Это не трапеция, засеянная кукурузой и амброзией, а – действительно – разнотравье многолетников под раскидистым небосводом вдохновений. Да, «громкие слова», но они происходят от моей неподдельной радости…
    Наконец-то. За шесть лет блужданий распечаток по тусовкам стихи Оли [Колесниковой] не выцвели и по-прежнему – и в глаз, и в бровь. Наворачиваются слезы от созерцания «сквозняка». Вы прочувствовали страсти и сумасшествие Горловки середины 90-х, и спасибо, что не выставили легендой. Всё это – живо и живительно, импульс – вспышка – точка – отправления – каждого – в СВОЙ – творческий – путь…
    Хороша критика. Хороша тем, что после «бедных, бедных людей» да и «междуречья» - хочется взглянуть, почитать, послушать.
    Надежда Венедиктова удивляла (по-хорошему) еще в столичных журналах, а появление в ДП – сюрприз! Вот бы еще Строчкова, и как там творчество Ивана Жданова, и еще, и еще… То есть ДП обнадежило меня – будет что почитать и будет чем проникаться! (А.Дегтярев, МАРИУПОЛЬ).

Бесспорно интересный журнал. Особенно понравилась подборка стихотворений Ольги Колесниковой и Александра Дегтярева. Замечательные поэты (Э.Кирсанов, СМОЛЕНСК).

Журнал прочитал с интересом. Я, очевидно, уже не вписываюсь в литературное течение, потому что современное желание показать себя за счет образования, знания и просто внимания у жизни мне не доступны. Я поначалу раздражался из-за фраз «...так дорический ордер противостоит легкомыслию паутины и пьяного разгула» (Н.Венедиктова), но потом как-то принял их за претензию и попытку построить интересно мысль, т.е. потенциал все-таки есть, а ваш журнал меня образовал.
    Понравилась статья М.Красикова «Строка, оборванная пулей», стихи Савенкова (в них – хорошо развитый смысл), название сборника стихов В.Авцена «Очки от глухоты» (но рецензии, по-моему, должны быть «дикими», т.е. не просто описывать содержание, а говорить о том, как строится смысл, поэтическая фраза, общий образ стиха – например, из-за особого шрифта стихов А.Дегтярева я в них просто не смог вчитаться)... (В.Данильченко, НЬЮ-ЙОРК).

...сделано со вкусом и озорством, искренне поздравляю. Думаю, что будущее за изданиями такого типа, а толстые журналы тихо умрут в академичной позе, и на их похоронах будут зевать... Честно говоря, даже завидую вашей компании, мне не хватает здесь такой атмосферы.
    ...наиболее интересным мне показался Д.Смагин, хотя и он, как М.Каменкович, лежит под Бродским – интонационно, лексически, оптически и т.д. (Под Бродского легло почти целое поколение – это расплата за многолетнюю изоляцию от мировой культуры. Иосиф невольно выступил в роли очередного «окна в Европу», и молодые дружно выпали из этого окна.) Но если Каменкович переняла даже отстраненно-высокомерную позу Бродского, то Смагин свободнее в осанке и видит не только свое отражение. Хотя Каменкович работает жестче и мощнее – наверное, больше видела и успела.
    Из прозы мне был интересен Олег Губарь – там есть своя интонация, своя география (Н.Венедиктова, СУХУМ).

...мне случайно попало в руки ваше издание – и в течение недели я носился по городу, щедро расплескивая свое восхищение идеей и наполнением (И.Рябчий, ДНЕПРОДЗЕРЖИНСК).

«Поле» хоть и дикое, да плодородное – такого дай Бог иной культурной ниве! (Г.Никонова, с.НОВОЭКОНОМИЧЕСКОЕ, КРАСНОАРМЕЙСКИЙ Р-Н).

НАКОНЕЦ-ТО!
«Неужели?» - такова была моя первая реакция при чтении вышедшего недавно в Донбассе нового литературного журнала «Дикое поле». И я остаюсь при мнении, что он оправдывает определение нового журнала. Он отталкивается от традиции, но не изменяет ей в главном. Прочно стоит на почве журнально-литературного опыта, на почве своей истории, но и дорожит новыми веяниями. С надеждой встречала я всякий родившийся журнал, особенно в своем регионе, и всякий раз разочаровывалась. Хотелось увидеть не ученическое, себялюбивое изделие, а издание, выросшее из традиции и чуткое к переменам. Не прогулки от дивана до стола, ни тем более прогулки воображаемые на пару с классиком, а путешествия по истории, полеты в бесконечной духовной вселенной. Хотелось журнала всерьез, собирания сил, авторов старых и новых, известных и неизвестных. Не для прихоти хотелось. Без этого собирания сил журнал не мог оторваться от земли. Все попадавшиеся мне на глаза проекты были не летающими конструкциями.
    Первая попытка у нас в Донбассе, в 1993 году, являла образец наивности, самодовольства и подражательности. Редактор видел в журнале печатную площадь для собственных творений. Казалось, он высадился на землю с Луны, до такой степени ничего не разумел в журнальной практике. Я, редактор, два-три близких автора – и все. И название своему детищу он дал звездное - «Антарес», вероятно, полагая себя взошедшей на небосклоне звездой. Длинный роман редактора, заносчивое программное заявление о необыкновенных достоинствах своего журнала и нового подхода к отбору авторов – вот все, чем первая попытка запомнилась. Ничего нового в нем не было. <...>
    В 1994 году у нас за дело взялись авангардисты. Ничто меня пока не разубедило, что в необыкновенные одежды зачастую рядится полное ничто. Но после грубого «Антареса» я слегка утешилась. Эти были изящны. «Многоточие» - так назывался журнал. Напоминал скорее «Синтаксис», нежели «Октябрь», так сказать. Оформлен был неплохо. Бумага тоже была великолепна. Надо отдать должное двум его редакторам Марине Орловой и Сергею Шаталову. Добыть в наше время денег на такую бумагу – большое искусство. Гораздо меньшее впечатление произвели их собственно литературные труды. Искать в представленной ими прозе (жанр не поддается определению) содержание не стоило. Так я подумала. Форма была. Возможно, изящная. Один мой знакомый читатель радостно взял журнал в руки, вчитался, но вскоре огорченно спросил: «А для нормального читателя тут что-нибудь есть?» Было там, конечно, кое-что и для читателя традиционног о. Но больше для тех немногих, интересующихся модными направлениями. Интервью одного из ап остолов литературного авангарда, например. Моего же читателя, с выверенным вкусом, покоробила так называемая эротическая проза, переходящая в порнографию. Конечно, широкая душа авангарда не приемлет ограничений в способах самовыражения. Но все-таки «выражать себя» не значит выражаться неподобающим образом. Неужели больше ничего за душой нет? Физиологические подробности сексуальных извращений все-таки претят здоровому человеку. Да и литературные аномалии начинают надоедать. А тоска по божественной естественности, как в литературе, так и в жизни, растет. Не отстают ли авангардисты от веяний времени? Вот такие мысли он вызвал, этот второй журнал. Авангардистский, назвавший себя международным, он, кажется, должен был по замыслу создателей поразить всех, но не поразил. Тоже канул в Лету.
    В 2000 году «столица» (Донецк) и «провинция» (Енакиево) объединили усилия в третьей попытке. Журнал «Родомысл» был более похож на летательный аппарат. Обнадеживало выступление на арену в качестве одного из двух редакторов А.А.Кораблева, талантливого ученого-филолога, одаренного прозаика и поэта. Не тешить авторское самолюбие, не доказывать кому-то что-то, а сделать журнал нового типа – такой могла быть у него цель, по моему мнению. И журнал выглядел ново, но только внешне. Конструкция способна была разве что оторваться от земли, на мгновение. Я была разочарована и разразилась сердитой статьей «Импровизация дилетантов». Теперь я думаю, что все попытки, даже самые дикие, не зря. Уже «Родомысл» был шагом вперед, в нужном направлении. Два года, четыре номера. Два редактора. Журнал получался двойственным. В нем «лебедь рвался в облака, рак пятился назад». «Рак» в данном случае пятился к московской литературе. Именно – к московской, а не русской литературе, - поющей свою песню, как глухарь, не замечающей большого русского литературного мира, от Москвы до самых до окраин, тем более, Украин. Взаимоисключающее решение «узлов» не обещало полета.
    И вот осенью 2002 года явился журнал «Дикое поле». В этом проекте осталось от предыдущего то, что способно поднимать в небо. Я увидела, что все силы, способные собраться, были собраны. Ну, почти. Даже ушедшие в мир иной помогали взлету. В духовном поле не имеет значения – здесь ты, на земле, или где-то в невесомости. Концепция сформировалась…
    Журнал Кораблева мобильный. В нем много разнообразного чтения. Много кратких форм. Много литературной информации, поданной занимательно. Немало продуманных, прочувствованных мыслей, выношенных, выстраданных, жизнью проверенных. Небольшая повесть, рассказы, стихи, рецензии, экскурсии в историю Донецкого края – все ново, ибо краткость и выразительность всегда новы и неожиданны. Особо хочется отметить культуру стихов поэтов из России.
    Все зреет во времени. И объединение разных авторов, и понимание, что надеяться нам на столицы нечего, надо полагаться на себя и свои силы. А они есть. Время самоуверенных, наивных попыток, незрелых проектов и мыслей, похоже, кончилось? Детская болезнь левизны прошла? Рецидив ее иногда мелькал в журнале. В рецензии Элины Петровой – словом «пушкиноиды». Грубо. Но главное, не умно. В авангарде графомании не меньше, а, пожалуй, больше. Она ловко скрывается под новомодной формой. Традиционная форма не дает авторам такой возможности. В ней, так сказать, бездарность каждого лучше видна. Не стоит трепать имя А.С.Пушкина в мелких окололитературных междоусобицах. И еще одна бестактность и опять связанная с именем Пушкина, а также Лермонтова, - в сочинении автора... Василиски. Вальсирующие в паре – самой трагической судьбы поэты; это моветон. Даже не черный юмор, а какое-то дьявольское зубоскальство. Это – не видеть ни человека, ни живой боли, от которой содрогались многие и многие сердца. Не стоило нашим авторам, скрывающимся за псевдонимом, делать этого хотя бы потому, что они, судя по всему, превзошли по возрасту погубленных лучших наших поэтов. Пусть убивает тупой обыватель, но не собрат по литературе. И сколько можно убивать убитых?!
В связи с этим не могу не отметить юмористический рассказ Вячеслава Верховского. В нем – такт, подлинный юмор и сердечность в изображении личности, скорее раздражающей, чем восхищающей. Хотя и тут не обошлось без всуе упомянутого Пушкина. Вообще, авторы, чуть ли не через одного, либо поносят гения, либо от него открещиваются. Неужели хотят понравиться украинским националистам? Зря, ребята. Если те возьмутся «за дело», прежде всего вам мало не покажется. Так называемые Василиски или не понимают, что творят, безумно следуя моде «развенчания» классики, или понимают, и тогда становятся в ряд разрушителей и погромщиков. Иначе как объяснить, что Достоевский выступает у них в качестве идиота? Лавры одного московского кинематографиста спать не дают? Ну, до него вам не дотянуться. Он хорошо читал, и еще лучше умеет мыслить. Не по верхам, не по заголовкам! Как не вспомнить М.Ю.Лермонтова, прожившего всего 26 лет на этой земле, но сказавшего много мудрого и, в частности, такие слова: «Наша публика… просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места». Тут я вижу уступку редактора пышным цветом расцветшей новой конъюнктуре. Иначе почему он, при его тонкости суждений, мог с подобной публикацией согласиться? (И это не единственная настораживающая публикация в журнале.) Он, опубликовавший в журнале, под рубрикой «Новости литературной географии», «Сквозняк» - умное, глубокое, печальное и светлое повествование о молодых авторах. «Какая жалость!»- сказала я себе, прочтя его строки об Оле Колесниковой. И одновременно выскакивает «Рулетка» со случайными авторами, но предпочтение отдается опять-таки антиподу культуры. В роли стихов выступают «конструкции» из случайных слов, соединенных без мысли и чувства. Вместо красоты – уродство, вместо доброты – ненависть или презрение. И при всем том – отсутствие всякой школы, профессионализма, хотя бы минимального. Да, это уступка дурно понимаемой «демократии». Позиция писателя должна быть выверенной. Либо мы за художественность, честность, за духовность, либо изменяем этим принципам. И тогда – враги культуры, литературы. В угоду кому и чему? Мы не имеем права лгать даже во имя спасения.

Елена ЛАВРЕНТЬЕВА, ДОНЕЦК