«Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера…» – мечтал вождь мирового пролетариата. Но вышло наоборот: именно корысть и карьера вербовали в ряды советских литераторов все новых и новых добровольцев. Особенно поощрялись авторы, которые приходили «от станка» или «от сохи» - вроде как «от жизни».
    А с теми, кто заявлял, что они «от Бога», приходилось что-то делать. Была, вспоминают, даже специальная инструкция: «Что делать?» Да что с ними сделаешь, блаженными, если живет человек ради слова насущного, сам постепенно превращаясь в слово? Убьешь такого – а он бессмертен. Зато узнавали, кто доподлинно поэт, а кто где был, там и остался, - «у станка» или «у сохи».
    И вдруг - что за чертовщина? – какие-то поэты «от котла»... Пока начальство соображало, возникло целое поколение кочегаров и плотников, дворников и сторожей – поколение, выбравшее свободу.
    Это была свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а непреодолимая сила творчества заставляла молодых – и немолодых – людей спускаться на нижние ступени социальной лестницы, где оставалось незанятое пространство и неотнятое время. Там, внизу, был воздух, необходимый для горения.

А.К

    Из статьи В.Долинина и Д.Северюхина «Преодоленье немоты»:
    В 1988 возникло одно из последних изданий ленинградского самиздата – альманах «Топка». Он выходил до 1992, т.е. в те годы, когда само понятие «неофициальности» во многом утратило свой прежний смысл. Составители альманаха Ольга Бешенковская, Лариса Махоткина и Алексей Давыденков, работавшие в котельной Педагогического института, выработали идею издания на игровом начале, в котором отчетливо проявилась ностальгия по уходящей эпохе: к участию в нем допускались только авторы-кочегары (большинство из них ранее участвовали в неофициальном литературном движении), а названия рубрик были связаны с реалиями кочегарского бытия – «Задвижка на вводе» (редакционная статья), «Запальная свеча» (публицистика) и т.п. Альманах был выдержан в лучших традициях самиздата, печатался на машинке и размножался на ксероксе. В 1997 трехсотстраничный дайджест этого издания был отпечатан на ксероксе тиражом в несколько десятков экземпляров.

Самиздат Ленинграда. 1950-е - 1980-е.
Литературная энциклопедия. Под общей редакцией Д.Северюхина.
Авторы-составители: В.Долинин, Б.Иванов, Б.Останин, Д.Северюхин.
М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 624 с., ил.

    ЗАДВИЖКА НА ВВОДЕ

    Два вергилия сопровождают наше путешествие по кругам подземной литературы – Алексей Давыденков и Ольга Бешенковская.

    Как это начиналось

    Рассказывает Алексей Давыденков:

    - Начиналось естественно. Сперва – в одной из котельных Герценовского института завелись такие люди, как Ольга Бешенковская, Лариса Махоткина и ваш покорный слуга. После чего опять, как говорится, «шли годы»... И вот однажды, уже в 88-м, Ольга, сдавая мне смену (что сопровождалось, помимо обмена сугубо-котельными новостями, обменом литературными), высказалась в том смысле, что настолько все гадко – впору просто взять и затеять чисто-кочегарский самиздатовский журнал, или альманах... А у нас с Махоткиной уже был наработан опыт самиздатовских начинаний (правда, Лариса, бурно откликаясь на всякое начинание, дальше начинаний шла не всегда, - но первый, самый трудный этап - обеспечивала на все сто), - я и предупредил Ольгу об ответственности за те идеи, которыми она тут сорит... Сутки спустя, сдавая смену Ларисе, я уже имел, чем вызвать с ее стороны очередной бурный отклик.

    Рассказывает Ольга Бешенковская:

    Вот Леша говорит: «когда завелись в котельной такие люди, как Ольга Бешенковская...» А ведь когда и как «завелись»? В конце семидесятых КГБ выталкивал с «приличных» - для меня это в кавычках – мест работы уже последних неугодных писателей... Так я вместо газетки оказалась на улице, и Боря Лихтенфельд, давно работавший кочегаром, подготовил мне это теплое, без кавычек, место. А как, скажем, Ника Шек – китайские стихи – оказалась в нашей с Лешей котельной? О, это совсем другая и долгая история...
    В начале восьмидесятых Институт физики, научно исследовательский, что на Васильевском острове, решил вспомнить свои традиции шестидесятых и возродить дружбу физиков с лириками. Поскольку стихи мои давно уже ходили в списках, меня нашел весьма симпатичный и интеллектуальный человек, автор идеи, и попросил выступить у них в кафе, при закрытых дверях, только для посвященных...

    Во время чтения с меня не сводила глаз поразительно красивая, чем-то похожая на пушкинскую Натали, элегантная дама. Сходство усилилось, когда она надела длинный плащ и шляпку с полями (потом рассказала: из бабушкиного сундука) и пошла провожать меня пешком домой, через весь город. Транспорт уже не ходил. Оказалась она кандидатом технических наук, матерью трех очаровательных (каждая – по-своему) дочерей, расспрашивала, рассказывала, а на следующий день вечером позвонила, что на работе подала заявление об увольнении (выдержала в отделе большой бой) и теперь надо найти место на курсах кочегаров... Через несколько лет мы уже работали вместе, и

Виктория Шек проводила свои кочегарские смены за писанием повестей и рассказов. Из нее будто выплескивалось все накопившееся и ра нее сдерживаемое... (Забегая вперед, скажу, что, уйдя всего пару лет назад на пенсию из нашей же ко тельной, она переехала под Москву, в монастырь, пока, правда, не послушница, а трудница...)
    А Ника – ее средняя дочь. Ника выросла на моих глазах, была всегда девочкой несколько угрюмой с взыскующим взглядом, с повышенным чувством долга, много читала. Когда первые наши бизнесмены, еще омраченные, пусть советским, но все же пониманием необходимости духовности, решили отремонтировать знаменитое кафе серебряного века «Бродячая собака» и предложили мне там как-нибудь, ну что ли, победокурить, даже за маленькую доплату к кочегарской зарплате, я подумала, что устраивать в этом подвале литературные вечера было бы сродни самозванству. И просто перенесла туда студию юных поэтов, которую уже давно вела при одной из школ. Ребята стали приходить замечательные, со всего города. И на занятиях всегда была Ника Шек. Она никогда не читала стихов, но слушала во все свои глубокие глаза... А годы шли. В мае 1992 я, отслужив последние кочегарские смены, уехала в Германию, а Ника как раз

окончила последний класс своего китайского интерната. И когда ее мама, Виктория Шек, обратилась к нашему главному инженеру Владимиру Никитичу Еранькову, с просьбой принять Нику на освободившееся место, он спросил: «А что она умеет делать, чем занимается?» - «Китайский язык хорошо, японский – хуже...» - ответила, растерявшись, Виктория. «Ну, такие люди нам нужны» - совершенно серьезно отреагировал Ераньков...
    Интересно, что он, член КПСС, бывший военный, получивший на флоте контузию, настрадавшийся в жизни человек, постепенно привык ко всем нам, хотя поначалу отнесся к писателям в котельной весьма подозрительно... Но практика показывала:

писатели все-таки куда надежнее забулдыг, которые только пьют и спят...
    Наш главный инженер сидел в одном из первых рядах на моем прощальном поэтическом Вечере в Доме писателя, в белой рубашке, при галстуке. Мы крепко обнялись, и он сказал: «Ну, если что там в капитализме тоже не так, - возвращайтесь. Место всегда найду...»
    И меня греют эти слова здесь, как когда-то студеными вечерами – тепло нашей котельной...

    Рассказывает Алексей Давыденков:

    Отопление Герценовского института обеспечивалось четырьмя котельными. Первый номер «Топки» было решено сделать силами кочегаров-герценовцев. Оцените соотношение: на 16 кочегаров – 7 авторов (эпос, лирика, драма – плюс публицистика и критика) – целиком номер!.. Со второго номера начался приток авторов-кочегаров из других ведомств (Пудовкина, Дунаевская, Долинин, - как раз вернувшийся, в связи с отменой политической статьи, из отсидки, успев даже и там покочегарить; Звягин...). За придание нам начального мощного ускорения – Ларисе такое же мощное спасибо. Дальше мы остались с Ольгой вдвоем. Задним числом, не могу не выразить искреннего восхищения – нами обоими: тем, что мы в этой антидемократической ситуации (отсутствие кворума!), придерживаясь не на все общих взглядов, сумели выпустить и второй, и третий номера... Поэтому, делая, уже после Ольгиного отъезда в Германию, последний, четвертый номер, – я был не один.

1995. Лена Пудовкина.
До сих пор работает кочегаром, отапливает Театр Ленсовета, а также уже много лет сотрудничает с газетой «Час пик». Пишет статьи для отдела социальных проблем. А Слава Долинин (в пору «Топки» они еще были женаты) – теперь старший научный сотрудник музея «Мемориал». Там же хранится его зековский фофан.

    Рассказывает Ольга Бешенковская:

    Леша Давыденков – на редкость надежный сменщик и самоотверженный в дружбе человек. Он всегда пил чифир и закусывал луком. Очевидно, по этой причине особого пристрастия к животным никогда не питал. Но «котельная» - по моей этимологии – от слова «кот». Коты возникали из-за труб, плодились, особо общительная кошка Катя (самая драная и блохастая) любила ночью забираться на лицо спящему и мурлыкать... Леша терпел. Леша научил котов подпрыгивать, ловя на лету кусочек лука или соленого огурца. Он честно делил свою трапезу с обитателями котельной. Одного – Барсика – удалось даже пристроить на домашний пансион: его взяла к себе баба Рая, Раиса Абрамовна, «русская народная еврейка», как я ее называла, единственная среди нас не пишущая, кочегар с самым большим стажем, с тех пор, как приехала в Питер из деревни, из нее сыпался мат и застенчивая нежность: «Ну, как, - спрашиваю, - Барсик?» - «Да что ему сделается, через форточку гулять ходит, а проснусь утром – сидит, так его растак, в титьках роется...» (Их уже обоих нет, ни бабы Раи, ни Барсика, их смена уже прошла...)

    Лена Дунаевская с моей кошкой Тюней. 1995.
    Тюня уже пять лет в Германии. Она прекрасно интегрировалась: прыгает с балкона к немецким котам, несмотря на свои преклонные 18 лет. (По-человеческим меркам – примерно 80).

    А Леша простил мне даже большую бездомную собаку, которую я привела с улицы, собака хромала и была удивительно обаятельна, как может быть обаятельным только печальный кобель с бархатными глазами... Пса надо было во время смены выгуливать. Пес неистово лаял, заслышав или почуяв шаги за дверью. Лаял по ночам. Кидался на посетителей: целоваться... Совершенно не слушался. Леша терпел. Терпел и Ераньков. Потом наш красавец приглянулся во дворе одной бабушке, попросила продать, мы, естественно, отдали, понимая, что в котельной хорошо только кочегару... И, наконец, свободно вздохнули... Увы, он таки сбежал через некоторое время от своей новой мамы и миски – свобода была ему, видно, дороже всего. И в этом мы его очень хорошо понимали...

    Рассказывает Алексей Давыденков:

    Мы создавали не просто новый (очередной) творческий союз, но союз, доводящий до абсурда претензии всех союзов, особенно же – когорты писателей от станка. И этим привносилось в идею «Топки» то, благотворное всегда, игровое начало, следуя которому, старались мы и сохранить, и обрести в нашем деле если не основной, то не менее важный смысл.
    Возможно, это нам не всегда удавалось, и, может быть, поэтому Л.Махоткина, уже на этапе подготовки №2, из игры вышла. Но игра продолжалась... С выходом №3 стали появляться отклики, рецензии в официальной прессе; наконец, незадолго до презентации нашего машинописного альманаха в Доме писателей, нам было предложено подготовить к печати сборник на материале наличных номеров и предполагаемого четвертого.
    Работа над сборником именно и задержала «обналичивание» 4-го, ни к каким иным результатам не приведя. Около года пролежав в столе главного редактора издательства «Советский писатель», сборник, нетронутый, был нам возвращен тотчас по упразднении издательства.
    Мы к тому времени жили уже в другой стране, городе, — даже вуз родной выгодно поменял аббревиатуру, став университетом. Кажется, лишь аббревиатура «Топки» осталась прежней…

    У ЗАПАЛЬНОЙ СВЕЧИ

    Из беседы с редактором журнала «Часы»
    Борисом ИвановичемИвановым,
    кочегаром с 11-летним стажем.

    Беседа протекала на даче, в одном из «двух флигелей, соединенных закругленной дорической колоннадой*, - там и размещена котельная Б.И. с ее (его) запальной свечою. Корреспондент, направляясь на эту встречу, имел при себе №1 «Топки», в уме – содержание второго и приблизительную тему предстоящей беседы – нечто вроде «парадигмы кочегарской литературы 70-80-х годов». Поэтому первым его вопросом (после естественных предварительных, типа «Сколько котлов в работе?» и «Каков график смен?») был – взгляд на русскую литературу означенного периода и, какой ни есть, путь в нее.
    Ответ, однако, оказался несколько шире…

    Б.И.: Когда я начинал, это были 60-е годы. Рядом со мной тогда были такие люди, как – Андрей Битов... Валерий Попов... Это был круг людей, которых объединяла и отличала ориентация не на эстетические – только – проблемы, но и – желание при этом быть литератором, то есть: играть общественную роль, какую-то нишу социальную занимать, что ли... И, одновременно – живущих надеждой на социальную, опять-таки, независимость, - это уж – просто в силу характера тех, кто пишет. На независимость – во имя своей работы, - ну, и на ту, которую дает (или, верней выразимся – может дать) эта литературная работа. Вот в силу этого-то, когда оказывалось, что – не печатают, мы еще долгое время держались хотя бы... ну, за литературный подряд, так назовем это. Вроде Уфлянда, который что-то делал в кино... или – я, в рекламе... тексты на товары, на которые укажет начальство... И, как бы, все это – ради сохранения за собой статуса литератора.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: А независимость-то...
    Б.И.: Это потом, когда меня из партии исключили. Надежд печататься не осталось. Ходил на шаландах, много и еще, где работал. По лифтам – тоже распространенная в ту пору профессия... В 76-м взялся издавать «Часы».
    К.: Это тогда Вы начали работать в котельной?
    Б.И.: Чуть позже, с 1978-го. Людей в котельные тогда не хватало, поэтому и с начальством отношения складывались благоприятней, чем где. Постепенно своих перетащил: Долинина, Останина... поздней, уже сюда, в эту котельную - Колкера. Иными словами, начала складываться некая новая культурная среда.
    К.: (с удовлетворением): Кочегарская!..
    Б.И.: Не только. В нее входили люди самых разных профессий. Хотя котельная, несомненно, играла роль: те же «Часы» - тут и делались, в основном. Всегда есть и рукописи где разложить, и время на это... Какие-то авторы приходят - у того предложение, тот кого-то привел, другой с кем-то встретился... А еще было то, пожалуй, что если КГБ решает заняться кем-нибудь из наших авторов, а тот занимает хоть какое-то место на социальной лестнице...
    К.: Социальную нишу...
    Б.И.: ...то он рискует места этого своего лишиться. Это иных отпугивало. А кочегаров этим уже не напугать. Тем более, их, как я уже сказал, не хватало... Конечно, могли вызвать, пригрозить... потребовать... Но – не угроза потерять работу.
    К.: То есть – та самая социальная независимость, в какой-то степени?
    Б.И.: В известной степени – да. Мы ведь – социальное, уже, дно. (Корреспондент озирается со сдержанным умилением). Итак: что же мы получили, став кочегарами? Первое: защищенность от КГБ.
    К.: Ну... относительную, все-таки... Долинина-то, например, - посадили...
    Б.И.: В плане социальном – достаточную! Пример Долинина это еще и лишний раз подтверждает: ведь он и там кочегарствовал. Правда, на угольке... Второе: защищенность от начальства. (Видя, что корреспондент вновь охвачен проблемою относительности, Б.И. энергично указывает ему на дверь): Мы сидим, беседуем - и ни один начальник к нам не войдет, если не постучится! Потому что заперто!.. Третье: право на одиночество. То, без чего вообще не мыслим человек свободной профессии. Мы его имеем законно. Таков наш статус.
    К.: Итак, мы и тут приблизились к статусу людей свободной профессии?
    Б.И.: Именно так. И – четвертое, наконец: попав на социальное дно, мы все равно какое-то время еще продолжаем жить своей интеллигентской закомплексованностью... ну, то известное чувство неполноценности – мол, интеллигент гвоздя не может забить, а, что может - то мало кому и нужно... Так вот: в котельных, делая то, что определенно всем нужно, да еще сталкиваясь с такими нужными всем людьми, как, к примеру, слесаря, да еще сами подчас выполняя работу слесарей – мы от этих комплексов очень скоро освобождаемся. Тем самым, интеллигенция – кочегарская – становится в буквальном смысле слова надклассовой.
    К.: Это уже не то, что называлось «прослойкой»?
    Б.И.: Надклассовой! Над!.. Происходит активное изживание реликтов классового сознания... И не только классового. Поскольку труд операторов газовой котельной не является специфически мужским или женским (как и литературный, хотя не все признают), - то наша среда просто неспособна осуществлять какое бы то ни было неравноправие в этом плане. В планах – ибо, - тем самым, складывается заново и среда культурная, и – социально-биологическая, или: такая социально-биологическая среда, которая создает предпосылки для настоящей, для нормальной культурной.
    (В ходе дальнейшего обсуждения проблемы Б.И., выдвинув тезис, что даже браки кочегаров вершатся не на небесах, а в котельных, привел в пример все того же Долинина и Пудовкину, а корреспондент – Бешенковскую и Кузнецова, который стал кочегаром, правда, совсем недавно, но, конечно же, не без влияния той равноправной культурной и прочая среды, которая apriori сложилась, надо полагать, в их семействе).
    Б.И.: Итак, мы имеем все для полноценной творческой деятельности. Года три назад, когда перестройка не во всем себя еще показала, побывала у меня тут одна телевизионная дама. Что-то хотела снимать, вроде – вот, мол, интеллигент... в котельной... от всего оторванный... ну, на дне. Я ей тогда сказал: вы все не о том! Наша проблема – это проблема культурная, - в первую очередь! Потому что решаем мы здесь именно ее; именно здесь. И куда серьезнее, чем какая-то передачка по телевидению... по чьему-то заказу...
    К.: Кочегарство – как явление культуры... Именно это пока оказалось темой нашего разговора. Что ж – это, пожалуй, еще и лучше, чем то, с чем я шел сюда. И все же: как насчет кочегарской литературы?
    Б.И.: Видите ли... Если мы будем сравнивать кочегарскую волну с той, когда интеллигенция массой шла в христианство, то в отношении последней мы, действительно, можем говорить о направлении: в литературе... в живописи... взять хотя бы сюжеты... Сюжетов же специально кочегарских нет – разве только единичные случаи в творчестве того- другого... описывается котельная – наряду с тем и тем... и у меня было...
    К.: Сюжетов – нет, это так, и даже в этом одна из черт независимости, в нашем случае: иначе - не было бы ее... Но в разработке общих-то сюжетов - может б ыть, хоть специфика есть какая-нибудь?.. А то, пожалуй, и «Топка» не имеет права на существование…
    Б.И.: Она имеет право на существование, потому что это - курьез. (Корреспондент с жаром заверяет Б.И., что на этом курьезе редакция намерена держаться, сколько будет возможно. Б.И. соглашается, что «и это допустимо»). А что до специфики... Она опять в том же: в обретении среды. Ведь вообще-то частый герой неофициальной литературы (возьмите Чирскова, например) - это одиночка, это человек, лишенный среды. А здесь - даже и герой может обрести ее. Плюс к этому: попав на дно, мы тем освобождаемся как от многих ненужных разговоров, так от ненужных же, связанных с тою же социальной закомплексованностью, диалогов внутренних. Их неминуемое продолжение в творчестве предопределило бы его несвободу. По моим многолетним наблюдениям, неофициал проще, чем официал. Он внутренне менее противоречив. Он меньше скован реалиями - даже реалиями того же быта. Иногда встретишься с людьми, которые чего-то достигли в том, к чему когда-то вместе стремились... Тотчас же - жалобы, именно, на то положение свое, какого достигли. «Тебе-то хорошо: ты - в котельной работаешь!» - «Так идите и вы в котельную!..» И оказывается, что - никак нельзя: семья... быт заел... Ну, а у нас – что: не семьи?.. И - не те же бытовые проблемы?..
    (Корреспондент едва не погрузился в свои.)
    Однако: что здесь обманчиво?.. Следующее: многие из оказавшихся на социальном дне попадают сюда закономерно. Всегда есть и будут «двоечники», люди, неспособные нести ни физическую, ни умственную нагрузку - по слабости, по лени... И вот, оказавшись бок о бок с нами, они стремятся тоже на что-то претендовать. Скажем, «сайгоновская культура», о которой так много говорят Горичева и Кривулин, характеризуется этим именно: неразличением люмпена и художника. Псевдобратство такое!.. Поэтому и задача наша - попав на дно - отделять себя от людей дна со всеми их претензиями казаться кем-то - и этим самым - самим от претенциозности освобождаться. Например, герой Звягина... Это люмпен, а не художник.
    Корреспондент спрашивает, означает ли это, что творчество Звягина не несет в себе освободительной миссии «отделения»?
    Б.И.: Нет. Просто он на дне находит свой объект описания. Как Бешенковская та же, когда берется изобразить сантехника.
    Тут-то корреспондент спохватывается, что он имел намерение – и даже задание – употребить в беседе как можно больше сочных, метких словечек из кочегарской лексики – чтобы расширить «Словарь»... Он спрашивает Б.И., нет ли какого-нибудь кочегарского термина – или элемента котла – который был бы ему дорог особенно?..
    Б.И.: Что касается терминов, то из всей нашей терминологии лишь один претендует иметь общефилософское значение - «параметр». Прочие такого значения не несут.
    Насчет общефилософского корреспондент не спорит2, однако он с нежной грустью смотрит на фронт котла, на верхний тройник, тщится измерить мыслью поверхность нагрева... Этим обозначается конец встречи.
    К.: (просматривая свои записи): В начале нашей беседы Вы говорили о людях, стремящихся быть литераторами в общественном понимании этого слова, то есть занимать, как Вы выразились, «социальную нишу». Можем ли мы считать, что такою нишей - социальной - стала для нас котельная?
    Б.И.: Конечно. И – я больше скажу: раз, если верить статистике, средний заработок писателя равен у нас 150-ти рублям, то мы и в этом плане – в среднем – не прогадали!..

    И атмосфера сбывшихся надежд на социальную независимость ощутимо сгущается над левым флигелем дачи Уткина.
    ноябрь 1989.
    Беседовал А.И.Давыденков
    «Топка» (1989, №3)

    РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ?..

    Из беседы с редактором журнала «Топка»
    Алексеем Ивановичем Давыденковым

    КОРРЕСПОНДЕНТ: И все же: кроме кочегарского стажа, вас что-нибудь еще объединяет?
    А.И.: Я понимаю, это вопрос о художественных критериях. Без них – да, не обойтись. И в определении их приходится полагаться (увы, не правда ли?..) на собственные опыт и вкус. Которым - прошу заметить! - уже в изрядных дозах привиты, благодаря «Топке», может быть, жесточайшие принципы из всех, какие есть: толерантности. То есть: критерии художественной ценности у нас изначально строились вне зависимости от личных художественных пристрастий. Мне кажется, это способствует более качественному отсеву чисто-графоманских произведений, изобилующих в рамках любого направления, но, благодаря их сугубой «верности» таковому, трудней отсеиваемых. Эта же толерантность - дерзаю думать - объединяет и всех нас. «Дерзаю» - ибо наверняка не каждый наш автор уже готов вполне с этим согласиться. Но, как бы ни было – это налицо.

    Когда в конце 80-х, не без нашей «подачи», в печати зациркулировал термин «кочегарская литература» - мы с Ольгой первые не переставали его оспаривать. «Ведь это игра, - уговаривали, - игра...» Тем не менее: у нас под одной обложкой бок о бок сосуществуют авторы, которые под любой другой - не то, что «не ужились» - обложка треснула бы... А у нас - премило... Органично, подчеркиваю. Но ведь и в котельных наших мы так годами и сосуществуем, с годами - все более органично... В конце концов, и поэтов «серебряного века» сейчас объединяет более понятие «серебряный век», чем принадлежность символизму или футуризму.

1996
Беседовала Светлана Бурченкова
(интервью для газеты «Час пик»,
не опубликовано)

    Творческое
    Объединение
    Пресловутых
    Котельных
    Авторов



    ТОПКА (№1-4)

    №1 (1988 год, 127 стр.)

    ЗАДВИЖКА НА ВВОДЕ.
    Вступительная статья Л.Махоткиной.
    БАЙПАС НА ПАРНАС.
    О.Бешенковская (стихи)
    В.Шек, «Автопортрет с дочерью», рассказ.
    А.Крыжановский, «Заявочный столбик», рассказ.
    А.Давыденков (стихи)
    Т.Мнева, «Конец эпохи», поэма.
    Б.Григорин, «Поэт и тема», статья.
    Л.Махоткина, «Кошмар в квартире напротив», пьеса в трех картинах.
    ЗАПАЛЬНАЯ СВЕЧА.
    А.Крыжановский, «П.И.Чайковский в отношениях с современной ему музыкой»
    Беседы у запальной свечи. Авторы номера дают ответы на вопросы: 1) Запальная свеча как параметр Вашего гороскопа; 2) Ваше отношени е к проблеме «невостребованных личностей»; 3) Соблюдаете ли Вы технику безопасности? Почему?
    А.Да выденков, «Замечания по смене», статья.
    ТАЙНЫ ШАМОТНОЙ ГОРКИ
    Словарь специфически литературных терминов


    №2 (1989 год, 121 стр.)

    ЗАДВИЖКА НА ВВОДЕ.
    Вступительная статья О.Бешенковской «Кочегары всей страны, соединяйтесь!»
    НАС ПОЗДРАВЛЯЮТ С РОЗЖИГОМ
    Стихотворные приветы авторов-некочегаров В.Кривулина, Е.Игнатовой, Э.Шнейдермана.
    БАЙПАС НА ПАРНАС
    Е.Дунаевская (стихи)
    Л.Махоткина (стихи)
    О.Бешенковская, «Монологи» (рок-поэма по мотивам оперы «Иисус Христос - супер-стар»)
    Е.Звягин, «Сентиментальное путешествие вдоль реки Мойки, или Напиться на халяву», повесть.
    Е.Пудовкина, стихи.
    Б.Григорин, стихи.
    ЗАПАЛЬНАЯ СВЕЧА
    В.Долинин, «Не столь отдаленная кочегарка», современные мемуары.
    Ю.Колкер, «Несколько наблюдений» (о стихах И.Бродского).
    ТАЙНЫ ШАМОТНОЙ ГОРКИ
    Из литературного наследия Е.Л.Шварца, стихи; вступительное слово А.Крыжановского.


    №3 (1989, 140 стр.)

    ЗАДВИЖКА НА ВВОДЕ.
    Вступительная статья А.Давыденкова.
    БАЙПАС НА ПАРНАС.
    А.Крыжановский, стихи.
    Т.Мнева, «Пред грядущим парадом», поэма.
    Р.Запесоцкая, стихи; вступительная статья О.Бешенковской.
    А.Давыденков, стихи.
    В.Шек, «Английский грипп», рождественская новелла.
    В.Долинин, «В собачнике» (из рассказов зека)
    В.Эрль, «После шестого урока», «Ирония судьбы», «Миша в зоосаде», рассказы.
    Л.Махоткина, «Апология Петрова», повесть.
    ЗАПАЛЬНАЯ СВЕЧА
    О.Бешенковская, «Волки и кролики», записки молодого поэта.
    Беседы у запальной свечи: «Наша проблема — это проблема культурная», беседа нашего корреспондента с редактором журнала «Часы» Б.И.Ивановым.
    ТАЙНЫ ШАМОТНОЙ ГОРКИ
    О.Бешенковская, «Страницы из семейного альбома», эссе.

    Предприятие наше постепенно становилось семейным: я привела туда мужа, фотохудожника Алексея Кузнецова. Теперь и он, счастливый, больше не ходил на завод и не фотографировал сосредоточенные лица передовиков производства, а тихо ретушировал отснятые между сменами деревья за нашим шатким столиком, поставленным для ведения вахтерного журнала. Поэтому наша «Топка» стала иллюстрированным изданием: в ней впервые увидели свет его черные фотографии... (Сейчас он «очерняет» уже капиталистическую, так сказать, действительность, за десять лет – автор двадцати персональных фотовыставок в Германии, с хорошей, совершенно официальной, прессой.)

    №4 (1992, 133 стр.)

    ЗАДВИЖКА НА ВВОДЕ.
    Вступительная статья А.Давыденкова.
    кочегары; авторы — Ю.Колкер и Л.Махоткина).
    БАЙПАС НА ПАРНАС.
    О.Охапкин, стихи.
    Б.Иванов, «Похороны во вторник», рассказ.
    А.Скидан, «Литераторские мостки», поэма.
    Е.Кушнер, отрывок из романа «Книга Сумерек, или Правда о летающих тарелках».
    Н.Ланковская, стихи.
    В.Земских, стихи.
    В.Шек, «Богомаз», рассказ.
    Г.Тураев, поэтический цикл.
    А.Давыденков, «588 и черепаха», повесть.
    ЗАПАЛЬНАЯ СВЕЧА
    О.Бешенковская, «Троглодит-блюз и одинокий голос» (памяти поэта-кочегара Юрия Анищенко, 1958-88 г.г.)
    Ю.Булычев, «Первоистоки «котлованности» (социально-философские размышления над повестью А.Платонова «Котлован»)».
    ТАЙНЫ ШАМОТНОЙ ГОРКИ
    О.Бешенковская, — ранние стихи,
    изданные ею незадолго до отъезда под именем ее подруги С.Бурченковой.
    Статья Б.Григорина о книге Дм.Григорьева «Стихи разных лет».

    Из писем В.Долинина О.Бешенковской

    Дорогая Ольга!
    У тебя в декабре намечалось чтение в ССП. Как оно прошло? Мы, к сожалению, присутствовать там не смогли, но во всеобщем восторге зала незримо участвовали. Ждем, когда ты восстановишь в своей машинке букву «Х» и пришлешь новые стихи. В наши времена подвал котельной более подходящее место для творчества, чем обдуваемая всеми поветриями вершина Парнаса.
    Мы пока еще живем в Усинске, но очень возможно, что вскоре окажемся в Мичаеле.     Все идет к этому. Где будем отмечать наступление года зайца, пока не знаем.

    Напрасно ты думаешь, что нам не до стихов. Присылай, пожалуйста, свои новые сочинения. Что касается творчества Долинина, то до уровня своего учителя, капитана Лебядкина, начинающему поэту далеко и знакомить читающую публику со своими стихами он считает еще несвоевременным.
    Удивлен, что и нормальные (не клубные) поэты тоже начали работать в котельных. Неужели так велико влияние неофициальной литературы?
    Напиши, пожалуйста, и о других новостях культурной жизни Петербурга.

    Дорогая Ольга!
    Спасибо за письма, которые я получал от тебя в лагере. Каждое полученное зеком письмо – большая радость для него. Оно возвращает его в мир, из которого он вырван. К сожалению, далеко не все письма доходят до адресатов. Твои стихи, в частности, я так и не получил. Они исчезли. О конфискации некоторых писем зекам сообщают (обычный предлог - «условности» в тексте). Но чаще письма пропадают без следа, и о том, что они были, узнаешь из других писем или не узнаешь вовсе.

    ОГЛЯДЫВАЯСЬ ВПЕРЕД...

    (рассказывает Ольга Бешенковская)

    Как это закончилось

    Люди так по-разному видят один предмет даже из одной точки, что, читая любые воспоминания, я вспоминаю фильм Курасавы, а именно – «Расемон»... Никто не врет, но кто же говорит правду?..
    «Топка»... Породив ее, я о ней, нет, конечно же, не забыла, но прости лась еще прежде, чем уехала, чем стала печататься во всем мире, чем к фамилии стали почтительно прибавлять «известный поэт и эссеист»...
    Простилась уже на первом (и последнем) Вечере этого Альманаха в Белом зале особняка графа Шереметьева, где до пожара располагался Союз писателей, который сама же и организовала... (Я имею в виду не Союз и не пожар, а именно и только Вечер...)
    Хорошо, что у друзей сохраняются публикации, и недавно мне попала в руки газета «Час пик» от 1991-го года, где под заголовком «Крысы и розы» Наталья Ковалева воспроизвела мое напутственно-прощальное слово. По стилю вижу, что здесь – ничего не искажено:

    «...Накануне Вечера мне позвонил Борис Иванович Иванов – редактор журнала «Часы» и сказал: «Вот проведем Вечер и распрощаемся, наконец, с этим явлением – с кочегарской литературой»...
    Понимаете, хотелось бы распрощаться. И вот почему: есть во всем этом такой простительный, по нашему времени, грешок – немножко фиговый листок, прикрывающий срам, то есть как бы игра на биографии... А ведь, серьезно говоря, какая разница для литературы, где человек работает? И «Топка» меня интересовала не как журнал, а как альманах, хотелось обозначить это культурно-социальное явление. Посмотрите: время прошло, и что же изменилось? Демократизация искусства обернулась его вульгаризацией, как это не раз случалось в истории. А подлинное искусство – оно всегда аристократично. И в нас еще сохранилось желание прикоснуться к истине, а не схватить мимолетную правду за горло, чтобы превратить птицу удачи в жареную курицу для себя и соратников...
    Почти как Моисей по пустыне, судьба водила нас по котельным. Это всего лишь символ. И я сознаю, что это, скорее всего, позиция обреченных. Но, как ни странно, сила аристократизма - в его кажущейся слабости. И, может быть, кочегары - последние аристократы, в которых было «нищее величье и задерганная честь»...

            Конец цитаты и конец статьи.
            Начало великих перемен...
            И теперь, спустя еще 15 лет, я могу повторить то же самое.

    Мой сменщик Леша Давыденков играл, но в своей игре он ночами, кропотливо, терпеливо перепечатывал на почти бездыханной машинке стихи и повести дважды коллег: по перу и по байпасу ленинградской литературы...
Мне, как показывает цитата и другие интервью, которые приходилось давать на волне Перестройки, уже вскоре стало тошно и грустно. Ибо я люблю игры в бисер по-научному... В социальных же играх есть нечто ущербное.
    «Товарищ, я вахту не в силах стоять –
    Сказал кочегар кочегару...»
    А все-таки хорошо, что все это было: и задвижка на вводе, и заглушки на так называемом официальном пути, и мерцающая топка в темном углу подвала, куда не докатывались лицемерные волны всеобщего ликования...


    Postscriptum

    Вдруг вспомнилось, как под Рождество 1994 года в Колумбийском универе, где я читала стихи и рассказывала о котельных, профессор-славист Роберт – кажется – Бэкман или Блэкман или Бэлтон – с усмешкой сказал, что русские писатели почему-то любят работать группами... Я ему ответила строчкой Окуджавы «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»... Действительно, на Западе не было таких социально-политических условий, когда один был за всех и все – за одного. И не сотворялось таких вот приятных сердцу мифов, как «кочегарская» и «дворницкая» литературы.
    Групповая литература – это, конечно же, извращение социализма. Всегда есть несколько имен, а за ними – жмутся, кто послабей, побезымянней, кто не может, не в силах без мифа, без манифеста, без... Кочегарская литература разлетелась, как котельная при взрыве, потому что тот, кто смог по своим литературным данным (теперь уже без риска оказаться в тюрьме) существовать сам, просто как литератор, тот существует. Это, конечно, не значит, что справедливость полностью восторжествовала. Так не бывает. Некоторые кирпичи отлетели слишком далеко...

    Более того. Кочегарская литература вполне может возродиться, подпитаться молодежью, сознательно или же неосознанно протестующей образом жизни (и мысли) уже против китча, карьеризма, индивидуализма. На их век еще хватит котельных в Питере. Но и этот миф лопнет, потому что настает неизбежно тот момент, когда Андрей Платонов – это Андрей Платонов, а его коллега в соседнем дворе – просто дворник...

Фото А.Николаева и О.Бешенковской
Фотоиллюстрации к «Топке» А.Кузнецова
Комментарии к фотографиям О.Бешенковской