Она научилась жить сквозь лишение, мимо болезней и утрат, жить интересно и полно - так, как дано немногим. Она никогда не боялась круто менять жизнь, оставлять маленькие островки обустроенного быта, отталкиваться от берегов, где уже состоялась профессионально, и плыть, не загадывая, но каким-то неведомым способом угадывая свой путь.
У нее любознательный ум, точный взгляд, тонкий вкус и умелые руки. Она умеет многое: клеить обои, выращивать цветы, рисовать, писать маслом и акварелью, работать с глиной, вязать и плести, лепить, обжигать, процарапывать и скоблить. И вот перед вами - картины, украшения, пасхальные яйца...
     Много лет она учит детей рисовать. Работы ее учеников получали и получают премии на престижных международных выставках. Я никогда не была на ее занятиях и не знаю, какой она педагог. Я не представляю, что и как объясняет она детям, сидящим за мольбертами. Я не знаю, что больше ей свойственно: спокойная доброжелательность и молчаливое внимание или торопливая взволнованная речь, бурный эмоциональный всплеск - вдруг не прислушаются, не вглядятся, не поймут! Я ничего этого не представляю. Но я видела детские работы: яркие, самобытные, не похожие друг на друга. Наверное, надо быть хорошим наставником, чтобы научить так видеть и чувствовать.
     ...И вдруг оказалось, что Людмила Зембицкая пишет прозу. Просто так. Для себя. В маленьких текстах, напоминающих стихотворения в прозе, - ее и наша жизнь. Автор не пытается подсластить горький вкус этой жизни сладким сиропом мелодрамы. Но и не морщит страдальчески лоб. Она принимает жизнь как единственно данную и улыбается ей иногда едва заметно - то печально, то задумчиво, то иронично.

Оксана ОРЛОВА, ДОНЕЦК

     Не знаю, кому как, а мне судьба отмерила точные порции счастья и несчастья. Возможно, и есть постоянно счастливые или несчастные люди, но в моей жизни «черное» и «белое» чередовались с завидной регулярностью. Невозможно рассказать обо всем, расскажу о немногом.
     Началось все уже в детстве. Помню наш маленький городок с японскими домами под переделанными на русский лад крышами, с изредка встречающимися «японскими садиками», заросшими и уже неухоженными. Помню тисс, на котором мы строили шалаши и ели слизистую безвкусную ягоду, дом, в котором мы жили, с высоченным потолком и печкой, ненасытно пожирающей тонны угля.
     Наша улица была тихой и упиралась в сопку. Зимой мы катались с нее на санках, на огромной скорости объезжая кучи золы, насыпанной на снегу. Летом - по этой сопке уходили в лес и приносили ведрами никому не нужную кислую ягоду, которую мама скармливала курам.
     Однажды все серые дома нашей улицы украсили металлическими ярко-красными щитами. Нашему дому достался щит с надписью «Чистота - залог здоровья - без полного здоровья немыслимо полное счастье!» Прошло тридцать лет, а эта надпись, как заноза, до сих пор сидит в моей памяти.
     Да, в нашем доме была чистота. Когда я просыпалась утром, дома уже никого не было, и первым делом меня охватывало ощущение тепла, уюта и чистоты. Моя хлопотливая мама перед работой успевала сделать все.
     А потом мы с отцом оставались одни. Больная мама очередной раз уезжала в далекие города, безрезультатно пытаясь добиться операции. Мы с отцом хозяйничали по-своему. Сразу на полу появлялся брезент - от пыли, - как говорил отец, печка начинала дымить, было постоянно холодно, и ели мы подгоревший густой суп. Папа, подняв крышку кастрюли, смущенно говорил: «Ну что ж, получился кулеш, подпрыгивай и ешь...» Маме тоже «помогло» несчастье. В незнакомом городе, на вокзале, ей стало плохо. Ее увезли на «скорой помощи» с прободением язвы и без очереди прооперировали...
     В годы моего детства в нашей местности почему-то ничего не росло. Это сейчас успешно растут овощи - длинные, до горизонта, рядки совхозных полей покрыты полиэтиленовыми книжечками-парничками. А в то время мы покупали здоровенные круги-брикеты сухого спрессованного лука и картошки с неприятным сладковатым привкусом. Мы, дети, даже не представляли, как растут вишни или груши. Когда кто-то приезжал с материка, нас угощали дольками мелко нарезанного яблока. А виноград... Виноград был моей тайной мечтой. Часто смотрела я открытки с баснями Крылова, подаренными мне на День рождения, и сочувствовала лисе.
     Впервые виноград я увидела, когда мама взяла меня в командировку в областной город. Город показался мне огромным. Особенно поразила меня гипсовая ваза у магазина с росшими в ней садовыми цветами, которые никто не рвал. Эти чахлые цветы были прекрасны.
     На обратном пути, в поезде, напротив нас сидела женщина. Бережно на коленях она держала бидон. Она разговорилась с мамой. Из разговора я поняла, что женщина едет долго и трудно с «материка», а в бидоне везет своим детям виноград.
     Когда она открыла крышку бидона, я увидела не кисти, которые представляла, а отдельные ягодки, наполнявшие бидон. Вероятно, ей так удобнее было везти виноград. Ягоды были желто-зеленые, прозрачно-дымчатые. И у меня, помимо воли, вырвалось: «Тетенька, дайте, пожалуйста, попробовать», и тут же мне стало стыдно. Женщина закрыла крышку бидона и сказала: «Нехорошо, девочка»... Помню, что мне стало жарко.
     Виноград я поела, когда мне было девять лет. Мы ехали в поезде много душных, но таких прекрасных и интересных дней. Папа на одной из остановок купил огромную кучу винограда, и я сразу его съела.
     После этого я уже не могу есть виноград.
     Прошли годы, я окончила институт на юге страны и снова вернулась в свою родную глушь. Много лет работала, обзавелась своей семьей, и мой сын уже не удивлялся яблокам, как я в детстве. Их привозили к нам отовсюду: с Украины, Средней Азии, Молдавии, Венгрии, Китая, завернутые в пергамент, в рисовых опилках, красные и отборные...
     Но виноград по-прежнему и для него оставался чудом.
     Часто в юности я задавала себе вопрос: «Почему мои родители, ненадолго, временно приехавшие на «край света», так и остались здесь на всю жизнь?» «Длинного рубля» у них никогда не было, а если и появлялись деньги, то все они уходили в поездки на запад и на однообразное питание... Позже я стала понимать их. Меня, как и их, постепенно засасывала какая-то трясина, полусонная, медленно текущая жизнь... Привязывали к себе буреломные леса с лопухами выше человеческого роста, легкость общения с незнакомыми людьми и почти родственные отношения с друзьями. Возможность часами разговаривать ни о чем и в долгие отпуска, не задумываясь, тратить деньги.
     И никогда бы мне не уехать, если бы не заболел сын. Заболел странной и коварной болезнью, при которой все сладкое становится ядом... И вот сейчас я снова в теплом и красивом городе, где магазины и базары завалены всевозможными фруктами, а наш пятиэтажный дом до крыши завит виноградом.
     Виноград дразнит, заглядывает в окна, синие тугие гроздья постепенно вянут, сжимаются и осенью облетают вместе с листьями.
     Но ни я, ни мой сын никогда не срываем их...