Игорь Губерман как-то обмолвился, что ни литературная критика, ни литературоведение им не интересовались. Я думаю, что это несправедливо. Хотя и вполне объяснимо. Ведь кто он, Игорь Губерман?
    Прежде всего, конечно, яркий персонаж диссидентской культуры шестидесятников. И с этой точки зрения должен быть несомненно интересен тем, кто, за неимением более точного термина, именует себя культурологами.
    Кроме того, Губерман – известный исполнитель собственных эпа-тажных, едких четверостиший, прозванных «гариками». И здесь его амплуа явно сближается с двусмысленной ролью тех, кого принято называть «писателями-сатириками». А это – материал, в лучшем случае, для какого-нибудь телевизионного ток-шоу, вроде «Школы злословия».
    При чем здесь, в самом деле, литературоведение с литературной критикой? Филолог выскажется приблизительно так:
    - Изобретательные стихотворные пассажи Губермана вряд ли имеют отношение к поэзии. Они обязаны своим рождением озорству, блестящей веселой злости, иногда – горечи. Согласитесь, для создания поэтического мира этого недостаточно. Сравнив гарики со стихами, казалось бы, близких Губерману по мироощущению И.Иртеньева или Т.Кибирова, вы поймете…
    И что же? Литературоведу и впрямь уж сказать нечего? Пожмем плечами. Вздохнем.
    И откроем «Пожилые записки».
    Углубимся в текст, ничего особенного не ожидая. Сколько уже читано всевозможных мемуаров о вчерашнем дне!
    И вдруг… Оказывается, перед нами интересный, самобытный прозаик. Он открывает внимательному читателю красочный, многогранный, горький и радостный мир, увиденный глазами умного, ироничного, наблюда-тельного и доброго человека. Его ирония направлена, прежде всего, на себя самого, и это внушает читателю особое доверие и уважение к автору.
    Книга мастерски выстроена. Ее фрагментарность лишь подчеркивает непрерывность сюжетного движения и позволяет достичь большей пластичности в обрисовке характеров главных персонажей.
    Дар миниатюриста пришелся здесь как нельзя более кстати: ведь мемуаристы часто бывают излишне многоречивы и подробны, а Губерман, при всей любви к деталям, очень экономен и избирателен. Это делает его прозу емкой и запоминающейся.
Мне показалось, что привычка к малым стихотворным формам сказалась не только на особенностях сюжета его прозы, но и на стилистической окраске текста. И.Губерман любит инверсии, что приводит не только к некоторому смещению логических ударений, но и к определенной ритмико-интонационной периодичности в построении фраз. Вот пример, взятый наугад (эпизод первого охотничьего опыта рассказчика):

    «Ее я сразу назову, / к советам опытных и сведущих людей / прислушиваться стоит… / И плюнула на нас / бывалая охотничья собака и ушла. / Нам легче стало, потому / что стыдно было только перед ней…»
    Подобных пассажей множество. Но, тем не менее, наш автор обладает достаточным вкусом, чтобы избежать тотальной ритмизации, которая могла бы повредить естественной живости интонации. Заявив о себе, четкий ритм растворяется в свободном речевом потоке, чтобы потом вынырнуть вновь и укрепить структуру прозы, организовать ее, «отжать» необязательное, преодолеть вязкость материала. И заворожить читателя, которому трудно оторваться от книги. Хочется ее читать и перечитывать.
    А литературовед – он ведь кто? Он просто крайне заинтересованный, внимательный и взыскательный читатель – «перечитатель», как говорил В.Набоков.