- Об Иерусалиме есть легенда, я несколько раз ее слышал. Жили два брата: один был беден, но у него было много детей; другой был богат, но у него детей не было. И вот многодетный брат подумал о своем бездетном брате: наверное, ему сейчас грустно, пойду навещу моего брата. А богатый брат подумал о своем бедном брате: наверное, ему сейчас голодно, пойду навещу моего брата. И пошли они навстречу друг другу, и там, где они встретились, они основали город Иерусалим.
    Слово «Иерусалим» состоит из двух слов: «ир» – город и «салим» – «мир». Это «город мира». Первое упоминание о нем, насколько мне известно, - в Книге Бытия: Авраам приносит жертву первосвященнику Мелхиседеку, который живет в Иерусалиме. Мелхиседек был священник «Бога живого» – он уже тогда поклонялся истинному Богу. Интересно, что евреи и арабы и в самом деле братья: Авраам считается прародителем двух народов – ишмаэлитов и израильтян, они являются родными по отцу. Мы арабов так и называем: наши двоюродные братья.
    В центре Иерусалима – Старый Город, обнесенный стеной и разделенный на четыре четверти: армянскую, мусульманскую, христианскую и еврейскую. В Старом Городе живет очень мало людей. Там рынок, церкви, синагоги… За его стенами город разделен на Восточный и Западный – по улице Хеврон, которая ведет в Хеврон. Западный Иерусалим еврейский – более развитый, более богатый, более чистый и благоустроенный; Восточный – арабский, где всего этого менее…
    Это очень восточный город. Бедность, безработица, ощущение заброшенности… Хоть это и столица, о чем не все знают. Потому что финансовый и промышленный центр – Тель-Авив: там работа, там заработки, там жители более богаты, более свободны, более светски… И еще в Тель-Авиве есть море, а в Иерусалиме моря нет.
    Зато климат здесь своеобразный, сухой: летом не очень жарко, зимой иногда выпадает снег.
    Много дарителей, и много дареного – но это не только в Иерусалиме. Больницы, школы, университеты, стадионы – и везде табличка с именем дарителя.
    По утрам слышишь муэдзина, слышишь колокольный звон… Это все сосуществует, не смешиваясь, как вода и масло. Читаешь в Евангелии о том, что иудеи с самаритянами не сообщаются, и видишь – все так и осталось.
    К сожалению, я не вижу проявлений того, что оправдывало бы название Святой Город. Я с болью об этом говорю. Помню, меня поразило, что празднование Пасхи здесь больше похоже на дискотеку, чем на религиозное торжество. Поразило, что арабы, составляющие паству, скачут, кричат... Поразило чисто туристическое отношение к христианским святыням. Только один раз я увидел женщину, которая, выйдя из Гефсиманского сада, разрыдалась. К ней подбежали арабы-мальчишки, и она вынула бумажник и все, что в нем было, раздала. Но такое проявление религиозных чувств я видел только один раз.
    Это город с большой социальной напряженностью. Противостояние евреев и арабов, светских евреев и религиозных евреев – все это чувствуется с разной степенью напряженности. Но чувствуется и тяга людей жить вместе, в мире, жить спокойно, нормально.
    Почему-то когда политики достигают очень высокого положения, они стараются установить свое влияние над Иерусалимом. У Наполеона, например, были такие мечты. Сейчас – Америка, Европейский Союз…
    Значителен русский след в истории Иерусалима и вообще в истории государства Израиль. Россией построено много церковных зданий – Троицкий собор, Русская духовная миссия – Русское подворье… Очень чувствовались русские паломники в городе, когда паломничество еще процветало. Много выходцев из России, много говорящих на русском языке. Да и русских много. Появляются полицейские, говорящие по-русски. Солдаты, говорящие по-русски. Русский язык можно изучать как второй иностранный, и многие этим пользуются. Русскую литературу можно сдавать на аттестат зрелости.
    Сейчас в Иерусалиме война. Война не по правилам. То, о чем Толстой писал. Война – это игра, тяжелая, трагическая, которая, тем не менее, ведется по правилам. Запрещено применение каких-то видов оружия, запрещено жестокое обращение с пленными… Но диверсионная война не признает этих ограничений. В обычной войне действуют воюющие стороны; они подчиняются командованию; они открыто носят оружие; они носят отличительные знаки. А как называть человека, который взрывается в толпе?
    Это война, направленная против тыла. Война, которая направлена не против человека с ружьем, а против тебя. Тебя пытаются запугать. Это удается. Люди перестали посещать кафе, рестораны, кинотеатры – места массового скопления. Все это, естественно, пришло в упадок. На кафе я видел надпись: «Вернемся после войны».
    Стрельба стала привычной. Стрелять обычно начинали перед «Новостями», часов в 8 вечера. И вот однажды наступило 8 вечера, а выстрелов нет. Я смотрю на часы: что такое?! Сейчас можно сказать, что люди привыкли. Теракт, в котором 1-2 погибших, уже за теракт не считается.
    Суть конфликта? В том, что арабы – в широком смысле арабы – считают, что Израиль – это раковая опухоль на теле арабской нации, это государство, которое должно прекратить свое существование и должно быть сброшено море. Многим казалось, и многим израильтянам казалось, что это конфликт из-за территории, из-за земли. Но после того, как было сделано предложение разделить земли на два государства для двух народов (Израиль – для еврейского народа и Палестина – для арабов-палестинцев), это предложение было фактически отвергнуто.

    Арафат – в широком смысле Арафат – стремится уничтожить Израиль. Он не говорит об этом открыто, но все, что он делает, он делает под эту цель. Это не национально-освободительная борьба, а борьба за уничтожение евреев. Это такое мое видение ситуации.
    Дело, конечно, не в военной силе. Не в танках, не в снайперах. Дело в том, что муллы постоянно призывают к джихаду – священной войне. Дело в школьных учебниках, по которым детей учат, что эта земля оккупирована и ее необходимо освободить. Дело в промывании мозгов, которое происходит с утра до вечера. Дело в том, что народ идентифицирует себя с Ясиром Арафатом, который является для них идеалом. А почему он является идеалом? Потому что он действует методами насилия и террора. Это находит отклик.
    Мне кажется, что палестинское общество должно пройти процесс демократизации, очень глубоких изменений. Но, с другой стороны, среди 21 арабского государства нет ни одного демократического. Это же не случайно. Это что-то в характере народа. В традиции, в религии.
    Но все это умствования, рефлексия. А живые мои впечатления вот какие.
    День начала антифады. Я проехал на машине с двумя детьми рядом с Хевроном. Там ничего еще не знали. Я спокойно проехал по этой дороге. Под Хевроном остановился купить фрукты. Купил хурмы хевронской, яблок, что-то еще… Хевронские фрукты отличаются особой сладостью. И не опасаясь ничего, не ощущая никакой враждебности, поехал дальше. На следующий день все было совершенно по-другому. На следующий день, если бы я поехал по этой дороге, меня бы там на ремешки порезали…
    С моим сыном учатся два мальчика-близнеца – а рабы. Почему-то их отдали в еврейскую школу. Я сначала не поверил. Нет – точно. Потом я познакомился с их ма терью, она пригласила в гости. Есть у нас такая традиция: ученики приглашают к себе друг друга по очереди. Я, будучи интернационалистом, пришел сам и привел своих детей. Была еще одна девочка. Больше никто не пришел. Встретили нас замечательно. Замечательно…
    Когда люди обращаются к врачам, то не думают, араб это или еврей. Арабы режут евреев, евреи – арабов… На операционном столе, я имею в виду.
    Вообще, со всеми арабами, с которыми мне приходилось работать, отношения складывались исключительные. Правда, нам запрещено было говорить на темы политики и вероисповедания. Когда принимали на работу, предупреждали: говори о чем хочешь, но только не о политике и не о религии. Помню, тогда я воскликнул: а о чем же тогда говорить?! Но потом подошла ко мне арабка-девушка и спросила: «А что готовит твоя мама?» Так начался диалог.
    В общем, это конфликт культур.


    Из письма:

…сегодня я звонил в поликлинику и просил сделать мне и детям прививку от черной оспы (за два дня я разобрался и теперь знаю отличие черной оспы от ветряной). Получил ответ отрицательный: вакцины черной оспы на складах нет. В середине семидесятых годов декретом ВОЗ (Всемирной организации здоровья) оспа была отменена как класс. Сейчас ее срочно стали производить и первую тысячу доз ввели работникам скорой помощи.
    Значение государства Израиль я видел в том еще, что оно дает возможность умереть по-мужски, с автоматом в руках и с каской на голове. А тут снова какие-то вирусы, какие-то газы…
    Еще выдадут нам таблетки от радиации, после чего прямое попадание ядерного фугаса станет безвредным и безопасным.
    В 91-м году первая ракета упала в районе Тель-Авивского университета, патруль с испугу сыграл химическую тревогу – командующий приехал на джипе в противогазе. Часовые его не узнали и не впустили в штаб – час армия была без командующего. Сейчас, говорят в новостях, эти ошибки учтены – то ли придумали прозрачные противогазы для командующих, то ли всех в противогазах будут пропускать в штаб.
    Самое интересное, на мой взгляд, то, что палестинцы пострадают от применения подобных средств не меньше, а больше нас, израильтян. Привитых людей у них еще меньше, а противогазы и вовсе не доступны. Может быть, Саддам пришлет им контейнер с противогазами? Уверен, что ему это даже в голову не пришло.
    Между тем, вчера возил детей и бабушку в музей пионеров поселенческого движения – т.е. тех, кто сто лет назад осваивал в Галилее сельское хозяйство, осушал болота, копал колодцы. Там выставили их палатки, бараки, земледельческие орудия, платья, одеяла, детские кроватки…
    Я комментировал экскурсию таким образом: «Гм, в таком корыте и на такой доске еще мама моя стирала. Такие парты в Донецком университете до сих пор стоят».
    В сущности, условия у них были не лучше, чем в советских колхозах: семь лет без электричества, на завтрак – хлеб с луком и оливковым маслом, на обед – горячий суп из капусты и свеклы («борщ» – комментировал я), на второе – банка мясных консервов, на ужин – яйцо. Вода – рационированно, воду в бочках привозили издалека. Всю жизнь в этой стране проблемы с водой.
    Интересный факт – женатым парам в качестве противозачаточного средства подселяли третьего киббуцника. Его называли «примусом». Когда паре хотелось пошептаться, она выставляла у палатки веник ручкой вниз, и «примус» искал себе ночлег в тени деревьев. Но веники иногда падали – так рождался израильский фольклор.
    Иешуа Ханкин (писатель) однажды приехал в киббуц, зашел вымыться в душевую (жестяная кабинка), а вслед за ним вошли две девушки и стали мыться вместе с ним (эпизод описан в его повести). В отдельно взятом киббуце девятнадцати-двадцатилетние мылись вместе; затем разделили время использования душевой на мужское и женское. После разделения в жести были проделаны отверстия для подглядывания. Экспонат, выставленный в музее, эти отверстия содержит – реально, грубо, зримо.
    В бассейне, куда мы ездим купаться по утрам, вода замечательно чистая, совсем немного пахнет хлором, по дну лазит робот и дно это чистит. Внуки пионеров, наверное, встроили в него телекамеру.