И вот, когда обсуждение мужских достоинств негров и тайцев, японцев и
филипинцев стало как бы утихать, я попытался деликатно сменить тему. Указывая на
маленький крестик, сиротливо болтающийся в обширном межсисичном пространстве моей
собеседницы, я тихо спросил, к какой религиозной конфессии она относится… Господи,
боже мой, что тут началось!!! На всевозможных языках, включая язык глухонемых, мне
объяснили, что я, бестактный хам, покусился на самое сокровенное. Что по ихней ментальности,
вопрос веры является самым интимным, самым-самым…
Значит, эротически-акробатические этюды, которые Кэт динамично вытворяла с неграми, цыганами, мексиканцами, японцами (ой, чукчам повезло) могут быть предметом дискуссии, информации или обмена опытом, а вот проблема ВЕРЫ – это т-с-с-с-с, ша, тихо, сугубо сокровенно. От е-ка-лэ-мэ-нэ. Но пришлось принять к сведению (хотя непонимание и некое хамство затаил)…
…Это было первое лирическое (а, может, не лирическое) отступление.
Теперь второе.
Среди моих приятелей (не считая женщин) почти нет людей, носящих украшения. Даже обручальные кольца – редкость. Ну а уж перстни, запонки, заколки – такого вообще не увидишь. Тем более интересны оригиналы, которые себе это позволяют. Один из них, Сережа, носит простенькое колечко с вставкой из золотистой смальты. Предыстория: отец Сережи, военный корреспондент, вошел в освобожденный Киев с войсками генерала Ватутина. Среди объектов, которые посетил военкор, был и Софиевский собор. Конечно, сдвинутые крышки саркофагов, разруха, следы погрома и грабежа. Немцы, вероятно, посчитали, что солнечная облицовка богоматери Оранты изготовлена из золота, и потому ободрали ее. Отец Сережи подобрал в оскверненном храме кусочек смальты, из которой сын и сделал памятный перстенек…
Другой мой приятель, Гена, украсил себя немудреным колечком с мелкозернистыми пиритами. Моя попытка объяснить Геннадию, что именно он носит на пальце, прервалась на полуфразе. Он сказал: «Неважно, как называется этот камень. Для меня это просто кусок скалы, возле которой я жил три года». Я понял. Ведь Генка несколько лет зимовал в Антарктиде…
Кстати, мой знакомец из Екатеринбурга, астроном, носит на ключах в качестве брелка небольшой железный метеорит и каждый раз, входя в дом, произносит почти ритуальную фразу: «Ну, посланец неба, открывай врата земные». Тоже красиво…
Однако, самый оригинальный перстенек я видел у своего питерского приятеля Валерьяна Дмитриевича. Широкая, изысканной работы золотая шинка мягко обтекает палец, а вот каст (место, где крепится каменная вставка) пустует. И поскольку я видел этот перстенек достаточно часто на протяжении нескольких лет, то в конце концов решился и спросил у Валерьяна, почему он не закажет приличную вставку взамен утерянной. Валерьян Дмитрич внимательно всмотрелся в меня и, выдержавши солидную паузу, сказал: «Камешек не выпал. После памятных событий 17-го года опал, находившийся в кольце, просто рассыпался. А моя бабушка была человеком не очень прогрессивным и в чем-то даже суеверным. И когда она передавала это колечко маме, то попросила ничего не менять…»
Я всегда интересовался необычными украшениями и, конечно же, их обладателями. Хочу поделиться кое-чем, что мне удалось накопать.
Собираясь на «Встречи в Политехническом», я взял с собой бинокль. И, как
оказалось, не напрасно. Героиней вечера была Лидия Борисовна Либединская.
Кроме того, что Лидия Борисовна – известная писательница и авторитетный
литературовед, она еще и чрезвычайно интересный человек в плане, так сказать,
биографическом. Вдова крупного советского писателя, правнучка Льва Николаевича
Толстого и… теща Игоря Губермана. Но это так, для общего впечатления. А
меня на этом вечере заинтересовали кольца этой незаурядной женщины. В свой
12-кратный полевой бинокль я хорошо рассмотрел эти ювелирные безделушки.
Удивляло, прежде всего, их количество. Колец было одиннадцать. Но самое
странное в этой коллекции было вот что. Каменные вставки во всех украшениях
были из одного минерального семейства – из ряда кремнеземов. Агат, сердолик,
сардоникс, яшма… В одном колечке был аметист…
Недолго думая, я написал записку, в которой просил даму мотивировать количественный и качественный подбор ее украшений. Вечер подходил к концу, наступило время диалога со слушателями. Естестенно, я с интересом ожидал, что же скажет Лидия Борисовна. Она отвечала на вопросы обстоятельно, динамично, с легким и приятным юмором. Пришел черед и моей записки.
То есть, это я думаю, что моей. Лидия Борисовна развернула бумажку, пробежала ее глазами и произнесла следующее: «Мне бы ни в коей мере не хотелось обидеть автора этой эпистолярии (Во словечко завернула - «эпистолярии»). Однако интерес автора направлен на мои личные, я бы даже сказала, интимные, пристрастия. Поэтому я не даю никакого ответа… Думайте, что хотите…»
…Вот так я получил право… думать о ее украшениях… что хочу. И я задумался…
Версия, лежащая на поверхности. Колечки – напоминание или подарки почитателей, воздыхателей, возлюбленных… Тьфу!.. Самому не понравилось. Не того калибра дама, чтобы столь беззастенчиво демонстрировать свои пристрастия (или ошибки молодости). Слишком примитивно.
Тогда подумал о моде. А может, это дань какой-нибудь традиции – античной, ренессансной, модерновой или соцреалистичной? Нет, непохоже. Правда, обожравшиеся на своих выпендрежных пирах римляне щеголяли обилием колец. Римский жополиз, поэт Манилий, возопил: «Коль не украшен камнями, слыть не надейся богатым!» Имелись в виду каменные вставки в перстнях…
Не может быть!.. Не может Лидия Борисовна всерьез воспринимать эту патрициански-купеческую идеологию. Попробуем переориентировать аналитическую петлю.
Литотерапия. Способ лечиться с помощью камней. Нет, не подходит – ведь все камни в кольцах – одного минералогического семейства: кремнеземы. А основные литорецепты – это смесь земель, солей и минералов. Как говорится, не про нас…
Пробуем дальше. А может, это коллекционерская чесотка? Нет, не похоже. Коллекционеры – ну если не хвастуны, то уж, по крайней мере, популяризаторы. Полагаю, в этом случае я бы получил иной ответ. Что-то типа: «А это часть моей коллекции (или «моего собрания»)». И эдак жеманно ручкой…
Рассмотрим еще вариант. А если кольца – это символ п
ринадлежности к какому-либо сообществу, секте или, как нынче говорят, тусовке? Ведь известно же, что в средние века были почти обязательны кольца и перстни церковные (понтификальные), сенаторские, рыцарские, цеховые и т.д. и т.п. Кольца с одинаковыми (или идентичными) камнями носили члены масонских лож. Завсегдатаи литературного кружка «Зеленая лампа» (однокашники Пушкина) украшали свои пальцы разными перстнями, но на всех был выгравирован античный светильник. Да, но все они носили один (один!) перстень. Тем более, что «тусовка» Лидии Борисовны не носила ничего, кроме обручальных колец – Валентин Берестов, Борис Чичибабин, Зяма Гердт…
Может, все дело в цифре «одиннадцать»? Сакральный смысл числа «одиннадцать» - общее количество планет Солнечной системы, включая само Солнце. Однако, мистические соответствия «планета – камень» подразумевают весьма значительный подбор минералов, серьезно превышающих немногочисленный ряд кремнезема. Опять мимо…
А если не рассматривать вопросы моды, социальных пристрастий, магии и прочих плохо определяемых категорий. Если сделать проблемой анализа сам камень?..
Позволю себе самоцитату. «Даже беглое перечисление имен искателей каменных… сокровищ внушает трепет – Андрей Белый, Осип Мандельштам, Георгий Шенгели, Аделина Адалис, Илья Эренбург, Валерий Брюсов, Алексей Толстой… Николай Гумилев, Владислав Ходасевич, Марина и Анастасия Цветаевы и многие, многие… Какие имена! Ведь благодаря их блеску и появилось название – Серебряный век. Но он мог бы называться и – Сердоликовым!»
Господи! Как я ругался тогда с редактриссой, как настаивал на своем праве именовать великую эпоху русской поэзии – Сердоликовой. В конце концов фразу сохранили…
Итак, начнем перебирать камешки. Камешки, которыми с громадным наслаждением любовались творцы Серебряного века.
Не могу удержаться от цитат. Елизавета Кривошапкина. Из книги «Воспоминания о Максимилиане Волошине»: «…лежа на животе, искали в гальке удивительные полудрагоценные камешки, способные сделать человека счастливым, - сердолики, халцедоны, яшму и даже зеленые хризопразы, камни, для которых коктебельцы изобрели фантастическое название «фернампиксы»…»
Тут я, к сожалению, вынужден сделать минерально-этимологическое отступление. Дело в том, что термин «фернампиксы» (по иным сведениям – «ферлямпиксы») появился в литературе или в эпистолярном жанре (не в минералогии ), благодаря Максу Волошину, либо его друзьям-обормотам. Так они называли синеватые и зеленоватые халцедоны с включениями различных цеолитов. Они вообще любили придумывать всякие загогулистые словечки… В позднейшие времена эти камешки называли зоологически-разнузданно - «жабий плевок»… Однажды Давид Самойлов, рассматривая такой ферлямпикс, задумчиво произнес: «Плевок-то он плевок… но только откуда? Из Вечности!». Такая постановка вопроса мне чрезвычайно близка и понятна. Ведь какие невероятные судороги Мироздания может описать поэт, рассматривая беспредельное пестроцветье камней…
А вот хризопраза, то есть яблочно-зеленого халцедона, на Кара Даге нет…
Вернемся к цитатам. Из воспоминаний Евгения Архиппова «Коктебельский дневник»:
«В последние дни поразило меня строгое, видимо, давно установившееся фамирическое
отношение к камням. Я видел перед собой поразительное явление: живого Фамиру,
источающего свою ласку камням...»
Прерву цитату, ради необходимой справки. Фамира (Тамир, Фамирид) – в греческой мифологии фракийский певец, считавшийся наряду с Орфеем одним из отцов эпической поэзии. Известно также, что Максимилиан Александрович частенько расхаживал по Коктебелю в древнегреческом хитоне, а иногда и с венком в буйных своих кудрях. Однако почему Архиппов сравнивает Макса не с Орфеем, а именно с Фамирой? Здесь все дело, видимо, в том, что Орфей был однолюбом – ведь именно невероятная любовь к Эвридике обессмертила его имя. Фамира же любил и настойчиво добивался многих. Он даже вызвал на состязание самих муз (!), что было неслыханной дерзостью… Впрочем, закончу цитату.
«На прогулках, особенно на утренней своей прогулке, не стесняясь меня, Максимилиан Александрович останавливался на своем пути, наклонялся над гнездами камней, чаще небольшой величины, иногда касался посохом, перемещая их. Это были по виду обыкновенные камешки, но чем-то связанные в мыслях Максимилиана Александровича. Что его останавливало? Соотношение цветов, складывание орнамента оттенков? Что говорили ему эти наблюдения над соединениями камней? Тот наклон головы, та внимательность, почти полузабота о камнях, говорили о большем, чем перебирание и рассматривание окраски. Гнезда камней что-то символизировали поэту. Эти кучечки камней казались подорожными четками. Язык их был ему понятен. «Темный ваш язык учу», - будто хотел сказать им Поэт…»
…Итак, что же думать о кольцах Лидии Борисовны? Не знаю, не знаю… Попробуй решить это сам, любезный мой читатель…
…Так я, собственно, хотел закончить это исследовательское эссе… Однако!!!
Вот она, эта необъяснимая, мистическая закольцованность сюжета. Читатель! Друг! Посмотри первые строки этого опуса «Обычное застолье… Висит легкий треп…», ну и так далее…
Итак! Все, все состоялось вновь. Застолье, правда, немноголюдное и моноалкогольное (только водка), но моим собутыльником фатально оказался зять Лидии Борисовны – Игорь Губерман. И, конечно, я вынудил его прочесть все вышенаписанное. Игорь прочел, вальяжно отложил рукопись и декламационно провозгласил:
Прелесть моей тещи тайна и туман!
Спьяну подтверждаю. Лично. Губерман.
Теперь, кажется, все. |
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
