- ...ведь все затонуло, все ушло на дно… А мы – затонувшие корабли…
    - Корабли, полные сокровищ, острова Сокровищ, Атлантида… И над головами – океан.
    - Мы – остров...
    - Но мы уже не терпим бедствие. Мы уже претерпели бедствие.
    Из разговоров с Тиграном Хзмаляном.

    Когда-то Тигран подарил мне несколько страниц из тетрадки со стихами. Одно из них было – «Средневековье? Нет, черновековье!» В правом уголке странички теснились и набегали строчки – «Принцессе Менестрелей от Менестреля принцесс». И я согласилась. Тогда, во времена «Прозы ветров» (название его первой книги), он учился на факультете русского языка и литературы нашего университета, а я была заочницей-аспиранткой Литературного института и работала в музее. Так я оказалась Принцессой менестрелей – по слову Менестреля.
    Поиски его увели от слова, к тому же он писал свою музыку. Она теперь звучит в его фильмах. Сложившийся филолог, он учился на Высших режиссерских курсах. Дипломный фильм назывался «Урок» и весь иррадировал Библией, скорее, по Босху. Немой фильм «Черное и белое» сменился фильмом-фантазией о «клоуне с осенью в сердце», миме Леониде Енгибарове - «Пьерлекино, или Легче воздуха»…
    Пьеро или Арлекин? А может, и то и другое? Да и возможны ли такие сплавы – братства веселий и несчастий сердца, немоты и полноты слова, воздушности и тяжести воздуха, потому что – что же тогда легче воздуха?
    И все-таки, в своем истоке он – поэт: «А моя доля – перекати-поле»… «О путешествие губ!» Куда приведут менестреля пути современности? Пока не проживешь, не пере-живешь – не ответишь, конца не увидишь.
    Траектория его слова – из слова – в изображение-движение – странно напоминает путь мима, канатоходца, балансирующего на лезвии молчания, не срывающегося ни в крик, ни в вопль, ни в отчаяние выдохнутого слова.
    А что сейчас? Тигран cнял новый художественный фильм с красноречивым названием – Lovember, а я составляю книжку стихов – «Скрипка без струн»… Но и это еще не исход.

Я
Я живу семь дней в неделю,
Трогаю шесть струн гитары
Пятью пальцами своими,
Гляжу на четыре стороны света,
Называю Бога тремя именами,
А когда остаюсь с тобою вдвоем –
Мы становимся чем-то одним.


ТЫ
Я слышу запах твой, таинственный и тонкий,
Как волос золотой, лежит он на вещах.
Я вижу голос твой, танцующий, негромкий –
Он на плечах моих, как дождь на всех плащах.

На площадях еще летит твоя походка,
Но Рай нам – комната и Древо – дверь.
Ты – самая нежданная находка
Из всех моих потерь.


МЫ
Мы живем в одной маленькой стране.
Там одна гора, озеро одно и город
Там один. И если мы остаемся в ней –
Только потому, что этот край нам дорог.
Мы живем одни в маленькой стране,
Где такие милые маленькие вещи.
Если покидаем ее – только лишь во сне,
Чтоб она без нас не стала еще меньше.


ОНА
Сначала мельком, искоса и вчуже,
Концами взглядов профиль достаешь,
И каряя луна на белый ужас
Восходит – и Ее ты узнаешь.

Ты узнаешь ее по снам, по рукояти
Своей бессонной тени в сердце ночи.
Ты узнаешь ее по собственной боязни
Проснуться – и не отличить от прочих.

Неужто скул высоких напряженье,
Небрежность прядь откинувшего жеста
И стоптанных сапожек выраженье
Шаги преображают в с-ума-с-шествие?

Ты для нее – пространства непрозрачность,
Объем свой вытесняющее тело.
Звезда не знает, в силу их невзрачности,
О тех, кто видел, как она летела.

А тех, кто видел, как она летела,
Навеки поражает слепота
Ко всем, кто не Она, не ты, не та...
И жизнь им тяжела смертельно.


СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Средневековье – черновик?
Черновековье?
Нет – рукопись, что не горит,
Как бычий глаз, налита кровью.
Там черепичные стада
Сошлись поститься,
И тянет шеи крыш гряда –
Дождем напиться.
Там мостовые правят поступь,
Уча ходьбе.
Там учит зренью в небе голубь
И судьбе.
Собор – как в горле неба кость.
В расположеньи
Стальных средневековых звезд,
В их бездвиженьи
Я узнаю, что неба холст,
Едва окрашен,
Творцом повешен был на гвоздь
Дворцовых башен.
Здесь память по ночам встает,
До третьей стражи
На гулкой мостовой кует
Свои пропажи.
Я с нею шел в ночной дозор
В град узкоулый,
И с ней встречал рассвета взор,
Ночь карауля,
Пока псы времени – часы
С ненужных ратуш
Не лают, хриплы от росы,
По души наши.
Не к нашим играм сей дворец
На декорации.
Всему на свете есть конец,
Мой друг Горацио...


ПТИЦА
Птица села на ветку. Покачалась. Запела.
Помолчала. К себе ли прислушаться на момент?
Птица пробует ветку, будто ноту – всем телом,
Будто каждое дерево для нее – инструмент.

Как печальная флейта – эта верба, наверно,
Величавая арфа – эта ива, на вид,
Вьолончельные струны – тополиные нервы,
Переливами скрипки эта липа болит.

Налетит громкий ветер, пролистает страницы
И смешает все ноты на пюпитрах лесов.
Со взъерошенным фраком улетучится птица,
Обернется кукушкой из настенных часов.


*   *   *
Дороги – пешему.
Броды – конному.
Горло – певчему.
Воля – вольному.

А моя доля –
Перекати-поле.


ДНЕВНИК
Нет, не дневник – ночник, тайник,
Где память правдой кормит с ложки.
Не я – бумажный мой двойник
В издерганной обложке.

Нет, не стихи, а тихий стыд.
Вчера – лишь черновик сегодня.
А завтра на губах горчит
Листком, от дерева свободным.