Рассуждать о творчестве Игоря Губермана как о явлении чисто литературном едва ли имеет смысл. Критики Губермана правы: мысли, заключенные в его «гариках», в подавляющем большинстве банальны, часто – заимствованы, поэтическая ткань бедна, стихотворения выписаны одной краской, лишены оттенков, глубины… Но, как заме-тила Дина Рубина, Губерман при-надлежит уже не столько литера-туре, сколько культурологии и даже социологии. Тот интерес, который вызвал приезд Губермана в Донецк, с очевидностью подтверждает это. Я знаю людей, которые в наше далекое от поэзии время заучивают «гарики» наизусть и с удовольстви-ем цитируют их в беседе. Ссылки на Губермана в определенной среде стали даже признаком кастовости, избранности, причастности к определенному кругу. Всё это нельзя объяснить только плохим вкусом читателя, падением эстетических канонов или нездоровым интересом к матерной лексике.
    Очевидно, Губерман в своем творчестве выражает если не определенное мировоззрение, то, во всяком случае, определенную весьма четкую позицию, которая разделяется и при-нимается многими. Можно спорить о ее глубине и масштабе, но нельзя упрекнуть ее в отсутствии цельности. Суть этой позиции, на мой взгляд, в органичном неприятии любых высоких фраз, красивых слов, любых идеологических систем и построений.

    Государство, эпоха, честь, совесть, идеал… За всем этим у Губермана неизбежно скрывается ложь, фальшь, лицемерие, обман. Конечно, в первую очередь, «гарики» были выражением оппозиции советской системе. Но СССР давно нет, а Губерман есть. И его стихи, его взгляды по-прежнему интересны многим. Видимо, «гарики» в своей сути есть некое антисистемное образование. Сама дробность губермановского творчества может быть истолкована как проявление этой антисистемности. Система предполагает наличие сложных логических построений, вертикальных и горизонтальных связей, иерархии смыслов. «Гарики» же – по форме – предельно просты, примитивны. Как ядро, дробящее крепостные стены. Никто не станет требовать от ядра красоты и изыскан-ности форм. Его задача иная.
    Главное оружие Губермана – ирония. Быть может, в ней нет особой изысканности, но нет и злости, дешевого эпатажа, цинизма. Обычно это насмешка, острота, игра словами, обыгрывание известных фраз и т.д. В этом же контексте антисистемности, антиофициальности стоит и знаменитый губермановский мат. Но свою разрушительную функцию эти простые приемы успешно выполняют.

    Высоким лозунгам и пафосным фразам Губерман противопоставляет органичную естественность в отноше-нии к миру и к себе, естественность простых человеческих чувств и устремлений: любовь к женщине, радость существования, оптимизм, свободу. Для Губермана обращенность к ним ценнее и честнее любых фальшивых идеалов.

    В этой позиции много привлека-тельного, но она изначально уязвима. В мире Губермана торжествует дух упрощения, энтропии, отрицания. Жизнь распадается на элементарные наблюдения, замечания, выводы, на простейшие атомы смысла. Пройдя сквозь сито губермановской иронии, целыми остаются лишь самые несложные элементы человеческой душевной жизни, которые дальше уже просто не дробятся. Свобода в таком мире на поверку оборачивается пустой праздностью, любовь – примитивным сексом, радость бытия – банальным пьянством. После разрушения системы, пусть ложной и фальшивой, остается слишком элементарное, слишком человеческое, земное, плотское. Мир Губермана горизонтален. Он по самой своей сути не способен на движение вверх, на движение по вертикали.

    Любая вертикаль – это иерархия элементов, ценностей, идеалов, что для Губермана неприемлемо. О жизни, о себе, о морали, о смерти, о Боге он либо говорит иронично, либо не говорит вовсе. Для Губермана Бог если и суще-ствует, то лишь как собеседник, сидящий рядом, за одним столом. Собеседник, которого можно фамиль-ярно подначить, хлопнуть по плечу:

    Четырех строк достаточно для отрицания, для насмешки. Но жизнь трудно вместить в четыре строки. Жизнь не сумма элементов, а все-таки система. Где простейшие элементы соединяются в более сложные, где выстраиваются иерархические связи, где проступают критерии добра и зла, нравственного и безнравственного. Где горизонтальное круговое движение элементарных частиц сменяется вертикальным, грозя заблуждениями, падениями, разочаро-ваниями, но и прорывами духа, проблесками смысла…
    Впрочем, Игорь Губерман имеет к этому процессу отношение не большее и не меньшее, чем любой из нас.