною дня,
светло опочившего в дымчатом мраке долины?
Я думаю – что же осталось, помимо меня,
от жизни, лепившей мой дух, как Адама из глины?
Неужто в одной лишь вседневной работе моей,
на каторжной мельнице слов и душевных движений,
смеешься и плачешь, присутствуя в жизни живей,
чем сам я, живое зерцало твоих отражений?
Когда ж наконец будет время тебя рассмотреть?
На звездном пиру, вознесенном над миром высоко,
пою и рыдаю, и все порываюсь стереть
с замурзанных щечек узоры арбузного сока…
МОСТ ВАТЕРЛОО
Овеяна перистым светом,
закатна вода у моста.
Я рта ни раскрыл бы об этом,
да вновь доняла простота,
прельстив на мосту Ватерлоо,
глазами скользнув по реке,
нечаянно вымолвить слово
на странном уже языке...
Мне всякий язык нынче странен,
тем паче пречистая речь,
которою так об-иванен,
что сути почти не извлечь,
но – молвилась вдруг в одночасье,
как будто огням на воде
не высказать честного счастья
быть вечно никем и нигде...
За смутным простором – за тем, за
которым закат и туман,
во тьме начинается Темза,
а дальше опять океан,
и чувствую в проблесках света,
летящих на тихой волной,
что черная участь поэта
еще не натешилась мной...
НАСТОЯЩИЕ СТИХИ ПРО ЛОНДОН
Совершенно незачем заговаривать зубы
тому, кто не видел, как мало в Темзе воды.
Меня занимают в Лондоне печные трубы
и маленькие сады.
Печные трубы предполагают наличье камина,
а это значит, можно вытянуть ноги к огню,
особенно, если погода невыносима,
но я ее не виню.
Сыро и холодно, в общем, совсем промозгло,
сеется морось, и ноги скользят,
зато в саду по утрам бывает даже морозно,
если есть сад.
Если есть сад – остальное не имеет значенья,
потому что иней лежит на ветвях поутру,
производя нечто вроде свеченья
на задувающем с моря ветру.
В день зимнего равноденствия, между затменьями
луны и солнца в девяносто втором году
я никого не мучаю поэтическими откровеньями,
а просто по набережной иду.
Главное, чтобы сад и камин были данностью,
у меня же ничего этого нет,
и это неважно, ведь я уже не лажу с реальностью,
иначе вместо этой действительности написал бы сонет...
* * *
Вернулся бы, зная зачем и куда,
уехал бы, зная откуда...
Едины холмов голубая гряда,
и дел чуть початая груда.
Мне не о чем больше зубами скрипеть,
исполнено предназначенье
на грани, где жизнь превращается в смерть,
и смерть означает свеченье.
Но разве не жаль, что я раньше умру,
едва ощутив Бога ради,
как сердце щемят на английском ветру
твои золотистые пряди?
Так дай же ты хоть наглядеться пока,
побыть возле этого чуда...
Зачем ты так солнечна и далека,
что мне не добраться отсюда?
Уже все спокойней мой ищущий взор
минует холмы и нагорья,
не мня одолеть протяженный простор
взаимного счастья и горя.
Живу как ничей и молюсь на восток.
Довольно, что путь мой несметен.
И прядей твоих золотистый поток
утешно душист и бессмертен...
КОММЕНТАРИИ
Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
