Ползи, ползи,                
Улитка по склону Фуджи
Мацуо Башё

    Ну или что-то вроде того. Такой вот эпиграф стоял перед одной из повестей Стругацких. А мне было то ли восемь, то ли десять лет. И железный занавес за нашим домом и ближним заоконным закатом еще почти не дрожал. И потому гора Фуджи была недосягаемой картинкой, иллюстрацией к сказке, чем-то сродни джунглям и пиратам Карибского моря. Я любила Стругацких. И знала, что, как та улитка, залезу на Фуджи. Когда-нибудь, как-нибудь. Так будет, потому что иначе просто не может быть.


    Пролог I - Мы боимся

    Мы боимся. Нам рассказывают про Фуджи дикие ужасы – лезть надо всю ночь круто в гору. И еще – там полярный холод… И еще – там не хватает кислорода и совсем другое давление. И потому все падают в обморок. Во избежание следует запасаться кислородными баллонами. И за месяц до того начать бегать по утрам… А еще – купить горные ботинки и зимнюю полярную куртку… И перчатки.


    Пролог II - Мы не боимся

    За два дня до действа мы с Машей заходим в гости к ее подружке – бельгийке Каролине. Поесть пиццы и поглядеть видик. Каролина лезет на Фуджи с нами. Вообще-то вся эта катавасия организована малазийским студенческим обществом, а мы уже к ним чайниками прицепились. Малазийцы очень дотошные. Они шлют нам нескончаемые устрашающие мэйлы о необходимых в дорогу вещах и предварительно разбивают всех участников на четверки для подъема – чтоб никто не потерялся. В четверках по три барышни и одному парню (что вы хотите, с мужчинами и на Фуджи дефицит). Капитан нашей четверки бельгиец Девид как раз тоже гостит у Каролины. Девид – накачанный, плотный и ужасно ответственный субъект тридцати лет от роду, теоретически основательно подкованный в альпинизме. Он долго объясняет нам про то, как следует ставить ноги на подъеме, а также о пользе поедания бананов для укрепления ножных мышц. Первые кадры отсмотренного на видике кино – про снежное восхождение в горы. Группа в полярниках с намерзшими на бородах сосульками штурмует какую-то запредельную высоту. Это мы, - радостно говорит Каролина. Тут в кадр влазит обмерзший молодой человек с огромным фотоаппаратом. Это Галя, - радостно говорит Каролина. Приключения киношной экспедиции заканчиваются трагически. Всех горе-участников хоронят в замерзшем состоянии в больших синих гробах… «Я уже месяц как качаюсь в зале, – объясняет Девид. - Вчера уже, правда, не качался, перед выходом не стоит, только бегал по парку…»
    На этой фразе напряжение в моих мозгах наконец-то превышает предел возможного абсурда. Мне становится смешно. И уже не страшно. На следующий день я одалживаю у соседки Лиги ветровку, покупаю фонарик и белые перчатки для работы в саду. Кислородный баллон и прочая дурня вычеркнута из списка необходимых вещей сознательно и бесповоротно. Вместо рекомендуемых горных ботинок годными на восхождение признаны парижские кроссовки фирмы «Пума», а фотоаппарат вынут из чехла и помещен в рюкзак поверх шмоток. Но пасаран.


    Пролог III - сенсей Сакураи боится

    За пару дней до этого имею неожиданный скандал от Сакураи. Он вдруг заявляет, что в то самое время, когда я поеду на Фуджи, он едет в Канадзаву – милейший старинный городок, где Сакураи занят восстановлением замковой застройки 15 века. И хочет взять меня с собой. (А то когда еще такая возможность подвернется.) Разборки продолжаются целый день, причем в их процессе мы оба ухитряемся довести друг друга до отчаяния. Назавтра мы несколько успокаиваемся и на ленивую поддевку Сакураи о том, что мне Фуджи явно милее Канадзавы, я заискивающим голоском спрашиваю, не поедет ли сенсей в Канадзаву еще раз, Сакураи вдруг неожиданно хохочет и сообщает, что, конечно, поедет, еще много раз, только бы мне быть поосторожнее на Фуджи… Черт побери…
    Улучшив момент, я интересуюсь у аспиранта Кошиды частотой профессорских поездок в Канадзаву. Кошида отвечает с невозмутимой точностью – раз в месяц, как с куста. Работа такая… Ну и дела.


    Фуджи, или как это было

    Что такое Фуджи, рассказывать надо постепенно. В этой штуке очень много пластов и слоев, ощущений, намеков и подтекстов. В одном уверена на 100 процентов – это нечто абсолютно другого свойства, никогда ранее не виденное и не чувствованное. Я не альпинист и не люблю лезть вверх. Были бы крылья, любила бы горы. А так… Но все же…
Высота Фуджи 3776 метров, о чем свидетельствует железный значок покорителя вершины Фуджи, ныне висящий у меня на стенке… До отметки 2400 проложена автомобильная дорога. Знаете, это уже гораздо выше кучевых облаков. Вершины елок над облаками – зрелище не из обычных. Конец автомобильной дороги – так называемый пятый уровень. Отсюда все пути ведут только вверх. И только пешком. На голую крутую вершину вулкана. Ведь Фуджи – вулкан, если


кто об этом забыл. Вершина горы называется десятым уровнем. Между уровнями – пять и десять-семь домиков-приютов. Переходы между ними круты и долги и напоминают чем-то компьютерную игру. Там ведь тоже уровни. И каждый – немного «со своим приколом» - то крутые осыпевые склоны, то острые камни… кому что нравится. Мне лично ничего не нравится. Но будем живы – не помрем. На пятом уровне – лавка сувениров и необходимых предметов. Покупаю в ней посох с колокольчиками. Колокольчики отвязываю (не хватало еще, чтоб они звенели при каждом шаге) и оставляю Саше – она выше пятого уровня не полезет, ей здоровье не позволяет подниматься выше 3 тысяч метров, будет ночевать где-то в окрестностях магазинчика. Некоторые активисты улезли вверх сразу – в семь вечера. Цель – добраться до вершины до восхода солнца и пронаблюдать это зрелище оттуда. Восход тут в полпятого… Но мы выжидаем до девяти вечера – говорят, что тут ждать теплее, чем наверху. Хотя и здесь тоже стремительно холодает. Мы натягиваем куртки. Туман или облака выползают из троллиевских еловых зарослей леса. Дороги почти не видно… Мы выходим.
    Первые два уровня даются тяжело. Вверх идти долго и круто, но самое противное – это восхождение группой. Парнишки бодро бегут вперед и на просьбы слабенькой эстонки Анны остановиться передохнуть реагируют положительно, но напряженно. Мне тоже, мягко сказать, – быстровато. Не люблю гонок. Всеми силами пытаюсь отделаться от этого коллективчика. Сначала они брыкаются, мотивируя тем, что время у нас есть и лучше уж они будут ждать, сколько надо… Но потом этот вопрос как-то тихо сходит на нет. Анна нашла себе попутчицу – француженку Сандрин, и, слава богу, они потихоньку влазят. Наконец-то я от них от всех отделалась, и можно наконец заняться тем, ради чего собственно и лезешь…

    Люди на подъеме есть, но не толпой шаг в шаг, как нас пугали. Идут небольшими группами – цепочками фонариков. А мой фонарик одинокий. И слава богу. Растет немного сорняков. Гора очень коническая. Языки тумана отстают и остаю тся внизу, так, наверное, шли хоббиты через горы – след в след, на головах капюшоны. Вот-вот откроются ворота в Морию. Где-то вверху, В НЕВООБРАЗИМОЙ ДАЛИ, светят огоньки следующего домика-приюта…
    Взошла моя любимая Вега… Млечный путь обозначен крестом Лебедя, как всегда, только ближе и ярче. Плеер на поясе тихо поет голосом Зои Ященко из «Белой Гвардии» – «…на вершине вершин, как воробушек, выпорхнет сердце, если мы доберемся туда, я скажу тебе, кто я…» Мне будет некому сказать наверху, кто я… Кто бы мне самой сказал, кто я… Туман остается далеко внизу. Луна плывет рогами вниз, и снизу из-под облаков, из глубоких ям пространства, как странные плеши в шкуре земли, просвечивают многослойные огни городов. Так видится мир с самолета…
    Холодно. Очень холодно. Рубашка и куртка промокают от пота насквозь, а на привалах спину пробирает звездный холод. Так, наверное, выглядит ад – ледяная гора с голыми лавовыми полями. И острые близкие звезды. Если найдется в мире такой дуралей, который захочет сходить на экскурсию в ад, пусть он поднимется ночью на Фуджи…
    У домиков-приютов я регулярно нагоняю всю нашу компанию. Идут-то они быстро, да вот только на привалах валяются часами… Как только не мерзнут… «Эка!!!!» - ору я в темноту. И откуда-то обычно доносится ее невозмутимый басок – «Да тут я тут!» Мерзнешь? Ага! А внутрь? Не пускают, там спят какие-то придурки! У них другая программа, с ночевкой, а мы дикари, лезем так. Ну не горячись, говорю я ей, мы ведь дикари, а они нет. И это дает нам некоторые преимущества в тактике. Обойдем-ка домишко. Зачем??? Тише ты. Вот смотри, дверца-то у них открыта, хи-хи. Мы пробираемся и попадаем в склад. Тут тепло. Я чувствую себя героиней боевика, - говорит Эка. Садись лучше и помалкивай, найдут нас не сразу, за это время согреемся. Я оказалась права – двое молодых охранников обнаруживают нас только через полчаса. Они не поднимают шума. Просто выставляют нас, ласково, но неуклонно. Как всегда делают японцы… «Джандаба!» - говорит Эка. Это такое страшное грузинское ругательство. Хорошенькое словечко. Но в данной ситуации мне все же ближе наш старый добрый «Массаракш!». Мы снова карабкаемся вверх.
    Взошел Орион и вместе с ним мои ненаглядные Плеяды. Друзья-Плеяды. Как смотрят они на меня из своей ставшей чуть-чуть ближе дали… Из магнитофона чуть слышно течет полукришнаитское пение странной и давно исчезнувшей из моей жизни девочки Тани Мазуркевич: «Ты возьми меня с собой за несбыточной мечтой, за последнею чертой, где кончается покой…» Никто и никогда не берет меня с собой. Такая уж моя судьба. И, наверное, это к лучшему… «Хари Кришна, хари …» Я почти что впадаю в транс. Часы ползут незаметно. Шаг-два, остановка. Острый угол камня, страховочные веревочные перила неожиданно обрываются, чтобы начаться с другой стороны. Не теряй веревки – она обозначает дорогу. Лезть по лаве ночью без дороги… Брр!
А Маша дома в Осаке сидит за моим компьютером и осуществляет общую координацию. Такой себе штаб и диспетчер полетов. Мобилки – наши рации. «Второй, Второй (это я), как слышно? Сообщаю, что у Первого (оставшаяся на пятом уровне Саша) садится батарейка в рации, он временно отключится…» «Вас понял, штаб. Как дела у Первого?» «Терпимо – Первый сидит на унитазе общественного туалета пятого уровня и читает детектив Дарьи Дашковой». «Штаб, почему Первый сидит на унитазе?» «Второй, на пятом уровне туалет – единственное место, где остались свет и тепло…» «Второй, Второй, Третий (Эка) долез до отметки 3200. Вы в настоящий момент где?» «На отметке 3150, предайте Третьему, пусть ждет меня на месте» «Второй, Второй, это Штаб! Агент Сирокко сообщает, что получил от вас фотографию местности. Почему не переслали копию нам?» «Виноват, сейчас перешлю. Даже целых две». «То-то же, Второй!»
    Между делом приходит мейл и от Манаса. «Как дела?» «Ничего себе. Долезла до 3200» «Продолжай лезть, я в тебя верю!» От возмущения я даже останавливаюсь и злобно выстукиваю на клавишах мобилки: «Ах ты маленькая волосатая индийская дрянь! Вместо того, чтоб советы из Осаки давать, лучше бы вот счас рядом со мной лез, балбес!» «Но я же не знал, что вернусь из Индии на неделю раньше!» «Все равно балбес!»

    «Эй, эй. Ты чего это?» Большой нескладный мужчина остановился возле меня. «А чего?» «Сидишь чего?» «Отдыхаю я!» «Как-то странно ты сидишь...» «Ноги болят – вот и сижу, как могу». Высокий японец с фонарем на шапке садится рядом. «Есть хочешь?» «У меня есть. Вот – сухой калорийный пакет в автобусе выдали». «Фу, ну и дрянь у тебя! На бутерброд!» «Точно, дрянь. Давай сюда свой бутерброд». «Ты откуда?» «Из Киева, это за тридевять земель». «А я неподалеку тут живу. Ты студент иностранный?» «Ага, архитектор». «Ха, а я знаешь, мусорщик, мусор вывожу». Он улыбается: «Давай пошли, что ли?» «Пошли, бутерброд все равно ведь уже съеден…» Да, Фуджи – престранное местечко.

    На последнем переходе я начинаю нервничать – уже начало пятого, и небо светлеет. На указателе написано, что до вершины пятнадцать минут хода. Интересно, чьего хода? Оказывается – моего. Перед вершиной белые ворота-тории, ведущие в небо. И вот оно – нагромождение рваных скал и небольшая толпа, сидящая на них… Лицами в сторону светлеющего неба. Съезд придурков со всего света, как сказала бы небезызвестная Масяня. Этот мультик про восхождение Масяни на Синай сколько раз вспоминала – особенно когда на привале из-под лавки чьи-то ноги вверх торчащие разглядела, кто-то там валялся. Если кто этого мультика не видел, так поглядите Масяню в интернете, серия называется «Хабиби».

    Умащиваюсь в острых скалах среди толпы. Все герои-восхожденцы в основном молодые. Скоро солнце встанет. Облака внизу – как молоко или море. Розовым подсвечено снизу. Интересно, с высоты солнце встаёт раньше? Или, может, позже? Сзади слышу девчоночий голос: «Вот залезла, дяде обещала, хорошо…» Второй девчоночий голос: «А дядя почему ж не залез?» «Он очень хотел, но умер… Я тут за него…»


    Солнце встает. Солнце из молока облаков. Окрестные скалы стали темно-синими, потом ярко-синими… Какой-то маньяк затащил на Фуджи не только фотоаппарат, но и штатив. Пополнила им свою коллекцию безумных фотографов – братьев по разуму. У меня тут уже неплохо подобралось – десять толстых мужиков со штативами фотают одну несчастную цаплю, мальчик лежит на ступеньках и что-то снимает, рядом валяется его мотоциклетный шлем, Аяко в строительной каске целится куда-то в сплетение балок, профессор Сакураи сидит с камерой верхом на столбе… В общем – достойное дополнение в мою небольшую, но ценную коллекцию, которой я последнее время весьма и весьма горжусь…

    Солнце взошло. А на вершину все тянутся и тянутся цепочки опоздавших его встретить. Интересно, обидно им по этому поводу или не слишком?
    Кроме восхода, на вершине есть шикарный кратер. Вулкан все-таки. Тени от камешков четкие и длинные, как будто не от гальки, а от скал. Набиваю себе полрюкзака разноцветной лавой с вершины Фуджи. Еще там есть Джинджя – маленький синтоистский храм, где ставят на посохи пришедших штамп о том, что этот посох был на вершине Фуджи. И почта – можно отправить открыточку родным. Штамп на посох я по ставила, а от открыточек воздержалась. Потом встретилась девочка из Новосибирска. Японист. Тут на трехмесячной п рактике. На Фуджи поднимается третий раз. Потому что не хочет быть дурой. Говорят ведь, что дурак тот, кто не поднялся на Фуджи, а кто поднялся два раза, то дважды дурак… Вот она и решила в третий, чтоб выпасть из круга определений. Она вообще-то не сама. С ней еще друг сердца и японец один. Но друг вышел слабоват и сильно запаздывает, японец знакомый его подгоняет, а она вот здесь ошивается в ожидании.

    Многие люди ходят в кислородных масках. А мне ничего. Лучше даже дышать, чем внизу. Все люди разные, как говорится. Да. Стремительно теплеет, и потому я стаскиваю с себя кое-какие шмотки и даже перестаю напоминать войска Наполеона под Москвой 1812 года…
    Собираюсь спускаться. Фоткаю напоследок. На плато выбрались, взявшись за руки, две барышни и радостно пискнули – мы смогли! Поздравляю! – хихикнула я… Ага, вот и русский медлительный друг сердца. Толстенький еврейский мальчик средних лет. Эмигрантского вида… Процентов 90 даю – житель Германии. И подгоняющий его пожилой японец. Новосибирская барышня в пасечной соломенной шляпе скачет впереди и подбадривает героя. Что ж, и он тоже залез на Фуджи.
    Спускаться поначалу вроде легче и быстрее. Только очень начинают болеть ноги. Фотик несу в рюкзаке – боюсь с ним упасть. Поэтому приходится часто останавливаться, доставать аппарат, щелкать и снова его прятать. Руки в белых перчатках сжимают посох. Как в том анекдоте про цирк, где «тут выхожу я весь в белом». Вслед мне спускаются два японских молодых человека. Они регулярно падают, дергаются, смешно поддерживают друг друга и громко пищат: «Ой, ой, как ноги у нас болят!» Странная парочка.

    В магнитофоне окопался Игорь Жук и «…наркоманит Парнас застоявшимся ядом гитар…» Люди идут навстречу. Как мне жаль тех, кто все еще лезет вверх. «Доброе утро!» «И вам того же!» Каждому надо ответить. У меня уже в голове звенит это «доброе утро», и горло болит, и губы обветрились. «Доброе утро, добрый день». Таков уговор… Мальчики с больными ногами ошиваются рядом. То я их обгоню, то они меня. «Смотри, - наконец говорит один из них. Вон барышня за веревку на спуске держится, так же легче, наверное» Они вцепляются в веревку ограждения, повисают на ней, дергаются, пищат и плачут. «Вам что, правда так плохо?» - наконец не выдерживаю я. Один из мальчишек открывает левый заплаканный глаз, ухмыляется – «нет, нам, конечно, не хорошо, но не хуже, чем всем… Просто мы клоуны, и заодно тренируемся, чего зря время терять» Он снова жмурится, смешно раскачивается и заводит старую песню – «ой ноги болят мои, ой ноги болят!»

    И кто сказал, что на Фуджи полно мусора? Никакого мусора не вижу. Вижу только невообразимый горб склона, укрытый разноцветными пластами лавы – розовой, черной, серой… Вижу небо и вершины внизу. Они прокалывают облака. И еще вижу стеклянную крышу горного приюта – блестящего инопланетного строения в этом странном мире резкого солнечного света, облачного пуха и черных теней.
    Привал – полпути вниз. Небо и горы наполовину в тумане. Геройский вид на невообразимую высоту. Крыша приюта привалена валунами, стеклянный бак воды греется на солнце, на камнях проветривают подушечки после ночевки не знаю кого… У некоторых посохи с прицепленным японским флагом. Флажки развеваются на фоне гор… Красно-белые флаги на зелено-белом фоне горы. Сквозь чистый воздух.
Скамейка на площадке приюта… «Бог милостив, он встретиться не даст, он друг от друга нас побережет, все суетно, сказал Экклезиаст, все суетно уже который год….» Я перематываю кассету и слушаю эту песню пять раз. У девочки-японки на рукаве спортивной куртки написано латиницей «Тарас Бульба». Интересно, где ей родители эту кофточку прикупили?

    Со второй половины спуска становится гораздо труднее – камни сменяются пыльной осыпью. Вверх – это не проблема, но вниз – скользит. Кроссовки поднимают тучи пыли, она порошит глаза, и сквозь линзы очень плохо видно. Ноги болят, идти, как человек, уже нельзя. Такое впечатление, что из коленей вынули рессоры. Теперь я понимаю, почему на Фуджи поднимаются ночью – еще неизвестно, как лучше: по холоду при свете фонарика или днем по этой безумной жаре… В отдалении гром… Нет, это не гром, это, господи спаси, орудийные залпы. Правду говорят, что на Фуджи есть американские военные базы. Вон по низу и броневичок тащится с солдатиками на крыше. А может, это просто трактор защитного цвета? Интересно, работники храма на вершине – что, каждый день туда таскаются снизу? И кто меняет бутылки в приютских торговых автоматах с газировкой?
    На последнем уровне подбираю валяющуюся на земле юную японку. «Тебе куда?» «На Шингогоме, но я заблудилась…» Скажите мне, как можно заблудиться, идя вниз по единственной дороге? «Пошли, я иду туда же…» Непонятно только, как она пойдет со мной, я ж иду, как чудовище… Ха, она кажется стоит на ногах еще хуже моего. Что ж, отрадно, Ватсон. «Тебе сколько лет?» «17, учусь в ин’язе на итальянском…» «Нравится?» «Пока не понимаю…»


    Внизу на пятом уровне меня ждет только Саша. Она благополучно пережила холодную ночь. Все остальные уже в автобусе, но до отхода еще час. Покупаем с ней фуджийские сладости и жрем в столовке вермишель соба с супом и темпура… От Саши же я узнаю судьбу нашего продвинутого капитана Девида. Он не дошел до вершины – вернулся с полпути, потому что ему стало плохо от нехватки кислорода. Некоторые пацаны тоже повозвращались. Остальные падали в обмороки на вершине. С барышнями все в порядке. В том числе и со слабенькой эстонкой Анной – в полпятого утра я сама ее видела отплясывающей над кратером. Лишний намек в пользу совершенства «слабого» пола.

    По дороге назад сижу в автобусе рядом с мелким мальчиком из Сингапура. Мальчик симпатичен и приветлив. Разговаривать нам особо не о чем, поэтому все 7 часов переезда мы спим в обнимку. И вообще, малазийцы мне понравились.

    На входе в общагу нас шумно встречает Манас и грузит на себя наши рюкзаки. Приключение окончено.


    Эпилог

    На следующий день ноги болят капитально. Подняться или спуститься по лестнице кажется неразрешимой проблемой. Кроме того, сожжен нос. Но проваляться денек в постели невозможно. Надо ехать в посольство за китайской визой. А потом в Кинки – отдавать документы. По дороге в универ я тихо надеюсь на то, что по случаю каникул в мастерской будет один лишь аспирант Кошида, которому и надо эти документы вручить. Он, конечно, может, глядя на мою вихляющуюся походку и забавного цвета нос, чего и подумает, но вслух точно ничего не скажет. Как же, счас! Первый, кого я вижу в мастерской – сенсей Сакураи. И первое, что я слышу от него… Догадайтесь сами. «Ну ты и сгорела! Это Фуджи, да? Ага, да ты не только сгорела! Жива или как?» Жива… «Как там на Фуджи?»
    У Сакураи есть странная способность так задавать вопросы, что на них невозможно ответить формально. «Как там на Фуджи? Там холодно, как в аду…» Сакураи перестает хихикать и задумчиво глядит на меня… «Наверное, зато там звезды близко, да?» Да… «Кошида, а Кошида, ты на Фуджи лазил?» «Не-а!» «И я не лазил… Счас вот думаю, может, чего-то теперь из-за этог о не понимаю…»