- Почему священный автор Книги Бытия поставил одну за другой две версии сотворения мира, которые противоречат друг другу?
    - Знаете, это вопрос, который, я боюсь, потребовал бы лекции примерно такой же продолжительности. Я очень уважаю этот вопрос и того, кто его задал, тем не менее попрошу разрешения не отвечать сейчас.
    - Как Вы понимаете пророчество о печати Антихриста? Будет ли оно исполнено и когда?
    - Я не знаю. С одной стороны, велено бодрствовать, с другой стороны – не велено слишком вычислять времена и сроки. Я очень серьезно отношусь к эсхатологической перспективе…
    - «Единородный Сын» – это понятие Нового завета или оно было определено раньше?
    - Вообще говоря, «единородный» – это, несомненно, передача одного арамейского выражения, которое значит и «единородный», и «возлюбленный». Это явно арамеизм в христианском обиходе. Употребление его применительно к Мессии как Сыну Божьему неизвестно. Скажем так: неизвестно.
    - В чем ошибается секта почитателей Субботы?
    - Я думаю, что в непринятии христианской свободы… Вообще же говоря… (Пауза.) В контексте христианской свободы и в контексте того обстоятельства, что христианин празднует Воскресенье, которое есть мистически не 7-й и не 1-й день недели, но 8-й день семидневной недели, - в этом весь смысл Воскресенья: в трансцендировании времени… Ну, естественно, это день недели, но день недели, который есть символ, икона, отображение… Восьмерка – это вообще в символике христианства очень частый символ трансцендирования времени, поэтому восьмиугольными строились баптистерии, где люди принимали Крещение… Да, так вот, в контексте всего этого, ежели христианин подумает о Субботе в традиции православия и католичества, Суббота – это день почитания Божьей Матери.
    Однажды мне пришлось говорить слово импровизированное перед протестантами… Это меня после тяжелой операции позвали приходить в себя в странноприимный дом, устроенный по ведомству Всемирного совета церквей. Там были, главным образом, протестанты; было еще, не считая нас, двое православных; католиков не было. А там у них по-протестантски было заведено, что каждому предлагали в какой-то день что-нибудь сказать, какое-нибудь слово, молитвенное слово, что-то такое. И я сначала напомнил, что Суббота в православной и католической традиции – это почитание Божьей Матери, потом я успокоил протестантов, сказал, что я не собираюсь устраивать сейчас диспута… но им придется подумать о еврейской Субботе и о том, что, по еврейскому обыкновению, субботний светильник должна была зажигать мать. Так что вот этот светильник зажигала Богородица, Дева Мария…
    - Як би Ви пояснили зацікавленість окультизмом та успіхи і популярність цілительства?
    - Наверное, так: Честертон говорил: тот, кто не верит ни во что, готов поверить во что угодно (Аплодисменты.)
    - Как Вы относитесь к «пути левой руки», т.е. к сатанизму?
    - Что касается сатанизма, то я к нему отношусь так, как всякий христианин относится – как к вещи абсолютно вульгарной. Именно потому, что я полон самых сильных аффектов страха, отвращения и т.д., - именно поэтому я призываю себя самого и всех остальных к тому, чтобы как можно осторожнее употреблять термин «сатанизм». А то очень легко другие религии и даже другие вероисповедания, не говоря уже о каких-нибудь светских играх в экуменизм, которые могут быть непохвальны, но которые совсем не являются сатанизмом… Чтобы ничто, кроме сатанизма, так не называлось. Именно для того, чтобы ни в коем случае не релятивизировать, не заболтать этого понятия.
    Что такое «путь левых» и как это там в восточных религиях… - я про восточные религии ничего не знаю. Совсем ничего. У меня… ну, помимо того, что филолог знает что-то только про религии Священной Книги, которую он может как-то, хотя бы с грехом пополам, читать в подлиннике, хотя бы по одному этому, но еще и по тому, что все-таки иудаизм, ислам настолько нам близки, что мы можем чувствовать, в чем мы ужасно не близки, - именно по тому, что есть общие точки отсчета… А то, что дальше на Восток… Вот я ничего не знаю. Совсем ничего.
    Что же касается сатанизма, то еще раз: нам велено бодрствовать и велено не впадать в панику.
    - Можно ли доверяться таргумам, и если да, то в какой степени?
    - Что значит «доверяться»? Даже наше собственное православное Священное Предание – мы ему доверяем в том смысле, что мы принимаем согласие святых отцов, но мы знаем, что святые отцы, великие отцы и учители церкви, бывали между собой иногда по важным вопросам не согласны, и в особенности мы не должны даже их, так сказать, ловить на слове и слишком вербально принимать каждое слово, мы должны делать всяческие усилия для того, чтобы воспринять дух и жизнь – сказано же, что слово умерщвляет, а дух животворит.
    Но таргумы – это почтенная традиция, и есть, разумеется, определенные моменты новозаветного содержания, которые специфичны для нашей веры и которых мы там не найдем, но преувеличивать различия между еврейской и раннехристианской традициями не надо…
    - Объясните, пожалуйста, почему пророк Елисей так жестоко поступает с детьми, проклинает их, после чего детей съедает медведица?
    - Вот для этого мы должны были во II веке победить маркионитское искушение, и мы должны его снова и снова побеждать… Если бы не было, даже в самом Ветхом Завете, постепенного раскрытия Божьего Откровения, то тогда зачем было бы время? Зачем была бы история? Зачем Бог сотворил время, если не для того, чтобы во времени, в последовательности времени раскрывалось бы то, что не раскрылось сразу.
    Конечно, ветхозаветные пророки не были еще христианскими праведниками, и столь же верно, что даже более поздние пророки знали то, чего не могли знать более ранние, - это несмотря на то, что иудаизм оставляет больше места, так сказать, для буквального и неисторического приятия всего текста Священного Писания, - тем не менее, некоторые наиболее мудрые из прежних раввинов это понимали. Например, они рассуждали: какая разница между Авраамом и Ноем? Это из одного мидраша рассуждение, я его чрезвычайно люблю… Ной, услышав, что будет всемирный потоп, что он должен строить ковчег, - послушался, он был праведник. Авраам, услышав, что идет гибель на Содом и Гоморру, - стал молиться за грешников, и хотя он не вымолил пощады, но он вымолил обещание, что если у города будет хоть совсем мало праведников, то город будет пощажен. И вот, стало быть, Авраам уже знал то, чего еще не знал Ной. Ной уже знал, что надо быть праведным и надо слушаться Бога. Но он еще не знал, что праведник должен молиться за грешников. А Авраам уже знал и даже ставил дерзновенный вопрос: а что будет, если бы на месте Ноя был Авраам? А может, всемирного потопа не было бы? А может быть, он бы стал так страстно молиться, что вымолил бы… Кто знает, кто знает… (Аплодисменты.)
    Если бы великий пророк Елисей уже знал, что сказано в Нагорной проповеди, то не нужна была бы Нагорная проповедь. И не нужна была бы историческая преемственность. Вот это очень христианское понятие: «исп олнение времен»…
    - Как понять: «и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем долж ником нашим»?
    - По-моему, очень важно, что употреблена именно такая метафора, но, казалось бы, не проще ли было бы сказать: «и прости нам все, в чем мы виноваты, как мы прощаем всем, кто виноват перед нами»? Но понятие вины скорее связывается для нас с каким-то определенным действием: кто-то сделал что-то дурное, и бывает, конечно, что в каких-то исключительных обстоятельствах с нами ужасно поступают, и от этого нам больно, но, в общем, ведь не правда ли, чаще всего мы сердимся на людей не за то, что они что-то сделали, а из-за того, что они чего-то не сделали и, в основном, что они… ну не такие они… ну, мелочные… ну, все не так ведут себя, хотя вроде бы никаких преступлений не совершают… А вот такие – ну не такие… И это заставляет нас задуматься над тем, что и наша вина не только в том, что мы тогда-то сделали такой-то ужасный грех, нарушили такие-то правила, а что мы не такие. Мы не такие должны быть… Поэтому христианин может быть святым, может быть трижды святым, но никогда не бывает хорошим христианином. Может быть, можно быть хорошим иудеем или хорошим мусульманином, но хороших христиан не бывает…
    - Что есть зло? Можно ли бороться со злом? Почему Господь допускает зло? Зачем мы нужны и нужны ли Господу?
    - (Пауза.) Я могу ответить только на вопрос, почему Господь допускает зло. Потому что Он сделал нас свободными. Если бы у нас не было свободы выбора, а мы были бы помещены в такое однородно благостное пространство, где ни одного движения мы сами не можем сделать, то мы не были бы носителями свободной воли… И вот, как это ни удивительно, но надо веровать в то, что мы нужные Господу. Он захотел, чтобы мы были.
    - Насколько важно для христианина использование достижений современной науки?
    - Разумеется, весьма важно. Тут надо иметь в виду разные вопросы. Научные достижения – это то, чем человек ищет истину. Не может пренебрегать. И, кроме того, мы не должны превращать православие, веру святых отцов, носителей такой богатой культуры своего времени во что-то такое чересчур простенькое… С другой стороны, рядом с наукой всегда есть околонаучная идеология – ее, в отличие от открытий, мы не должны торопиться принимать. Как это говорится: «Используйте все, доброе принимайте». А чего мы не можем принять, на то мы должны осмысленно, без использования клише, без использования штампов и каких-то эмоциональных оценок ответить, почему мы с этим не согласны.
    - Как Вы понимаете слова Апокалипсиса о семи царях, из которых пять пали, один есть, а седьмой не пришел, а когда придет, не долго ему быть?
    - Не рискую толковать Апокалипсис. Какие-то робкие догадки у меня есть, но, опять-таки, их излагать надо было бы долго и с аргументами, и со всеми осторожными оговорками.
    - Еще раз прошу ответить на вопрос: не потому ли стали возможны инквизиция и крестовые походы, что был канонизирован Ветхий Завет? Эти веяния невозможны при признании только Нового Завета, по которому оружие воинствования христиан не плотское, а исключительно слово истины?
    - Я никак не могу отрицать, что в общении с Ветхим Заветом человек, верующий человек, входит в область, где есть свои опасности, и были свои опасности. Но можно сказать, что и во времена инквизиции стоило подумать о том, что для христианина все-таки окончательная мера для всего – это Нагорная проповедь, вообще Новый Завет. Но, в конце концов, одновременно с инквизицией, и даже еще крестовые походы не кончились, на том же Западе (где были инквизиция и крестовые походы) поднимаются такие люди, как Франциск Ассизский и другие, те, кто думали о миссии среди мусульман, а не о военных действиях.
    - Почему Ветхий Завет нужен?
    - Новый Завет до конца не понять, пока мы не проникнемся языком Ветхого Завета. Понимать надо – вот что. Примерно так: по той же причине, по которой взрослому человеку совершенно необходимо сохранять живую память о том, как в детстве первый раз до него доходили какие-то понятия, которые затем становились для него значительно более ясными, но чересчур привычными…
    В этом смысле мне кажется очень важным, что самое слово «монотеизм» – «единобожие» – оно, конечно, не вполне применимо к Ветхому Завету и не совсем уместно, потому что «-изм» – это такое, знаете, теоретическое понятие. А там мы читаем другое… «Услышь, Израиль!» То есть это не то, что Бог един, но что Он для нас – вот Он и только Он. Может, и есть еще какие-то там боги – они все не для меня. Для меня только Он, это опыт жгущей, обжигающей верности, это не теория, а что-то… ну, то, что знают по опытам верные супруги…
    Кстати говоря, слово, которое мы переводим как «Завет» (это отношение между Богом и человеком), - это слово применяется в ветхозаветном еврейском и к браку: скажем, «жена завета твоего».
    - Какова концепция истины в Новом и Ветхом Заветах?
    - Я скажу только вот что: очень важно, что еврейское слово, означающее истину, «эмет», одного корня со словом «верность», и это не только этимологически, но и семантически очень близко к понятию верности. Я полагаю, что есть случаи, когда мы должны в Ветхом Завете переводить это слово как «верность». Ну, скажем, когда говорим: «До небес милость Твоя, и до облаков истина Твоя»… Почему истина до облаков? А выше облаков?.. Но если [это] верность Бога, а не в греческом или европейском смысле (истина как что-то познавательное, гносеологическое), то тогда [ясно, почему] «до облаков верность Твоя»: облака до изобретения авиации и межпланетных полетов были явственной границей человеческого мира…

    - Откуда Вы к нам приехали и куда едете после?
    - Я приехал из Москвы и уеду в Москву. Москаль. (Смех, аплодисменты.)

Сергей АВЕРИНЦЕВ:

    Я прочту довольно длинное стихотворение о Петре, потому что он тоже связан с той точкой, где еврейское предание и Новый Завет близки друг к другу.
    Вы помните слова, которые были сказаны апостолу Петру: «Ты – Петр, и на этом камне…» Дело в том, что еврейская традиция включает веру в то, что мир держится на камне. Это совершенно определенный камень, скала такая, на холме, на котором стоял Храм. Это тот холм в Иерусалиме, который поднимается над Стеной Плача. Арабы построили над этой скалой «Куббат ас-Сахра» – так называется по-арабски «Купол над камнем». А устарелое и неточное обозначение этой постройки – Омарова мечеть.
    Относительно этой скалы были всякие предания, что именно туда приводил Авраам Исаака на заклание, что именно там священнодействовал Мелхиседек… Ну, археология может сказать, что на этой скале стоял алтарь ветхозаветного храма… И мне кажется убедительным, что слова Христа имеют в виду распространенное представление, что весь мир стоит на каком-то камне, на какой-то скале, а вот Петр – это тот камень, на котором будет стоять Церковь.
Тоже немножко в пояснение: когда я в первый раз был в Иерусалиме, я сразу направился к этому месту, а надо сказать, что это место, где молятся мусульмане и куда христиан израильские солдаты стараются не пускать – чтоб там не произошло бед. Вот я туда вошел, и когда суровый араб меня проводил к скале, а потом отвернулся, я положил руку на эту скалу – и это немножко будет упоминаться в стихотворении…