«Я познакомилась с художником! На бульваре! Хорошим! Он даже Ирку сделал красавицей»…
    С художником? – эксцентрично, но замечательно… На бульваре? Ясное дело, где же еще в конце 80-х симпатичные студентки могли познакомиться с художниками. Близко – только в музее, лично – исключительно на бульваре имени Пушкина… Ирку – красавицей? Сомнительно, но возможно…
    С художником? С настоящим? И как он?
    Примерно так я подумала, когда впервые услышала о художнике Марате Магасумове.
    Что сказала вслух? Не помню… Кажется, все-таки спросила: «Как он?»
    Несмотря на то, что все наши мысли в конце 80-х были посвящены любви, Любви и только ЛЮБВИ, я почему-то подумала о берете. Большом бархатном берете на тонкой ножке. Вишневого, а может быть, синего цвета.
    Берет был. Во время нашего знакомства берет был. Хотя… Быть может, он привиделся мне, вписался в образ и закрепился в неверной теперь уже недевичьей памяти.

    Что я знаю о стилях и методах, о техниках письма и смешивания красок, о подготовке холстов и играх со светотенью, чтобы сказать с уверенностью: Марат Магасумов – художник настоящий?

    Я знаю об этом мало…
    Но первое впечатление – неясная, смутная тревога, мятежные, и, о ужас, не советские и совсем уж – не патриотические мысли, все возвращавшиеся к живым и странным линиям его работ – это впечатление осталось навсегда. Осталось уже уверенным признанием: Да – художник, да – настоящий.

    Марат Магасумов окончил архитектурный факультет Макеевского инженерно-строительного института. Впрочем, это, наверное, не важно. Потому что – что окончил Леонардо?
    Марат любит работать в смешанной технике. А мне больше всего сегодня нравится его графика.
    Он пишет портреты. И действительно делает людей красивыми. Такими, какими они хотели бы быть. И даже могли бы, если бы могли… Выбросить злость, усталость, километры морщин, тяжелые мысли, грубую реальность… Его не надо просить специально: «Сделай меня красивой». Он сам не терпит несовершенства и не дарит его другим.
    Иногда в портретах угадывает нечто потаенное, спрятанное, не признаваемое на людях. Только тихо, для себя когда-то промолвленное: «Я иногда бываю таким». Красивым, но жестким, милым, но чужим, великолепным, но одиноким.
    Впрочем, портреты – для друзей, для близких. Иногда – по спецзаказу.

    За деньги. Иногда вдруг, по наитию – из восторга перед немыслимо прекрасной натурой.
    Портреты…Картины… Декор… Росписи.
    Графика – тоньше. Она – лабиринт, в котором тысяча входов и миллион выходов. По ней можно путешествовать – во Вселенную и обратно, в ней звуки и слова застывают черными пластинами почти всегда треснувшей поверхности. Поверхности исхоженной, истонченной, но устойчивой.

Памяти С.Дали. Тушь. 1999

    Графика – дверь, которая может быть закрыта в любую минуту с любой стороны. Иногда с ней страшно. И вместо привычного призрака коммунизма она вдруг открывает чудовищный и вызывающий сон Кастанеды. И если дверь захлопывается с той стороны, то остается сон, в котором можно долго бродить на ощупь.
    Сон – с запутанным смыслом, который трудно уловить, потому что мысль ясна, но думать ее – невозможно, не хочется, страшно… Сон со всадниками, лошади которых преодолевают пропасть, сон на склоне, у обочины – неверный, похмельный, заплутавший, неотделимый от черной стороны…
    И есть свет. Не пронзительный, яркий, что слепит и греет. А тот свет, к которому еще нужно дойти. Свет как награда, как смысл исхоженной тропы. Свет, который со скрипом открывает миллион первый выход. На свободу, которая, в конечном итоге, только поиск зависимости.

    Однажды Марат Магасумов отправил свои графические работы на международный конкурс графики. В тот год, кажется, 1992-й, он проводился в США. Как велики были шансы Марата? Он и сейчас говорит об этом с тихой улыбкой, слегка пожимая плечами: «Почему-то отправил… Не знаю, зачем…»
    В 1992 году Америка казалась такой же недоступной, как Альфа-Центавра… Проиграть в Альфа-Центавре космически не обидно.

    Так много световых лет. И зим… И Черных дыр…
    Он получил вторую премию. И личные восторги великого графика Фроссеты. И диплом с золотым тиснением, который сегодня живет в специальной рамочке. Скромной, почти не приметной.
    Мы тоже были для них невозможной Альфа-Центаврой. Но взгляда через океан и столетия «двух больших разниц» хватило, чтобы понять друг друга.
    Почему не уехал?
    Марат Магасумов говорит, что вместо него по миру путешествуют картины. Вслед за графикой в Штаты укатила паутинно-филигранная «Тишина. Silence». Я помню сухую поджарую американку, которая хищно схватилась за «Тишину». Она прижимала ее к себе так, как будто силилась попасть за порог.
    Мне было жаль картину… Я бы сама ее хотела…
    Позже Марат сделал копию… Но та «Тишина» конца 80-х была почему-то важнее и дороже.
    Она живет в Америке. И, естественно, не пишет писем. Глупо было бы ждать писем от Тишины.

    Другие картины уезжали в Европу и Азию, в Африку и в Австралию.Долгие проводы, лишние слезы. Я не видела их новых хозяев.Впрочем, картины – для людей. А люди – везде.

    Ни одна выставка Марат Магасумова не была специальной. «Давай?» – предлагали ему в галерее телестудии 7/7 или «Арт Радоне». «Давай!» – говорил он и с головой уходил в подготовку.
    Композиционность выставки – это залог успеха, это единое настроение, которое создается и поддерживается общей темой, сюжетом…
    На его выставках всегда было именно так.
    И теперь я знаю, что это трудно – добиться композиционности.
    И в жизни – не легче, чем в творчестве.

    Марат Магасумов – успешный художник. И это, наверное, подтачивает его личный миф мастера. Тот, который с обязательной атрибутикой непризнанности, гонимости, бедности как основных признаков гениальности.
    Вопреки или назло мифу, он художник модный и востребованный. А значит, коллегами не любимый. Такая жизнь. Под приличным названием конкуренция. И под менее приличным…

    Впрочем, возможно расписывать стены ночного клуба – это действительно не бонтонно?
    И лучше голодать в ожидании вдохновения и признания. И радостно-возвышенно глядеть, как голодает жена (кстати, моя подруга, та самая, которая познакомилась «художником на бульваре), и сын…
    И по классической схеме обрекать ближних на немыслимые страдания, которые что от гения, что от простого смертного – все равно ведь страдания.
    Марат Магасумов – мужчина. Завоеватель, ниспровергатель, шутник.
    Не исключено, что стены ночных клубов в следующих поколениях будут объявлены фресками… Так ведь бывает. И может быть…

    Главное, что он продолжает рисовать. И каждый новый период его творчества лишь чуть касается предыдущего, в целом же отрицая, разрушая и создавая заново...

    В 2002 году Марату Магасумову исполнилось сорок лет. Все еще только начинается.
    Вот только не знаю, рискнет ли он сегодня надеть свой эпатажный бархатный берет.
    Или берета все-таки не было?..