Интеллектуально-художественный журнал 'Дикое поле. Донецкий проект' ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня суббота, 14 декабр¤, 2024 год

Жизнь прожить - не поле перейти
Главная | Добавить в избранное | Сделать стартовой | Статистика журнала

ПОЛЕ
Выпуски журнала
Литературный каталог
Заметки современника
Референдум
Библиотека
Поле

ПОИСКИ
Быстрый поиск

Расширенный поиск
Структура
Авторы
Герои
География
Поиски

НАХОДКИ
Авторы проекта
Кто рядом
Афиша
Яндекс цитирования



    ЗАМЕТКИ СОВРЕМЕННИКА

Александр Кораблев



Написать письмо автору

Персональная страница в интернете


2014-06-01 / Посещение: 4252 / Коментарии: 1
Постоянный адрес заметки
Распечатать страницу

РУССКИЕ НЕРУССКИЕ

Словно в насмешку над теми, кто слишком уж радикально обеспокоен чистотой и цельностью русской нации, заглавный ее поэт, символ и столп самой русскости Александр Сергеевич Пушкин… как бы это политкорректнее?.. скажем его же словами, чтобы без обид: потомок негров безобразный…

Да и другие столпы русской идентичности, на кого ни взглянешь, особенно если глянуть поглубже, в самые корни, тоже отнюдь не чистокровные символы. Гоголь – пусть бы уже был малоросс, как привыкли думать, так ведь нет, докопались, что из поляков. Даже Толстой, хоть и от самого Рюрика ведет родословие, - но Рюрик-то кто? А еще немцы Фонвизин, Дельвиг, Кюхельбекер, Блок, шотландец Лермонтов, итальянец Тютчев… – всех не перечесть.

Особенно заметно участие в русской литературе, и не на вторых ролях, писателей татарского происхождения: Державин, Карамзин, Аксаковы, Тургенев, Куприн, Булгаков… Они не только писали и мыслили по-русски – они создавали русскую словесность, формировали русский язык и отношение к русскому слову. Наверное, только нерусский мог так проникновенно и так благодарно сказать: «…ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»

И так же провиденциально, по какой-то неизъяснимой исторической надобности, иначе не объяснишь, хлынул в русскую словесность другой мощный инородный поток, такой же исподволь творящий, только, может быть, не образующий, а преобразующий: Мандельштам, Пастернак, Саша Черный, Лившиц, Бабель, Эренбург, Ильф, Багрицкий, Кирсанов, Светлов, Уткин, Каверин, Гроссман, Инбер, Алигер, Антокольский, Маршак, Коган, Самойлов, Межиров, Слуцкий, Бродский, Рейн, Сапгир, Липкин, Левитанский, Городницкий, Горин, Улицкая, Рубина… У всех разные стили, взгляды, цели – ничего, казалось бы, общего, только язык и кровь. Что принесла эта кровная, а где-то и кровавая интеграция в иную культуру, зачем эти «двести лет вместе»? Есть ли вообще человеческий смысл в этой историософской режиссуре? Неужели вся эта кровь только для того, чтобы изменить язык?

Не так мало, если язык, как он сам о себе говорит, есть народ, в его смысловой и самосознающей сути. Одно дело – привнесение новых слов, обозначающих новые вещи или понятия («базар», «жилет», «штаб», «бизнес» или «компьютер»), и совсем другое – новое состояние языка/народа. В одном случае – коммуникация, обмен информацией, которая интернациональна, и совсем другое – поэзия. Не та, которая сродни коммуникации, а подлинная, идущая из-за пределов сознания, извлекаемая из недр языка, являя его специфичность, и оттого непереводимая на другие языки.

Непереводимость поэзии – не только эстетический критерий, но и этнический. Эстетическое доказательство существования этносов. Если есть что-то, что сохраняется при смешивании языков и народов, значит, этнические различия – не отмирающий анахронизм и не социальная условность. Значит, у народа действительно имеется что-то, его изнутри объединяющее, его существо, которое, как писал Гоголь (а уж он-то знал, что писал), определяет собой национальные особенности и выражается в национальной поэзии.

Эта мысль, некогда очевидная, - о поэтической самоидентификации нации, - может показаться устаревшей и потому нуждается в обосновании, хоть бы и эстетическом. Сейчас эта мысль не очевидна. Перед глазами иное – денационализация литературы. Не переставая быть русской, она уже не стремится быть русской. Она вернулась в литературные берега, и уже не она властвует над умами сограждан.

И это хорошо, говорит то один, то другой какой-нибудь популярный писатель. Во всяком случае, это лучше, говорят они, чем когда поэт заявляет, что он больше, чем поэт. И вот, объяснившись, эти писатели и сами становятся несколько больше, чем писатели, и традиция продолжается.

Если бы русская литература перестала быть собой, то разве такими болезненными были бы выяснения, кто есть Пушкин нашего времени? Ведь по всему выходит, что Бродский. А как с этим согласиться? И как возражать? Каверза в том, что чем горячее его отторгать или превозносить, тем вернее усугубляется их сходство.

Пушкин, хоть и тоже эфиоп, но он «наше всё», в нем «семена и зачатки», средоточие всего, что должно со временем взойти, взрасти и дать плоды. Гоголь даже предсказывал, когда это произойдет:

«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».

А другой гениальный предсказатель, выступая на открытии памятника поэту, уточнил, в чем именно заключается русскость Пушкина – в его всечеловечности:

«Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеком…».

И вот прошло двести лет. Оглядываемся в недоумении: где же этот всечеловек? Неужели пророчества не сбылись? Возможно ли такое? Может, пережитые катаклизмы – войны, революции, перестройки – задержали его появление?

Смотрим еще внимательнее: да вот же он! Так и называется: «новый русский». Яркий костюм – словно мундир камер-юнкерский. Образование – тоже почти пушкинское: «чему-нибудь и как-нибудь». А какая адаптация к условиям жизни, какая мимикрия! Или, как научно пишут о Пушкине: протеизм.

А вот те, кто с именем Пушкина отстаивает свою самобытность, какие они «всечеловеки»? Они - «дорогие россияне». Они тоже по-своему всечеловечны, но их всечеловечность умеренная, в границах хоть и очень большого, но все же отдельного государства. И народность их не такая, как у других народов, - собирательная, соборная. Оттого «русские» - прилагательное, а не существительное, как у других. Не народ, не этнос, а супер-этнос – этакая суперобложка, под которой соединены многие народы и народности, как когда-то различные племена были собраны словом «Русь».

Русь, Россия, Советский Союз, снова Россия – все это государственные форматы. Но есть и другие, внутренние, языковые. Они тоже меняются, но иначе. Представим современную газету на древнерусском языке – многие ли прочтут? Но корень-то общий. А это означает общность всей системы значений и взаимосвязей, видимых и невидимых, осознаваемых и неосознаваемых, которые выражаются в языке, которые соединяют народ изнутри, ментально и витально, не зря же язык сам признается, что он и есть народ.

В нобелевской лекции, выступая перед разноязычной мировой аудиторией, Бродский говорил, что, в сущности, поэзию создает язык. Прежде, в пушкинские времена, сказали бы, что ее создает народ («и неподкупный голос мой был эхо русского народа»). Противоречия тут нет, но есть риски, потому что язык – не только следствие, но и причина всего, что происходит с народом.

Петр Великий трансформировал государство, Пушкин – язык. Но трансформация закончилась и началась деформация. Сначала это выглядело как курьез, алогизм («всходит месяц обнаженный при лазоревой луне»), потом пушкинский Логос, давший трещину, стал распадаться, зиять смысловыми зазорами, и вот уже на пароходе современности утверждается Анти-Логос («дыр бул щил убещур»)… Дальнейшее – предсказуемо. Язык, он ведь, если возьмется творить, одной поэзией не ограничивается. Можно вообразить, какой аттракцион ждет страну после всяческих отвязных «аффтар жжот!» и «выпей йаду!»

Тем удивительнее, что при всех языковых и государственных формациях не утрачивается то корневое, сокровенное, издревле растущее, разветвленное единство, извлекаемое из корня «Русь». Что это, магия кровного родства, ботаника органического роста? Да, возможно. Но не только.

Приезжающие в Россию и остающиеся в ней на некоторое время рискуют обрусеть. Внешне это выражается в употреблении крепких напитков и крепких слов, но куда опаснее и необратимее внутренняя, экзистенциальная интоксикация. Ее симптомы тоже многократно описаны в литературе: это и откуда-то берущаяся потребность как-то развернуться, расшириться, разгуляться до безрассудства и беспредела, это и тоска, вдруг настигающая посреди разгула и веселья, и дивные видения, в тоске необъяснимой, чего-то такого, что прежде казалось привычным и ясным…

Какой-нибудь новый русский писатель, пожалуй, назовет «русскую тоску» – «пресловутой», а «загадочную русскую душу» – «так называемой». И это будет честное признание, означающее, что сам-то он не из тех, кто подвержен и одержим, и что он не намерен имитировать продолжение великой литературы. Это намного лучше, чем становиться умом, честью и совестью своей эпохи, не имея ничего из этого перечня.

Но предположим, что великая традиция не иссякла, не прекратилась. Просто решила немного отдохнуть, перевести дух. Куда ей деться с ее тоской и вселенскостью, с проклятыми вопросами и заветными сказками. Предположим, а это несложно предположить, что Пушкин (Гоголь, Достоевский и др.) рождается не для того, чтобы развлечь свой народ занятными историйками или заумными шарадами. Предположим, что если народ кого-то называет «народным», то это не орден и не комплимент, а знак внутренней причастности, знак таинственного проявления целого в этой малой частице, в этой личности, которой назначено стать лицом многих и многих своих соотечественников, их глазами, ушами, речью.

Немного непонятно? Тогда послушаем одного из этих избранников. Объясняя, почему Пушкин национален, Гоголь рассуждал так:

«…потому что истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами».

И тут подстерегает парадокс. Чтобы видеть зорче, нужно быть чуть-чуть иным. Внутри целого, но и как бы извне.

«Черт догадал меня родиться в России…» - сокрушался Пушкин. Это не значит, что она была ему неродной. И все-таки:

Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России…

А Гоголь? Сколько раз пеняли ему, что он иностранец. Мол, только иностранец мог в российской глубинке увидеть двух русских мужиков, стоящих у кабака. Мало того, уезжал в Италию, чтобы оттуда, из прекрасного далека, получше разглядеть этих самых мужиков.

Так для чего же они, эти русские иностранцы, русскому народу? За что же он их так ценит и превозносит? Поэт сам ответил: за чувства добрые, за мысли свободные, за милосердие. А еще, теперь это уже очевидно, он явил народу его самого – потому что язык, повторим, это и есть народ.

Стало быть, изучение литературы в школе – это народоведение. Если, конечно, оно не сводится к биографиям и библиографиям. Если удается прочитать Пушкина по-пушкински, Гоголя – по-гоголевски и т.д. Не превращая русских писателей в иностранцев. Не превращаясь в иностранцев.

Для иностранного читателя Пушкин – один из многих, ничего особенного: тривиальные сюжеты, простенькие стишки. Иностранцу странно: и это «всё»? А для русских – это критерий. Если почувствовал это «всё» - значит, русский.

Судя по данным социологии чтения, Пушкин – писатель для русских, а вот, скажем, Достоевский – тот мирового значения. Но именно Достоевский говорил о всемирном значении Пушкина, о его «всечеловечности».

Об этом же, продолжая Достоевского, говорил и Владимир Соловьев – видя в Пушкине выразителя русского духа и русской миссии, явившегося в момент, когда Россия вышла на авансцену истории.

Несмотря на апокалипсичность, историософия Соловьева оптимистична: в прошлом – родовое единство человечества, в настоящем – национальные государства, в будущем – всемирное братство. ХХ век отчасти подтвердил догадки философа.

Европейская, национальная модель сообщества во время мировых войн оказалась дискредитированной – как деструктивная для глобального порядка. Национализм стал прошлым.

В послевоенные годы активировалась американская, наднациональная модель. «Новый Свет» - грандиозный исторический опыт преобразования этнической общности в корпоративную. Государство мыслится как гигантская корпорация (от лат. corpus – тело), где смешиваются и переплавляются национальные, аниматические традиции (от лат. anima – душа) и формируется универсальная, прагматичная, корпоративная идеология. Ты можешь помнить, что твои предки из Англии, Испании или России, но это твои личные проблемы, а для других ты – американец, бразилец, перуанец и т.д.

Альтернативный способ объединения человечества – «Русь». Восклицание Горация «O, rus!» («О, деревня!»), позабавившее Пушкина, теперь наполняется новым смыслом. Оба проекта – US и RUS – приняли статус «сверхдержав», образующих «супер-этнос», и в этом качестве оба противоположны европейской, этнократической модели.

Американский проект не всем по душе, как не всем нравится язык эсперанто, имеющий вроде бы очевидные преимущества над естественными языками – прост, логичен, облегчает коммуникацию, но, лишенный многовековых этимологических, коннотативных и разных иных значений, свойственных национальным языкам, он лишается и какой-то онтологической основы, дающей языку жизнь и возможность быть духовным телом народа.

Русский проект, основанный Пушкиным и продолженный другими русскими классиками, предполагает открытость другим культурам («нам внятно всё» – скажет Блок) и возможность духовных перевоплощений. Пушкин доказал, что это возможно, и показал, как это возможно. Говоря об уникальной всеотзывчивости Пушкина, Достоевский уточняет:

«…и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном, а потому и чудесном, потому что нигде ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось».

И тут же пушкинская уникальность переосмысливается им в универсальность:

«…что такое сила духа русской народности как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк».

Как бы мы ни относились к недавнему прошлому, но простое сопоставление того, что провозглашалось в русской литературе и русской философии XIX века и что затем делалось в ХХ веке, приводит к мысли, что Советский Союз – это и был опыт осуществления всемирного братства. Принципы, на которых он строился, - «право наций на самоопределение» и культурное «единство многообразия», - должны были гарантировать естественное сближение и объединение народов с сохранением их самостоятельности и самобытности.

Почему распался этот союз – вопрос не простой. По многим причинам. Но явно не потому, что это была «тюрьма народов». Причины распада можно свести к одной: бездарность тех, кто взялся воплощать эту поэтическую идею.

Тоталитарный режим, конечно, сковывал и мысль, и слово, и действия, и он должен был сам себя изжить. Децентрация столь огромного государства была исторически необходима, но без разрыва живых связей между народами.

Национальные движения, забурлившие, как весенние реки, подмыли и разрушили основы, на которых строилось союзное государство. Конечно, в этом потоке слилось много разных интенций – и неискоренимое стремление к независимости, и романтический кураж, и банальная борьба за власть на отколовшихся территориях. Если смотреть историософски, пытаясь усмотреть в этих движениях разумную целесообразность, то нужно признать их историческую правоту – они разбивали тоталитарный лед, они устраняли то, что препятствовало свободному самоосуществлению народов. Но в еще более дальней перспективе это было все-таки движение назад – к архаическим государственным форматам, в которых для укрепления государственности используется национальная идея и объявляются поиски национальной идентичности.

Возникает коллизия. Та часть общества, в которой живо или ожило национальное чувство, полагает, что обретение национальности – это возвращение к себе, к своим корням, реализация вековечных чаяний, разбор завалов из ложных теорий и чуждых идеологий, расчистка истоков национальной идентичности. Другая же часть населения оказывается обращенной не к далекому прошлому, а к отдаленному будущему, к тому самому утопическому братству народов (а может, и не утопическому, почем знать…), которое они отчасти уже почувствовали. После безграничного интернационализма непросто втискиваться в рамки национальной самости.

Как примирить эти тенденции? Как не допустить конфликтов, кровопролития? Как стать всечеловеком, оставаясь сыном своего народа? Вот здесь и пригодится опыт «русских нерусских».

Давно известен парадокс, что величие нации определяется тем, насколько ее цели общечеловечны. Пока нация сосредоточена на себе самой, на вопросах своей идентичности, она не может по-настоящему проснуться и раскрыться. Для того и рождаются ее гении, пророки, культурные герои, чтобы каждая нация осознала свою миссию.

Исполнив назначенное, Пушкин уже не сомневался:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык…

О том же написал, прощаясь с соотечественниками, и другой русский поэт-миссионер – Тарас Шевченко, только не на великорусском, а на малороссийском наречии: о великой, вольной, новой семье народов, которая вспомнит его «незлым тихим словом».

Но есть и различия. Всечеловек Пушкин не призывает лить реки вражьей крови. Всечеловек не ставит условия Богу. Всечеловек независим и свободен.

И еще, главное: обращаясь к каждому, всечеловек говорит, что он – это мы.

-------------------------
Опубликовано в журнале «Дружба народов» (2012, №1).

ПРЕДЫДУЩИЕ 10 ЗАМЕТОК АВТОРА
  1. 2014-06-01 ТЕ, ЧТО У ЗЕРКАЛА
  2. 2014-06-01 ТЕ, ЧТО У КРАЯ
  3. 2014-06-01 ЕВРОПЕЙСКИЕ ЦЕННОСТИ И СЛАВЯНСКИЙ СОЮЗ
  4. 2007-06-22 О ЦЕЛОСТНОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ
  5. 2006-10-12 ШКОЛА УКРАИНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ: ЭКЗАМЕН ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ
  6. 2006-07-14 СЛАВЯНСКАЯ ИДЕЯ
  7. 2006-02-25 МЕЖДУ КУЛЬТУРОЙ И ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ
  8. 2006-02-25 РИТОРИКА И МИФОПОЭТИКА УКРАИНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
  9. 2006-02-25 СТАТУС РОДНОГО ЯЗЫКА
КОММЕНТАРИИ
Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).

, * , !
*
*
mailto:
HTTP://
*



  При полном или частичном использовании материалов ссылка на Интеллектуально-художественный журнал "Дикое поле. Донецкий проект" обязательна.

Copyright © 2005 - 2006 Дикое поле
Development © 2005 Programilla.com
  Украина Донецк 83096 пр-кт Матросова 25/12
Редакция журнала «Дикое поле»
8(062)385-49-87

Главный редактор Кораблев А.А.
Administration, Moderation Дегтярчук С.В.
Only for Administration