Так он сам мне сказал, когда я спросила, зачем ему учить русский. Причем роман явно счастливый: ведь любовь может быть безответной, но то, что она случается с тобой, - уже чудо. И это чудо освещает все, на что ни падает взгляд... Нет, все-таки надо по порядку.
    Итак, Даниэль Ково: уроженец Израиля, всю свою юность провел в библиотеках (а в школе и университете, говорит, был лентяем и кошмаром преподавательского состава), служил, естественно, в армии – в боевых частях, между прочим, которые вынесли испытания несколькими войнами, - потом стал одним из самых авторитетных израильских журналистов, специализирующихся на эко-номических вопросах, создателем и первым редактором очень серьезной газеты «Глобс». А лет пятнадцать назад он и трое его коллег основали свою фирму, специализирующуюся на пиаре, суть которого сводится к доведению до сознания читающей общественности особенностей экономической политики различных фирм и банков. В общем, вы уже представили, да? Этакий капиталистический бизнесмен, солидный человек, для которого вершина эстетики (а может, и этики) – стройные и логи-чные столбцы цифр (отражающих определенные денежные суммы, чем больше, тем лучше), а шаг влево – шаг вправо от «ком-иль-фотного» образа поведения не только прира-внивается к побегу, но и является верхом бессмыс-ленности, а значит, и неприличия.

    Так вот на самом деле все происходит с точностью до наоборот. Если бы мне нужно было как можно более кратко характеризовать Даниэля – Дани (в Израиле все обращаются друг к другу на «ты» и обычно ограни-чиваются уменьшительной формой имени), то, наверное, первыми в голову пришли бы два слова: незаурядность и непред-сказуемость. Да, и еще одно: ему крайне интересно жить, и живет он страстно, жадно, неэкономно. Ну, представьте себе специалиста, который, являясь одним из лучших в своей области, далеко не в юном возрасте рискует отказаться от этого – уже имеющегося! – успеха и начать (не вынужденно, а по своей воле, между прочим) совершенно новое для себя дело. Представьте себе бизнесмена, который на пятом десятке своей жизни начинает учиться рисовать. Представьте, наконец, владельца фирмы, который в том же возрасте может влюбляться с первого взгляда, и влюбляется в Россию, в Москву, и не может выразить словами (нужны кисть и краски!) тот эмоциональный всплеск, который вызвала у него эта странная страна и еще более странная, суровая и экзотическая для него, завора-живающая и не отпускающая от себя природа... Прагматичного журналиста, который объездил минимум полмира и говорит, что всегда будет смотреть на Россию сквозь розовые очки; обаятельного и общительного человека, который, свободно владея семью языками и умея, благодаря вышеуказанным особенностям характера и богатому журна листскому опыту, объясниться даже с дикарем племени тумба-юмба, начинает учить восьмой - один из самых трудных, русский, - только затем, чтобы разговаривать с рожденными в этой далекой земле на равных... Да, это все он же, Дани.

    При этом сутки у него растягиваются почти до бесконечности, потому что спит он в среднем часа по четыре, а встает рано-рано – тогда можно побыть один на один с рассветом. А потом – дела фирмы, и обяза-тельная работа в студии, и семь десятков огромных полотен, и третий десяток персональных выставок, и мечта проехать Россию с запада до Дальнего Востока, и – поиск, поиск, поиск...
    Итак, почти одновременно – две новые страсти (не берусь судить, какая пламеннее, но то, что обе всерьез и надолго, - точно): живопись и Россия (под этим словом здесь обычно подразу-мевают практически весь бывший Советский Союз). И начинается новая жизнь.

Метаморфозы:
Ночь разбудила весь мир
Сияньем берез.

    Но и здесь Дани остался верен себе. Художница, у которой он брал уроки живописи, учила его изображать все так, как оно есть «на самом деле», то есть совер-шенно не используя воображения. В России происходили события, от которых становилось не по себе даже ее коренным жителям, не то что заезжему иностранцу. Дани же, осваивая свой художественный мир, перепробовал большую часть существующих художественных направлений и жанров, он при малейшей возможности едет в Россию, главным объектом его картин становится русская природа, увиденная глазами израильтянина (Израиль – практически вечное лето, песчаная пыль и трескающаяся земля, пустыни, моря, горы, осушенные вручную болота, зеленеющие под специальной пленкой поля, декоративное буйство зелени в городах), объехавшего огромное количество стран (песок на пустынных пляжах Атлантики – готика старой Европы – отблески солнца на пенных волнах, омывающих Кипр, - туман и трехсотлетние газоны Альбиона), а главным «орудием труда», конечно же, воображение.

    У Дани поистине глаз художника, который, «не замы-ливаясь», воспринимает весь мир – и показывает его нам. А главные в этом мире – Красота, Любовь – и непостоянство, и чуточку грусти... Вот комната: стул, полузакрытое шторой окно – и...

Нежно раскрылся
Бабочки первый цветок.
Вот-вот улетит.

    Откуда, зачем? Почему на спинке стула? Да и бабочка ли? Просто хрупкое чудо – дар жизни.
    А ведь замечать, принимать и ценить такие странные и бесценные дары – тоже редкий талант. Дани наделен им в полной мере, хотя всегда, в очередной раз по-новому воспринимая давно известное и изумляясь этой неожиданной грани (а вы, кстати, еще не разучились удивляться?), он помнит, что это не может принадлежать одному человеку, что красота вообще не имеет хозяина.

    И осенние кони, чуть не по шею зарывшиеся в листву, не знают узды:

Рыжее счастье -
Вот, в Красном море листвы.
Но не приручить.

    Цветок – мотылек – блики света и тени – женщина (лица не видно, но знаешь – это она!) – движение – дразнит и манит – суть мира.

Как тень мотылька,
Дерзкая женщина Жизнь...
Иль он – ее тень?

    Наверное, правы были древние греки: свою судьбу мы несем в себе. Вот и характер Прекрасной Дамы художника похож на его: непредсказуем, неудержим, многогранен, поля-рен. Она всегда – загадка, как колдовство двух цветов, черно-белой палитры:

Нет света без тьмы.
Как разделить Янь и Инь?
Береза, ответь!

    Конечно, людям, которые выросли среди этих берез, зимней наготы деревьев, осеннего шквала красок, нежных клювиков юных листочков, пробивающих скорлу-пу почки, которые с детства писали сочинения по картинам Шишкина и Левитана и по школь-ной программе «проходили стихи Есенена», трудно представить, что все это может поражать воображение пришельца из страны, где кроны деревьев всегда пышны, где круглый год что-то цветет, а листья могут желтеть только от жары. Кажется – ну природа, ну красиво, но что здесь такого? Ведь этого много вокруг, и оно навсегда! А ведь так только кажется, что в жизни будет еще много свежего сена и парного молока...

Два блика красы...
А могло и не быть их
За целую жизнь.